Их путь друг к другу был долог. Хоть и не сказать, что особо тернист. И Чингисхан, и женщина, были отчасти счастливы в своём бытие и личном пространстве, так сказать, «ДО». Но, с наступлением «ПОСЛЕ» и обретением друг друга их шкала счастья окончательно и бесповоротно зашкалила.
Чингисхан.
Баба Шура и её засидевшийся в парнях сынок Геша жили были своим тесным мирком в почти постоянном хмельном угаре. Незлобивые и тихие, они ставили извечный опыт по поиску истины в вине. Баба Шура по молодости лет была натурой романтичной и целеустремлённой, а посему коммунизм строила в прямом смысле этого слова – на стройках века. Заработала хорошую пенсию, целый веер почётных грамот, пару медалей за доблестный труд, а также радикулит, грыжу и геморрой, напоминавшие о себе постоянно и болезненно. Глушить боль физическую, а, особо, душевную – от предательства Гешкиного папани, променявшего её, статную красавицу, на плюгавенькую маляршу Галку ещё на БАМе, Шура предпочитала «Ркацители» за 2 р. 30 к., практически ежедневно. А что? Имела право! В буйство она не впадала, остаграммившись, изволила почивать, удовлетворённо таская во снах разлучницу за жиденькие букли. Геша пошёл по маминым стопам, как по строительному ремеслу, так и самозабвенно любя возлияния, с единственной разницей – ведя оседлый образ жизни. Уважал он «Веру Михаловну», не имевшую к женскому полу абсолютно никакого отношения, женщин он, вообще, сторонился, любуясь ими со стороны, не встретил к сорока своим годам идеала, хотя бы отдалённо напоминавшего маманю. Весомым именем-отчеством Геша кликал бормотуху, гордо звавшуюся вермутом.
Тем летним пятничным вечером Геша возвращался домой, уже приняв на грудь, в честь еженедельного праздника. Путь его лежал через поле, которое ежеминутно норовило вздыбиться холмиком, роняя мужика на мать-сыру землю. Очередной «урон» пришёлся аккурат ряхой в глубокую лужу. Лужа подействовала на Гешу отрезвляюще. «Умывшись» и утеревшись грязной пятернёй, он разобрал приглушённый писк и слабое шевеление в луже. Без всяких раздумий мужик рванул на помощь. Успел! Слабенький, страшненький щеночек обрёл покой и защиту на широкой груди спасителя. Баба Шура заквохтала над пёсьим детёнышем, принимая его в квартиру и в душу безоговорочно. Пёся был тощим, убогоньким и совершенно нелепым последствием «скрещивания» разно породных предков. Тельце было длинным, но не дотягивающим до предка-таксы, ушки висели, но не настолько, как у предка-спаниеля, короткие, мощные лапки выдавали дворянское кровное вмешательство, чёрная, короткая шёрстка была сплошь усыпана лишайными «пятаками». И только глазки-бусинки являлись бесспорно прекрасными и поглядывали из-под рыжих бровок на спасителя и его чуть опухшую мамашу с благодарностью и обожанием. С детства начитанный Геша разглядел в найдёныше «корни» гордого, воинственного монгольского народа и нарёк его… Чингисханом! Так-то! Не больше не меньше!
Малыш-Чингисхан, сам того не подозревая, «закодировал» своё человечье семейство на целый месяц. Уход за пёсей требовал трезвого ума и бессонного существования. Но, мало-мальски войдя в пёсью силу, собачонок уверовал в своё «предназначение» по защите рубежей «Великого Монгольского государства» в отдельно взятой квартире и грозно гавкал на любое движение у «врат». Спустя время, жизнь бабы Шуры и Геши вернулась в привычную колею, с «Ркацители» и «Верой Михаловной». Чингисхан научился самостоятельно гулять, попутно облаивая басом ходячие «мишени», но всегда возвращался к родному порогу любимых и любящих. Да, его боялись! Несмотря на нелепый вид удлинённого бочонка на коротких лапах, рычание и бас Чингисхана обращали в бегство и двуногих, и соплеменников, и кошек. Даже подвальные крысы предпочитали гулять на волю через другие подъезды после того, как «Великий Монгол» походя придушил парочку их родственников. Но особого «внимания» Чингисхана удостоилась подруга и соседка бабы Шуры – Раиса Григорьевна, особа манерная и нудная. Пёс её невзлюбил категорически, на свою территорию не впускал, норовил куснуть за какую-нибудь «вкусную» часть тела при каждой встрече. Дружба бабулек пошла врозь, превратившись в череду ссор из-за «монгольского клина». Однако, когда баба Рая совершенно неожиданно решила отбыть в райские кущи, именно Чингисхан громче всех оплакивал «лучшего врага», следуя за скорбной процессией и утробно воя так, что профессиональные бабки-плакальщицы (Я ещё таких застала! Причитали так, что мороз покрывал шкурку толстой коркой.) хором не могли заглушить собачьего горя. Баба Шура погрузилась в жалостный запой и к сороковинам подруги с ней воссоединилась. Чингисхан плакал крупными слезами вместе с Гешей, растерявшимся по жизни после смерти матери на столько, что угодил в ЛТП*. Так Чингисхан оказался на улице. Лежа под лавкой и прикрыв лапами морду, он был молчалив и совершенно подавлен, когда почувствовал нежное прикосновение на своей спине.
Женщина.
Соня животных любила очень. Нет, не так, ОЧЕНЬ! При её рождении, в нянюшках у неё состояла болонка Матрёна, совершенно искренне полагавшая, что лялю родили именно ей. Чтобы покормить собственную дочь, Сонина мама испрашивала «высочайшего» дозволения Матрёны Родионовны (отчества болонка была удостоена, провозгласив себя гувернанткой ляли), то же самое происходило при любых манипуляциях с малышкой. Соне исполнился год, когда семейство гостило у бабушки в деревне. В первый же день малышка устроила самый настоящий переполох, тишком утопав к собачьей будке от потерявших бдительность родственников. В будке проживала немецкая овчарка Герда, злющая и признающая исключительно хозяев. Ситуация усугублялась Гердиным приплодом, в количестве пяти щеночков-карапузов. Мама едва не потеряла сознание, когда увидала дочь, ковыряющую пальчиком в носу у Герды, смирно сидящей перед человеческим детёнышем. Что такое немая сцена в тот момент поняли все и навсегда. Матери встретились взглядом… Герда, приподняла лапу и, потукав ею малышку по попе, подпихнула детку к маме. Матрёна Родионовна кинулась к воспитаннице, а потом, бесстрашно, ринулась к Герде. Дружить. Миф о злобности Герды был развеян.
Когда Соне было пять, Матрёна Родионовна, находившаяся в уже глубоко старческом возрасте, лизнув напоследок воспитанницу, тихо закрыла глаза. Соня впала в беспамятство с температурой 40, на три дня. С тех пор у них всегда «квартировали» собаки, кошки, кролики, голуби, и даже черепахи. Вместе и по отдельности. Лапуль кормили, лечили, любили, отпускали на волю и притаскивали на их места новых постояльцев.
Замуж за Витю Соня пошла по любви. По своей, не по его. Витя животных не любил категорически, ссылаясь на аллергию, о наличии которой молчал весь добрачный период. Три года серой и унылой супружеской жизни с оказавшимся скопидомом Витей повергали весёлую и деятельную Соню в жуткую меланхолию. Спасала только работа психологом в школе, где скучать не приходилось вовсе. Её авторитет среди учеников взмахнул до небес после случая, казавшегося некоторым совершенно неправдоподобным. На первом году работы, по осени, Соня оказалась в прилегающем к школе частном секторе, решила прогуляться домой к ученику, отказывавшемуся посещать занятия. Толпа ребятишек, нёсшаяся ей на встречу, вопила о сорвавшемся с цепи Аиде и призывала бежать с ними, а то задерёт насмерть. Соня рассудила здраво, что мифический персонаж ожить и материализоваться в их городе вряд ли мог бы, а собак она сроду не боялась. В общем, «стадный рефлекс» её не захватил. Аид оказался громадным кавказцем, с капающей из пасти пеной. Чем не древнегреческий бог царства мёртвых?! Соня заговорила с ним издалека, так нежно, как с Витей в первые месяцы совместной жизни. Похвалила внушительные размеры и умные глазки. В общем, грозный кобель «подъехал» к Соне на заду, дал себя погладить и согласился сопроводить к нужному дому. Весть об «укрощении строптивого» отчаянной психологиней разлетелась по школе стремительно. Ученик, «забивший» на школу, сел за парту на следующий день. А к Сониному кабинету теперь ежедневно выстраивалась очередь желающих получить психологическую поддержку, совет, или помощь в учёбе.
Терпение Сони, в отношении скряги-мужа, лопнуло, когда он предложил питаться дешёвыми просроченными продуктами, подлежащими утилизации. Она собрала свои вещи и ушла в туман, как известный мультяшный ёжик. К утру туман рассеялся, и Соня ожила. Попивая кофеёк воскресным утром на кухне родительской квартиры, она и увидала в окно скорбно торчащую из-под лавки попу недавнего грозы двора Чингисхана, тут же поспешив к нему с психологической реабилитацией.
Бабушкин дом в деревне пустовал уже несколько месяцев. Чем не пристанище одинокой даме с собачкой?! Соня уволилась, к всеобщей скорби школьной «вселенной» и вырвалась, наконец, на волю из городских «джунглей». Чингисхан её поддержал. Единственное, что он теперь выносил с трудом, так это ежедневный уход его женщины на работу в деревенскую школу. Хотя, разлука длилась недолго. Тем более, он усердно стал помогать местному участковому в охране общественного порядка, молодому и неженатому, между прочим, подружившемуся с его хозяйкой.
*ЛТП – лечебно-трудовой профилакторий времён Советского Союза, лечебно-исправительное учреждение, куда, по решению суда, направлялись принудительно алкоголики, на срок, как правило, до года. Срок пребывания в данном заведении можно было сократить хорошим поведением и по решению суда. В юности, недолго поработав секретарём в суде, я побывала с выездным заседанием в данном учреждении. Судья, весёлый мужик, пошутил: - Выбирай, Катя, жениха. Я выбрала. Профессию учителя)))
Геша лечился и трудился в ЛТП полгода. Там же познакомился с женщиной-мечтой, так напоминавшей ему маму, работавшей поваром и баловавшей Гешу плюшками. Свадьба была скромной. Звали Гешину жену…Правильно! Верой Михайловной! Употреблять алкоголь в их семье было не принято.
Чингисхан прожил с любимой женщиной и её семьёй 15 лет, успев вынянчить двоих ребятишек. Грозным нравом не отличался больше никогда. Очень любил пряники.
