Валаамские целители\\\\Ирина Вязовая Быковская////

Успенский пост в этом году прошел хорошо, молитвенно, почти на одном дыхании. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Уже долгие годы в начале каждого поста давала себе обещание проводить дни свои чище, собраннее мыслями, в молитвах, да вечная моя суетность и лень сводили все к обычной диете. Так наш батюшка Андрей называет вкушение растительной пищи в пост.
- Потому что «пост» - это от слова «пусто» - улыбался каждый раз в бороду о. Андрей.
- Ну, вот хотя бы до 12 часов дня или до 15-00 пусто в пузе твоем. Наши ухищрения на тему: «Чем бы мне таким постненьким полакомиться?» мимо. Опять же, всё по силам, голодать никого не призываю. Некоторым и язык свой за зубами лишний раз удержать – уже подвиг и постное воздержание.
При этом он в мою сторону вроде бы и не поглядывал никогда, и не щурился хитренько, но мне всё итак было понятно.
Горячное слово, порой совсем лишнее, страстное и задиристое – любимый мой грех. Хоть рот на три стежка сама себе кетгутом зашей - выскакивают словеса впереди мысли.
С молитвой тоже никогда не получалось. Бывает так – вроде бы и читаешь, губами шевелишь, воздух сотрясаешь, а потом словно очнёшься – мысли-то разбежались, гуляют, где им хочется. Словно радио многоканальное в голове звучит. Совсем то не молитва, а отбывальщина. И сердишься на себя, и унываешь порой, что грех скрывать – нет связи с Небом. С чем хочешь есть, а с Небом – нет.
В этом же году брат мужа, Валерка, на ПМЖ в Покровск к нам бывшей супругой его отправленный в принудительном порядке, с молитвой помог.
В аккурат на второй дня поста в запой ушел болезный наш. Зарплату получил - и как на салазках с горки покатился. Расписывать все безобразия, что творил в пьяном виде, не буду – и ему стыд, и нам не полезно чужие греха на осмеяние тащить. Своих хватает. Ну, а все же тяжеленько то терпеть.
Мне легче – я ведь к нему как к больному отношусь, по привычке медсестринской. У меня здесь, в поселочке нашем, считай, три улицы разных болящих на мне, за последние четыре военных года всякого навидалась. И хромых, и косых, и контуженных. Мы душами болеем, оттого и хвори телесные к нам липнут. Пословицу перекрутили – не в здоровом теле здоровый дух, а наоборот: кто духом здрав, тому и хвори не страшны. Не болеет человек – Бога благодарит, а случится слечь – и за то слава Богу, смиренно понесёт.
Но то не о Валерке. Он душой давно болеет, оттого и пьёт, как не в себя. Хроник. Ну, мне одним пациентом больше, одним меньше – разницы никакой.
Опять же, мужики многие в военное время попивать крепко стали, и военные, и не военные. Порой в госпитале больше по пьянке пострадавших лежит, чем от боевых действий. Штатские от них не отстают. Такая беда. Так что меня сильно Валеркой не проймёшь, навидалась.
Маме Ларисе большое горе - сына в безобразии видеть. И Володе моему тяжко, Валерка ему старший брат, а тут младшему старшего строить приходится, невзирая на чины и регалии.
От душевых болезней лекарство одно – молитва. В который раз в том убедилась. Посоветовала мне одна женщина, мол, если сама молиться не можешь, поставь аудиозапись, пусть в доме Псалтирь весь день звучит. Монахи постарались, начитали. И дом святой водичкой кропи по всем уголкам.
Валерку как раз в тот день особенно бес его пьяный прикрутил – уже и выть болезный наш стал в голос. Только-только соседка, Олюшка, решила малых своих в огороде погонять, повоспитывать – подзатыльники всем за нерадение огородное раздала. Дети, понятно, в плачь, хныкают, помидоры по жаре собирать на грядках не хотят. Оля им сердито:
- Ты, Лизка, повой у меня ещё, повой... Ишь, лентяйка, и сама ничего не делаешь, и Богданчика тому учишь, как от работы отлынивать. Сейчас еще добавлю, если рот не закроешь.
Лизка рот никак закрывать не хотела, хныкала, подвывала – и вдруг из открытых окон нашего дома, что в огород их выходят, Валерка завыл. Лежал он в синьке уже восьмой день влёжку. Вой у него получился душераздирающий.
Лизку с Русланом из огорода соседского как ветром сдуло. Через пару минут Оленька боязливо из-за забора к нам во двор заглянула, очередную руладу Валеркину услышала, и сбор помидоров до лучших времен вообще отложила.
Ну, тут мне Валаамские братья и помогли. Включила Псалтирь в их прочтении, по всем комнатам слышно, сама пошла комнаты святой водичкой кропить. И вот ведь диво – так читают братья славно, искренне, что и дела все мои словно у меня закончились – заслушалась, пошла под иконки плакать, вместе с ними читать. Валерка затихать стал.
Два дня - и днём, и ночью до рассвета самого Псалтирь у нас в доме звучал. На третий день чтения Валерка встал, пошатываясь, умываться пошёл. Восемь дней лежал влёжку. Одетый, не ел, воды не пил, спирт хлебал, под матрасом его прятал. Отбирать не отбирали – нам батюшка то не благословил, к запойному вообще не велел лезть ни с чем – ни с разговорами, ни с принуждением. Наверное, знал что-то.
Валерка в образ человеческий стал возвращаться, водички попросил, поплакал маленько, у мамы Ларисы пошёл прощение просить за свинство своё. Вышел из тьмы.
На меня Псалтирь прослушанная такое действие возымела, что не уколола его даже ни разу словом, хотя "советничек" мой мысленный и нашептывал в ухо что-то насмешливое про гадаринского свина, сдержалась.
Через Валерку Бог нас испытывал. Не возгордимся ли – мы, мол, не такие, лучшие – пнули бы своего брата болящего словом.
В первый раз в жизни два дня полных в молитве провела. Так братия Псалтирь читала, что невозможно не слушать, не повторять тихонечко вслед за ними слова святые. Может, первая настоящая молитва в жизни случилась.
Валерка, когда вымылся уже, отплакал своё, борща похлебал, на третий день трезвости спрашивает меня:
- Чем это вы меня так шибанули? Что-то быстро из запоя выскочил на этот раз, обычно по месяцу лежу.
- Это не мы тебя шибанули, – отвечаю. – Это тебя псалмопевец Давид шибанул словом и вся братия Валаамская. Лечили тебя тут, горемыку.
С того дня у нас Псалтирь до конца Успенского поста каждый день звучала, голоса братии стали совсем родные, собственное правило, что по вечерам с мужем читаем, легче и осмысленнее пошло.
Валерка задумываться о чём-то стал, особенно после того, как у нас вдруг вздумал поломаться в самую жару холодильник. Как электрик он ему вынес приговор окончательный – ремонту не подлежит. Муж мой покропил агрегат с молитвой святой водичкой, вздохнул тихо:
- Господи, помоги! На новый денег нет, – и холодильник заработал.
По вечерам теперь Валерка тихонько проходит в смежную с нашей спальней комнату и садится на краешек дивана, слушает, как мы читаем Псалтирь. Мы делаем вид, что его не видим, а сами радуемся. Наверное, Валеркина душа тоже просит починки, она ведь лучше холодильника. Не хочется ему слыть на нашей улице упырем и вурдалаком. Пару дней назад подошел к нему на улице соседский Русланчик и боязливо тронул за штанину:
- Дядя, а ты взаправду оборотень? Ты почему так страшно воешь?
Валерка после этого долго и тихо плакал у себя в комнате, потом попросил Володю его постричь, побрился и снял, наконец-то с себя свои чёрные обтрепанные рубашку и брюки, переоделся в светлое. Если Господь даст ему время, может, и душу успеет в светлое обрядить. Братия Валаамского монастыря в том поможет.