Любой спектакль моего любимого Александринского театра – это всегда эксперимент, и не важно, является первоисточником современная пьеса или классика. «Отелло» Шекспира – традиционней некуда! – эти художники превратили в опыты над реальностью, всего лишь решившись взглянуть на историю разными глазами. Впрочем, я бы не стала говорить, что режиссер Николай Рощин пытался докопаться, что есть реальность, скорее, ему было интереснее создать у зрителя представление об истории, рассказывая ее кусочками и фрагментами. В случае со мной, эксперимент был чистым: к своему стыду, я не читала «Отелло», но в результате история для меня сложилась.
Разбиение «Отелло» на несколько вариантов и отказ от канонического – как оно было в действительности – взгляда заставил подумать о том, что люди в любые времена очень сосредоточены сами на себе, они эгоисты по природе. Поэтому в каждом конкретном рассказе в центре всегда переживания рассказчика, все словно крутится вокруг него. Так, в версии Дездемоны она – причина всех происшествий и всех бед, ее чувствам подчинен весь мир, а сюжет в целом ближе всего к теме домашнего насилия – морального и физического. В случае с Отелло получается героика и переход к безумию, а с Яго – прозаика, но в каждом варианте окружающие непременно уделяют внимание (или, напротив, игнорируют) именно рассказчика.
Три разные картины об одном и том же, помимо всего прочего, очень отличаются стилистически, в частности, это отражено в подходе к войне. Для Дездемоны ее атрибуты – пушки, копья – не более чем вещи для праздничного салюта, а ее бои – это тыканье копьями в окровавленные туши словно бесконечный поединок с давно поверженным противником. Война – что-то далекое, почти фальшивое. Для Отелло война превращается в героику, легенду, всю его жизнь, и даже жена для него не столько женщина, сколько товарищ по оружию и воин. А для Яго войны словно нет, она где-то на заднем фоне. Отсюда же вытекает характер каждого варианта истории: вопиюще женская версия Дездемоны, словно «Санта-Барбара», где все бесконечно страдают и плачут – и мужчины, и женщины; уравновешенная, а потом безумная версия Отелло, где весь мир против него; расчетливая и холодная версия Яго, где все постепенно, продуманно.
Если же делать выводы из увиденного в целом, то «Отелло» - это попытка триумфа посредственности над людьми неординарными, проваленная от того, что посредственность не может в самом деле торжествовать, а любая ее победа не может не обернуться катастрофой. То, что до финала спектакль доходит именно в версии Яго, критически важно для этого вывода. Кстати, стоит обратить внимание на разницу в костюмах: при общей лаконичности оформления и общей черно-серой тональности Яго все равно наиболее обычный в своем офисном костюмчике (по крайней мере, в последней части), чем каждый из героев в явно театральных одеждах, что только подчеркивает характер и суть персонажа.
Спектакль наполнен самой разной символикой, которая далеко не элементарна и не всегда понятна. Скажем, прием с экранами более-менее ясен: разные взгляды на одно и то же нормальны для кинематографа. Но переключение треков с названиями на китайском я не поняла. В спектакле больше нет отсылок к чему-то китайскому или восточной культуре, про проникновение ее касательно постановки тоже речи нет. Тогда почему?.. Единственным адекватным объяснением я могу назвать только то, что те замысловатые интриги, что характерны «Отелло», характерны и китайским историям тоже. Самое странное в спектакле – окровавленные туши на заднем плане – можно интерпретировать как поверженных и расчеловеченных врагов прошлого, своеобразных призраков. Участие в постановке шута – отчасти, дань традиции, отчасти, способ снятия напряжения, а также, возможно, воплощение насмешки судьбы в отношении героев постановки. То, что в первой сцене главных героев женит именно шут, выглядит намеком на уже подготовленную издевку.
Должна отметить также прекрасную работу художника: сложная декорация, меняющаяся от действия к действию, словно означающая взгляд под другим углом, костюмы в одном стиле, лаконичные, но выразительные, и – отдельно – грим мавра. Удивительно, как остроумно создатели спектакля вышли из ситуации. Блэкфейс в современности – это дурной тон, но обозначить отличность было необходимо, что и было достигнуто при помощи сложных узоров на лице и голове Отелло. Черно-белое их оформление должно выражать разные стороны его характера, а смывание грима – переход к однотонности, однообразности. В целом, характерный для первой части грим и костюм создали эффект Отелло словно инопланетянина, опасного и далекого ровно из-за этого.
Для меня три часа, что длится спектакль, пролетели незаметно, я получила огромное удовольствие. Но понятно, что постановки Александринского театра – для подготовленного зрителя, и поведшиеся на название случайные зрители могут почувствовать разочарование. Видимо, такие были, так как немалая часть моего ряда ушла после антракта. Тем не менее, для меня этот «Отелло» - безусловная удача, замечательная трагикомедия, блестящий эксперимент, может, не слишком претенциозный в плане идеи и смысла, но восхитительно реализованный в художественном плане. Оригинально, местами провокационно, даже эротично, но не вульгарно, не пошло – вкусно.
Режиссер Николай Рощин, «Отелло», сценарий Н.Рощина и М.Смирнова по одноименной трагедии У.Шекспира.
Состав: Сергей Мардарь (Отелло); Мария Лопатина (Дездемона); Иван Волков (Яго); Тихон Жизневский (Кассио); Дмитрий Белов (Родриго); Виктор Шуралев (Монтано); Игорь Мосюк (Брабанцио); Анастасия Пантелеева (Эмилия); Елена Немзер (шут); Иван Ефремов (дож).
