Корней Иванович Чуковский из любимых. Начинается он детства, а потом продолжается всю жизнь.
На почве этой любви к Корнею я даже не употребляю слово “чувак”, на которое он в одной из своих заметок о русском языке ополчился.
Лучше всего смогли бы охарактеризовать жизнь и творчество Корнея Ивановича Чуковского его собственные строки из стихотворения – «Путаница»:
Замяукали котята:
«Надоело нам мяукать!
Мы хотим, как поросята,
Хрюкать!»
А за ними и утята:
«Не желаем больше крякать!
Мы хотим, как лягушата,
Квакать!»
Великий детский поэт, теоретик литературы и писатель, большую часть жизни разговаривал не своим языком. Языком персонажей, которых любил и ненавидел.
Все смешалось в его судьбе, когда его будущий отец, петербургский студент, встретил на своем пути его будущую мать, крестьянку Полтавской губернии. В результате этого мезальянса в 1882 году в Санкт-Петербурге и родился Корней Иванович Чуковский.
Или, если быть еще точней: Николай Васильевич Корнейчуков.
Человек с двойной биографией, двойным дном?!
После студент оставляет крестьянку с двумя детьми, и она перебирается в Одессу.
Видимо, поэтому юный Корней очень долгое время не может определиться со своей профессией.
Ищет себя?
И не находит, подвизаясь на поприще репортера «Одесский новостей», пописывая статейки о выставке картин и о книгах. А иной раз и стихи.
Позже, Чуковский, оглядывая прожитые годы с высоты прожитых лет, напишет, по-старчески бурча: «Терпеть не могу своих писаний… По сравнению с моими замыслами – статьи мои жидки, поверхностны, легковесны и шатки…».
В 1903 году шаткая муза его дарования доводит его до Лондона, где он в качестве парламентского корреспондента должен «посещать заседания парламента и слушать там речи о высокой политике».
Английский юный Корней изучает самоучкой, что позволяет ему вместо парламентский заседаний посещать библиотеку Британского музея.
После чопорного и сонного, туманного Альбиона вернувшись в Россию, он окунается с головой в революционную деятельность. Братается с моряками броненосца «Потемкин», организует сатирический журнал и за «оскорбление величества», «царствующего дома» попадает в тюрьму. Откуда, впрочем, будучи оправдан, очень скоро выходит.
В 1906 году он увлекается Репиным, чья звезда реалистического академизма к тому времени уже потухает и едет за ним в чухонское местечко Куоккалу.
«Я горячо полюбил Илью Ефимовича…» – напишет он позднее в автобиографии – «О себе».
На самом деле великий передвижник, которого свергли с его бронзового пьедестала современности художники «Мира искусства», нуждался в биографе и редакторе его мемуаров. И он нашел его в лице Чуковского.
В Куоккале он заводит множество знакомств в литературно-артистической среде, которой затем изменяет с детской литературой. И в 1917 году дебютирует в ней со знаменитой сказкой «Крокодил».
Простодушное обаяние ее революционной сатиры направлено на душителей свободы, царский режим:
Но тебя, кровожадную гадину,
Я сейчас изрублю, как говядину.
Мне, обжора, жалеть тебя нечего:
Много мяса ты съел человечьего.
Так говорит богатырь Ваня Васильчиков кровожадному Крокодилу, который бежит за границу, в эмиграцию, и там предается стенаниям:
О, этот сад, ужасный сад!
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами сторожей
Немало мучится зверей,
Они стенают, и зовут,
И цепи тяжкие грызут,
Но им не вырваться сюда
Из тесных клеток никогда.
Попутно новому увлечению детской литературой Чуковский начинает собирать материалы о Некрасове, издает под неодобрительный ропот его наследников дополненное и уточненное собрание его сочинений. И вскоре удостаивается поощрительного отзыва о своей деятельности от вождя мирового пролетариата, который ему передают Горький и одна из самых мрачных и одиозных личностей – Вацлав Воровский.
А в это время из России уезжают его друзья, о которых он с энтузиазмом влюбленного в их творчество человека писал еще несколько лет тому назад такие проникновенные статьи.
Чуковский остается в стране победившего Ваней Васильчиковым Крокодила, чтобы до конца дней своих говорить языком детей, быть переводчиком, составителем комментариев, примечаний, и ярких по своей выразительности статей, часть из которых так и не увидели свет. Но не самим собой?
Ведь под конец жизни он с горя составит из всего того, что не вошло в его шеститомник, полновесный 7-й том.
Кстати, я как-то проследил маршрут грязнули, который улепетывал от Мойдодыра:
А от бешеной мочалки
Я помчался, как от палки,
А она за мной, за мной
По Садовой, по Сенной.
Я к Таврическому саду,
Перепрыгнул чрез ограду...
Не правда ли странно, что хорошо знавший Питер писатель отправил своих героев к Таврическому саду через Сенную?! Я бы побежал в обратном направлении!
Несколько слово о Чуковском и Чарской. Нападки на Чарскую начались еще в 1912 году:
Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога — её ремесло, надрыв — её постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз. И мне даже стало казаться, что никакой Чарской нет на свете...
После революции Чарской, как литератора, действительно не стало. Но виноват ли в этом один Чуковский?
Кем же был он на самом деле: поэтом, писателем, выдающимся критиком, разоблачившим лицемерие Некрасова, и что таила в себе эта чуткая, тонкая натура, знатока и ценителя русской словесности? – об этом можно судить по его разнообразному и достаточно пестрому наследию.
Сам о себе в детских стихах он говорил так:
Я лаю со всякой
Собакой,
Я вою
Со всякой совою,
И каждую песню твою
Я вместе с тобою
Пою…
