Поднимался ветер, трепал факельные огни и громыхал полотнищами шатров. Налетал порывом и снова стихал.
Ветер пах снегом.
Маг провела вечер в компании суетливых тётушек, и две из них сейчас вели её куда-то, почти раздетую.
Сзади шёл страж, но магу не позволяло сбежать обещание, а не его умение убивать.
Она обещала. И падиш обещал.
Но сердце мага замирало от понимания, что она ошиблась, что её ждёт что-то тяжелее лЕкарства.
Она гнала от себя это предчувствие, надеясь на честность и справедливость «великого падиша Ра Анви».
Уповала на его честность, надеялась на неё, как голодный нищий надеется на подачку прохожего.
Хотя прохожий уже отвернулся.
Хотя тётушки силком запихнули её в чан с тёплой водой и силком облачили в то, что одеждой назвать не поворачивался язык.
Мелкие подробности происходившего доставляли магу почти физическую боль — такое лучше постараться забыть.
Её волосы разделили на пробор и украсили, приклеив к пробору цепочку и жемчужный подвес. Теперь эта драгоценная красота свисала на лоб и позвякивала. Её хотелось убрать. Она сорвёт её, обязательно сорвёт, как только её отпустят.
Маг вообще теперь позвякивала при каждом шаге.
Прозрачные шальвары с прорезями от талии до щиколоток, на широком поясе и по низу были расшиты камнями и золотом, юбка чуть ниже колен, жёсткая от шитья,топорщилась и покачивалась от шагов, а её пояс свисал концами ниже подола и тоже звенел.
Юбка оказалась слишком широка, что вызвало шквал неудовольствия мучительниц.
Как подбирали нагрудник, маг старалась не вспоминать. Трудно оказалось гнать воспоминания о чужих прикосновениях в самых неожиданных местах.
Маг ощущала себя куклой. Истерзанной игрушкой. Хотя, наверное, терзания ещё не окончены. Игрушечным человечком, которого — ррраз! — раздели, — ррааз! — снова одели, а потом сравнили с фарфоровой куколкой, и громко решили, что куколка — лучше. Забросили бы в угол, да кому-то, видишь, приглянулся именно этот неказистый уродик.
Мага привели к шатру падиша.
Стража по краям входа, факелы на длинных шестах, полог закрыт, опущен.
Оба стража покосились на неё, когда она вдруг остановилась, не решаясь войти.
Тётушка-горошина, с усиками и бородавкой на щеке, втолкнула её внутрь и вкатилась сама.
Кроме них двоих тут никого не оказалось. Шатёр пуст. Посреди горит жаровня с углем, всё уложено коврами и увешано- задрапировано драгоценной вышитой тканью.
Тётушка свалила мага на ковры, стащила с неё башмаки — туфель нужного размера не нашлось, и магу было дозволено обуть своё.
Но только до порога.
Башмаки тётушка утащила с собой.
Маг вздохнула, оставшись внутри.
Опять ждать.
Огляделась. От пестроты убранства рябило в глазах. Среди этой пестроты глаз зацепился за тёмную строгость алтаря. Чёрная статуэтка многорукой танцующей богини. По её искажённому в злобе лицу трепетал свет множества свечей у её ног, отчего лицо делалось ещё страшнее, будто гримасы, сменяясь, искажали лицо богини.
Маг отвернулась. У этой богини было имя. Она не была безымянной силой мира. Она имела власть только над малым народом островов, а поэтому ей было потребно имя.
Маг обошла большой стол, пуфики, остановилась перед выставленными будто напоказ доспехами. Коснулась витого сложного узора на парадном нагруднике, оглядела простой, из сложной и редкой стали, скользнула взглядом по невероятному количество всякого оружия, колющего, режущего, убивающего. Вывалено на коврах, выставлено на сундуках и подставках. Щиты, длинные, круглые, прямые — защита падиша, изукрашены и дороги. Однако ни на одном из них не было чар. Ни на доспехах, ни на оружии.
Возле сундуков — зеркало. Большущее, в полный рост.
Маг смогла оглядеть себя с ног до головы.
Розовый и тёмно-красный с золотом и вкраплениями лазури. Глаза разбегались от обилия деталей.
Голый живот, почти голые ноги и грудь.
Захотелось прикрыться. Из прикрыться — только покрывало на голове.
Но оно короткое и приколото.
Маг постояла рядом с жаровней, пытаясь согреться.
Полог откинулся, и давешняя тётушка с руганью — опять вспомнился птичий двор — отволокла мага на постель, толкнула её туда, заставила сесть, расправила её юбку, волосы, бросила плащ рядом, на пол.
Маг наблюдала с лёгким интересом.
Чего ради она всё это творит? У падиша достаточно женщин, не все они напоминают горошины, а маг у него — один.
Когда тётушка скрылась, маг подняла плащ и закуталась в него.
Серый мех обнял, как родные руки. Надёжно и крепко, и почти любя.
* * *
Так тепло, что согрелись даже пальцы, никого нет, потрескивает огонь. Безопасность? Маг стала задрёмывать.
Когда пришёл падиш, она спала, крепко завернувшись в плащ, клубочком, как кошка.
Он наклонился над ней. Маг во сне зажмурилась, сжала кулаки и снова расслабилась, снова стала мягкой и доверчивой.
Как можно было уснуть?
Ра Анви разглядывал её.
Серый мех, хоть и потёртый, оттенял кукольную белизну её лица и прямых волос.
Светлые, чуть розоватые нежные пальцы, изящные, такие, что хотелось коснуться. Ощутить их в своих руках, как хрупкую игрушку.
Он накрыл их своей ладонью. Ладонь, тёмная, оказалась много больше её белой.
«Когда белая, как северная зима, женщина небес возляжет с тобой на ложе, дарована будет власть над миром» - так ему предсказали, такую волю богов он услышал, когда принёс жертву Халис и просил её о помощи.
Желание отца было так тяжко и огромно, что выполнить его без помощи и покровительства богов не получилось бы ни у кого. Даже у него, у великого победителя Ра Анви.
Странно оказалось требовать оружия для войны и победы, мага и колдовство, а получить... женщину. Белую, как северная зима.
Осталось привязать её к себе, навсегда. Или пока не отпадёт надобность в её магии.
Если она, конечно, сможет колдовать снова. Ра Анви вспомнил огонёк: сможет, конечно. Сможет.
Не упустить бы!
Он сжал её хрупкие пальцы, и она открыла глаза. Серые, как сталь. Или как серебро.
- Ты прекрасна, милая...
Она не поняла, и он повторил на её языке:
- Ты прекрасна.
Она отпрянула:
- Нет!