Не люблю позднюю осень. С ней у меня почему-то связаны самые тяжелые и грустные периоды в моей жизни. В это время года мне больше всего хочется закрыться ото всех большим панцирем и ничего не видеть, и ничего не слышать, и ничего не говорить. Даже сейчас, по прошествии двадцати пяти лет с тех пор, при воспоминании о прошлом накатывает сначала какое-то оцепенение, а затем захлестывает волна омерзения и тошноты.
Я родилась в высокогорном селе и была в семье старшим ребенком. Вторым был брат. Он был моложе меня на 2 года. После него шли два – близнеца, и замыкала шествие наша всеобщая любимица – сестренка. Отец с матерью очень любили и уважали друг друга. Глядя на них, я всегда мечтала о том, что и у меня когда-нибудь будет такая же замечательная и дружная семья. Отец очень любил меня. Я ведь, как-никак, была старшая. Когда отец уходил в очередной раз с отарами в горы, он выстраивал нас в ряд и говорил: «Асият – старшина, вы – рядовые. Подчиняться во всем беспрекословно старшине, а старшина маме «командиру». Когда возвращался, дом наполнялся праздником. Каждому из нас он привозил подарки. Сколько гостей у нас бывало в доме! Ах, папа, папа! Его не стало, когда мне было 12 лет, Магомеду – 10, Гасану и Гусейну по 8 лет, а Меседушке – 4 года. Все помню, как сейчас. Во двор начали заходить люди, все больше и больше. Бабушки и тетки с криком и воем идут в дом. Мама белая, как полотно. Дядя, папин брат, обнял нас всех и отвел в родительскую комнату. И там я услышала, что папы нашего больше нет, что просто так сидел на годекане с мужиками, разговаривал, и упал. Когда подняли его, он уже глаза закатил, вздохнул и все. Сказали, что сердце его подвело – инфаркт. Если бы папа был жив, он бы не бросил меня в трудную минуту, не отвернулся бы от меня, как сделали это другие.
В школе я была отличницей, поэтому особых проблем при поступлении в медицинский институт не возникло. Когда собралась поступать, мама не отпускала меня, пыталась отговорить, остановить. Но я была упряма, как отец. Ни мамины слезы, ни упреки не остановили меня.
Экзамены пролетели в какой-то шумной абитуриентской возне и гвалте. И вот я студентка Дагестанского государственного медицинского института. Через два месяца
после начала занятий, на одной из общих лекций, я увидела рядом с собой двух братьев – двойняшек, и как-то само собой получилось, что мы разговорились: вспомнила своих братьев – оболтусов, Гасана и Гусейна, оставшихся в селе. Мурад и Марат были местными, махачкалинскими, и старше меня на 3 года. Отслужив в армии, они решили поступать, благо их родители были обеспеченными людьми и двух своих детей (больше в семье детей не было) могли устроить в любой вуз. Мы учились на одном курсе, только в разных группах. На общих лекциях неизменно сидели вместе, я посередине, они – по бокам. На переменах тоже вместе осаждали студенческую столовую. Я знала, вернее, чувствовала, что нравлюсь им. Но мне больше нравился Мурад. Он был такой шустрый, такой заводила.
Однажды они затащили меня к себе домой. Я без задней мысли, со спокойной душой отправилась туда. Да и не было тогда такого насилия, как сейчас. Спокойней было. Нет, они меня не обидели, даже наоборот, - встретили, как королеву. Когда я вошла в их четырехкомнатную квартиру, я онемела. Я никогда такого роскошного дома не видела. Да и что я, 18-летняя, могла в жизни своей увидеть? Я сидела в зале и боялась пошевелиться. Боялась что-нибудь тронуть. Столько хрусталя, столько ковров, такую мебель я видела, наверное, только в кино. А ребята надо мной подшучивали. И тут Мурад мне сказал: «Ася, мы братья и не хотим ссориться из-за девушки, которая нам нравится обоим. Поэтому лучше будет, если ты выберешь из нас того, кто тебе больше нравится». Я, подавленная обстановкой дома, да еще и таким предложением, ничего не могла вымолвить. Да и они не стали настаивать. Через несколько дней они пришли ко мне в общежитие и вызвали меня на разговор. Подружки по комнате кто осуждал меня, кто подшучивал, кто сплетничал. Но я тогда уже все решила. Мурад, как я говорила, был балагуром, весельчаком, хорошо играл на гитаре и красиво пел. Марат был его прямой противоположностью. Спокойный, малоразговорчивый, он был как бы тенью своего брата. И я, дура наивная, выбрала Мурада. Так он мне голову вскружил, что я чуть учебу не забросила. Так закончился первый курс. На каникулах в селе я вся истосковалась по нему. Спать ложилась, ела, работала, читала, а в голове – один Мурад. Все студенты дома поправляются, а я вся исхудала. Мама даже пыталась меня к врачу отвести, но каникулы подходили к концу, и, не дожидаясь их завершения, я собралась и уехала в Махачкалу. Мурад прибежал ко мне в тот же вечер. Сколько было слез, слов и поцелуев! Мы гуляли с ним по берегу моря, ели мороженое, забрели в тир, он учил меня стрелять. Так и провели несколько оставшихся до занятий дней.
После начала занятий я решительно перевелась в группу Мурада, чтобы быть поближе к любимому. Друзья и одногруппники подтрунивали над нами, мол, диплом и свадьбу
вместе будем праздновать. Я была такой счастливой! А Марат не обращал на меня внимания, как будто и не нравилась я ему никогда. Он даже встречался какое-то время с девушкой, но потом расстался и, как раньше, везде был рядом с Мурадом, как верная и молчаливая тень. Так и прошел второй год моего обучения в мединституте. В конце августа я была в Махачкале и сразу позвонила Мураду. Он приехал ко мне на такси с огромным букетом роз. В то лето поступил в мединститут мой брат Магомед. Я их познакомила. Брат был в курсе моих сердечных дел, как и мама. Тогда национальности в Дагестане особо не придавали значения, когда женились. По стране гремела мода на комсомольские свадьбы (без спиртного). Но моя мама почему-то так распереживалась, что он даргинец, а я – аварка. Мурад нашел съемную квартиру рядом с их домом и хотел, чтобы я переехала туда жить, но я отказалась, так как не смогла бы ее оплачивать ежемесячно. У мамы нас уже двое студентов, да еще трое школьников. Но Мурад убедил меня и моего брата, что так будет лучше, и за квартиру платить будет он. Не знаю, что на меня нашло, я так его любила, Тае ему доверяла, что согласилась и переехала.
Если Аллах дает простому смертному счастье и любовь, то они бывают именно такими, какими были у меня тогда. Вечерами я сидела на кухне и составляла список приданого: что мне нужно, чтобы я не краснела перед родителями Мурада. Они были зажиточными людьми (работали в торговле). Я думала, как раз мама за два-три года сможет мне собрать такое приданое, да и родственники помогут. Однажды Мурад пришел ко мне грустным.
-Ты меня любишь, Ася?
- Конечно, люблю! Зачем спрашиваешь и почему ты такой расстроенный?
- Ты хочешь стать мне еще ближе, чем раньше? Чего ты боишься? Мы же все равно будем вместе. Годом раньше, годом позже, ты все равно будешь моей. Зачем же ждать и бояться? Мурад мог убедить меня в чем угодно. Когда женщина любит, она слепа. И если Мурад говорил на черное « это белое», я безоговорочно верила ему. Крепилась и не сдавалась ему я, как могла. Но я так боялась его потерять… Через полтора месяца я узнала, что стану матерью. Я одновременно была напугана и счастлива: напугана тем, что надо поторопиться со свадьбой, чтобы скрыть свой позор за вывеской: « семимесячный ребенок». А счастлива тем, что я теперь навечно буду рядом со своим Мурадом. Я позвонила ему, и убедившись, что его родителей нет дома, напросилась к нему. Когда я зашла, он сразу как-то догадался по моему лицу, что я ему сообщу.
- Мурад, ты кого больше хочешь, мальчика или девочку?
- Ни-ко-го! (он прямо так и сказал – по слогам),
- Как это? - не поняла я.
- А вот так. Рановато мне еще жениться, и тем более заводить детей.
С этими словами он встал и вышел из комнаты. А я сидела, оглохшая, онемевшая и отупевшая. Сидела с деревянными ногами. Сидела и не могла встать, чтобы уйти, убежать от этого позора.
Он вошел и бросил мне на колени пачку денег – красных купюр с изображением Ильича.
- Здесь 200 р. Ты сама будущий лекарь и знаешь, где и как убирают незапланированных детишек. Если не хватит, то ты не стесняйся, обращайся, я подкину.
Я сидела и молчала. От боли – ком в горле. Я даже не могла заплакать в тот момент. А душа моя кричала:
- Мурад, что ты делаешь?! Опомнись!Он поднял меня и вежливо проводил к дверям.
- Да, с квартиры-то съехать придется, а то хозяева возвращаются.
Я шла по осенней Махачкале, ежась от студеного ветра. Шла и не знала, куда мне идти. Я пришла к морю и просидела там целый час. Потом, подумав, пошла к брату в общежитие. Рассказав ему все, я получила увесистую пощечину.
- Домой не возвращайся, проститутка. Убью!
Вечером, собрав свои вещи в съемной квартире, я позвонила Мураду и попросила его, чтобы он пришел поговорить. Я плакала, валялась в ногах, умоляла, чтобы он взял меня в жены, хотя бы на время, пока не рожу, а потом уйду. Я умоляла его, чтобы он дал фамилию своему ребенку, чтобы этот ребенок не родился безродным. Но Мурад был глух и нем. Он просто встал и ушел. Я вернулась в общежитие.
На следующий день ко мне приехали его родители.
- Девочка моя, ты неизвестно от кого забеременела и стараешься этот хомут повесить на моего сына. У тебя ничего не выйдет. Если по-хорошему не отстанешь, то отстанешь по-плохому. И вообще, Мураду и Марату давно засватали племянниц. И свадьба не за горами. О чем он думал, когда связался с тобой, не знаю.
Она пыталась всучить мне деньги, откупаясь от своего внука. На следующий день приехала моя мама (ее вызвал брат). Она била меня, кусала, топтала (как я тогда не выкинула, до сих пор удивляюсь). Она отказалась от меня.
Я решила, что поговорю с Мурадом в последний раз и, если он не одумается, пойду и утоплюсь в море.
Набрав номер телефона, я услышала тихий и твердый голос Марата:
- Ася, ты где? Давай встретимся в парке, мне нужно поговорить.
Я согласилась. Марат пришел ко мне с букетом красных роз. Как на свидание.
- Ася, я все знаю. Выходи за меня замуж. Это ребенок не должен остаться без отца и фамилии. Он наш.
Я онемела. Выпучив глаза, я смотрела на него. Хотя они и были с Мурадом двойней – они были совсем разными людьми, как по характеру, так и внешне.
- Ася, у тебя нет другого выбора. Я единственный твой вариант. Если ты сделаешь аборт, ты, во-первых, можешь остаться бездетной, а во-вторых, об этом узнают, и тебя в два счета исключат из института.
Мы сидели на скамейке, и осень обсыпала нас своими цветами-листьями. Мне уже не так хотелось умирать. На следующий день мы подали заявление в загс. Я принесла справку о беременности, и нас быстро, без установленного срока, расписали. Марат, как мог, поддерживал меня, шутил, старался рассмешить. Проводив до общежития, он сказал:
- Ну, женушка, собирайся – мы уезжаем.
- Как? Куда?
- Ася, ты взрослая, тебе скоро 20 лет. Ты должна понимать, что нам здесь житья не дадут. У меня в Ташкенте живет сослуживец. Я ему позвонил и обо всем договорился. Останется только взять академический, собрать вещи, выписаться, и здравствуй, новая жизнь! Вечером того же дня ко мне, как ураган, ворвалась в комнату мать Марата. Она кричала на весь коридор обо мне такое, что даже старая уборщица краснела, не говоря уже о молодых девчатах. На представление сбежалось смотреть пол-общежития, а я молча сидела у окна и смотрела на улицу. Осень кружила и кружила в хороводе ярко-красно-желтых листьев. Было сухо и ветрено. Я смотрела и думала, как же я ненавижу эту женщину, которая так и не приобрела с годами житейской мудрости и сейчас стоит и позорит свою беременную невестку у людей на виду. Ненавижу свою маму и брата, которые бросили и предали меня! Ненавижу Мурада за подлость. Ненавижу себя.
Оформив все документы, мы сели на поезд «Махачкала- Москва», чтобы оттуда пересесть на поезд «Москва – Ташкент». Я с чемоданами и с сумкой на плече, а Марат с чемоданом и с синяком под глазом – подарок его отца на прощание. От меня отказалась мама. Вот так мы сошлись с двумя чемоданами.
В Ташкенте нас встретил товарищ Марата - Рахман. Встретил он нас по-царски, как самых близких и родных ему людей. Он только знал, что мы женаты, что я беременна и что родители были против этого брака.
Через неделю он нашел нам квартиру у старой женщины - Гюльбеке. Муж ее погиб на фронте, а детей Аллах не дал. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, тетя Гюльбеке и пустила нас – квартирантов. Узнав, что я беременна, она радовалась, как дитя. Прописала нас на следующий же день. Рахман помог устроиться Марату механиком в троллейбусный парк. А я перевелась в Ташкентский медицинский институт, восстановилась и продолжила учебу. Марат тоже перевелся на вечернее отделение. Днем он работал, а вечерами бегал на учебу. Ни его, ни мои родственники о нас ничего не хотели слышать. Мы для них умерли. В начале июля я родила двойню – мальчика и девочку. Марат стоял под окнами роддома такой счастливый. Мы назвали их Диана и Джамал. Марат хлопотал над ними, как курица над цыплятами. Пока я была в роддоме, он купил им все необходимое, что нужно на первое время. Тетя Гюльбеке помогала их купать, нянчить возилась с ними, как родная бабушка.
Я настояла на том, чтобы Марат позвонил домой и сообщил своим родителям обо всем. Он позвонил и нарвался на Мурада.
-Не давай им моего отчества. Это не мои дети.
После этих слов я отрезала кусок своего сердца с именем Мурад и выкинула. Для меня больше нет этого человека. Настоящей женой Марата я стала, когда нашим малышам было по 4 месяца. Ни разу он не приставал ко мне, ни разу не намекал. Я со страхом ждала первое время – когда же? Но он, спокойно посадив меня напротив, сказал:
- Я не зверь. Я знаю, что ты еще там, с Мурадом. Но я дождусь того дня, когда ты сама полюбишь меня. Ты придешь ко мне сама. Я знаю.
Я пришла к нему сама, и с тех пор вот уже 25 лет, не устаю повторять ему: « Я люблю тебя, Марат! Всем сердцем, всей душой, всем своим существом – люблю!» Нашим старшим – по 24 года. А младшим: Рашиду – 22, а Исмаилу – 19 лет. Нет ничего дороже и драгоценнее на свете для меня, чем моя семья.
Мы закончили мединститут и работаем. Я- гинеколог, а Марат- стоматолог. Сейчас живем и работаем в Москве в частной клинике у нашего земляка, друга и просто хорошего человека. С нами же до сих пор живет наша бабушка Гюльбеке. В Махачкале у нас квартира, и отпуск, естественно, проводим на родине.
Вам, наверное, интересно, как мы помирились с родственниками. Родители Марата, приехали к нам в Москву, когда старшим было по 8 лет. Адрес взяли у моей матери. Свекровь плакала, умоляла простить. Да я уже не держала на них зла. Притупилось со временем все. Мурад женился на двоюродной сестре, но детей у них так до сих пор и нет.
Со своими я давно помирилась, еще до перемирия с родителями Марата. Зная, как маме трудно, я часто высылала денежные переводы. Это Марат надоумил меня.
Однажды, когда Диане и Джамалу было лет по 20, мы приехали в Махачкалу на лето. Моя младшая сестра Меседу вышла замуж и жила в Махачкале. Мы с Маратом и младшими детьми были у нее в гостях. Возвращаемся домой, а там картина – «Приплыли! Сушите весла, дальше не поедем!» Пьяный Мурад сидит с довольной физиономией в гостиной, а Диана и Джамал, бледные, открыли нам дверь и стоят растерянные.
- Мама, тут дядя Мурад странные нам вещи говорит.
- Диана, доченька, прогони младших спать, а сами в гостиную с Джамалом приходите.
Сама говорю, а колени дрожат. Смотрю, у Марата желваки ходуном, кулаки сжал – сейчас кинется.
- Я же предупреждал тебя! – кричал Марат.
Я его еле усадила. Пришли дети, и я рассказала им все как было, ничего не утаивая и не прибавляя.
Мои дети – мои мудрые дети – поступили так, как велело им сердце. Диана встала и сказала, обращаясь к Марату:
- Папа, мне завтра рано утром вставать, когда проводишь дядю Мурада, зайди ко мне на пару слов.
А Джамал, развернувшись к Мураду, сквозь зубы бросил:
- Если бы ты не был братом моего отца, я бы тебя прибил.
Мурад встал и сказал мне:
- Ты сперва брата у меня отняла, а теперь детей отобрала, сука!
Больше Марата я удержать не смогла.
Видит Аллах, я не хотела для себя такой судьбы – влезть между двумя братьями, но, видимо, так на роду было написано мне. Если когда-нибудь подобное случится с моими детьми, я знаю, точно знаю, что я их не брошу и не предам.
Сейчас осень. Метет листопад. Я по делам прилетела в Махачкалу. Стою и смотрю в окно. Я счастливая мать, жена и в скором будущем стану счастливой бабушкой. Но, когда наступает осень, мне становится как-то неуютно. Хочется от всех спрятаться, от всех скрыться.
КОНЕЦ.
