Маг тонет.
Грудь разрывается, горит изнутри болью — так хочется вздохнуть. Так необходимо вздохнуть, что лёгкие рвутся, но не наполнить их ничем.
Только жирный пепел лезет в ноздри, заполняет их, засыпает горло, мешает вдохнуть.
Вдохнуть новую порцию пепла.
Воздух, свежий, вкусный, нужный воздух — там, за тонким слоем жирного, сажистого пепла.
Воздух там, а маг — здесь.
Взмахнуть руками, вытолкнуть себя на поверхность, вздохнуть, но нет опоры. Сыпучий, вязкий, пепел охватывает тёплым и душным, тесным одеялом.
Сковывает, спелёнывает ноги, и каждое их движение распахивает глубину, и маг снова проваливается.
Пепел снова смыкается над лицом, над распахнутыми в тёмное небо глазами.
Снова набивается в ноздри, в рот, в горло, и нет опоры, и маг падает, падает, падает в глубину, в толщу, в смерть.
* * *
Маг проснулась. Тяжело дыша жадно хватает воздух — о, какое блаженство! Ночь, темнота.
Чужой шатёр, полный духоты, запахов и звуков. И насекомых.
Маг с раздражением откинула покрывало, нащупала возле ложа посох. Осторожно, стараясь не запнуться и не разбудить никого, вышла на воздух.
Ветер.
Какое же счастье - дышать! Чувствовать ветер на коже, в волосах. Чувствовать его лёгкими, вбирать его без преград ноздрями, ртом, горлом.
«О-о-о-о...» - на тихий стон покосился воин у шатрового полога.
Воин держал копьё и щит, и никогда не снимал шлема с кольчугой. Маг видела его каждый раз, как выходила.
А может быть, не его. Не только его. Во всяком случае, ни один из них, из этих стражей, не пытался её останавливать или мешать идти куда ей вздумается.
И это было уже не плохо. Совсем не плохо, да. Потому что сейчас... магия не получалась. Или отзывалась болью.
Как сорванное горло — хрипит и сипит вместо чистого голоса и, если хочешь выздороветь, лучше молчать.
У Рене «молчать» не получалось. Никогда.
Воин держал копьё, опирался на него почти так же, как маг опиралась на свой посох. Забавно. Она салютовала посохом копьеносцу, тот скосил глаза в другую сторону.
Над степью разлита ночь. Ветер порывами гладит её, будто именно ветер мазками наносит ночь на полотно спящей земли.
Маг шла осторожно, выбирая, куда поставить ногу: здесь темно, лагерь простых воинов дальше и чуть внизу. Там огни и гомон, там отдыхают, готовят на кострах, в больших котлах, еду, развлекаются и проводят время по-мужски.
Маг хмыкнула и отвернулась. Чёткие линии лагеря, подчёркнутые огнями, остались за спиной.
Впереди — ночь.
Трава пригибается и шуршит под ветром, лохматая, как степные коняшки весной.
Они уже далеко и от Славии, и от Чирны, и от Зеркальных пристаней. Здесь степь, сушь, звёзды и ветер.
И облака, рваные клочки облаков гонит, метёт ветер по плоскому небу, метёт через бусины звёзд и тьму провалов небесной бездны.
Маг кутается в плащ, запахивает его на груди. Тёплый, потрёпанный, многое повидавший в её пути по Тверди до сегодняшнего дня и места.
Маг нащупала подпалину на груди. То ли в Остее, в дома Криспа... То ли потом, где-нибудь от костров по лесным дорогам... А может, в Чирне, когда её выпроваживали из города?
Ветер нёс запахи предзимья. Пахло снегом, мёртвой травой, дымом.
Дымом? Маг оглянулась на лагерь, на шатёр, где делила кров с женщинами падиша. Мог ли ветер принести сюда дым лагерных костров? Может, и мог.
Дым лучше, чем пепел. Он не набивается в рот. Не топит.
Маг снова закуталась в плащ, подставляя ветру лицо.
* * *
Листва в Остее уже облетела. Шуршит под ногами, кое-где яркая, жёлтая, красная, но почти везде — уже бурая, высохшая и хрусткая. Мёртвая.
Человек в длинном плаще и шляпе идёт быстро, придерживая шляпу от ветра, когда тот пытается сорвать её прочь.
Полы плаща трепещут, шейный платок ярким лоскутом вырывается в поток ветра.
Человек заправляет его обратно, оглядывается по сторонам.
Тёмная улица пуста в обе стороны. И фонарей тоже почти нет — с недавнего времени эту улицу считают несчастливой. Пустых домов по обе стороны улицы больше, чем жилых.
С тех пор, как сгорел дом мага, не будет счастья Остее. А уж улица... Так и вовсе проклятой считается.
Человек хмыкнул и толкнул калитку.
Калитка заскрипела громче, чем он ожидал. Человек не дрогнул, не оглянулся, ступил на заметённую листвой дорожку.
Аккуратно прикрыл калитку за собой. Скользнул взглядом по вытоптанным и даже вырванным кое-где из земли кустам вдоль дорожки. Прошёл, шурша мелкой и бурой листвой, к дому.
От дома осталось немного.
Стены, облизанные огнём, теперь покрывала сажа. Чёрная, жирная, пахучая. Человек провёл пальцем, растёр меж пальцев, поднёс к носу.
Потянул неслышно и стряхнул с пальцев.
Огляделся.
Здесь не осталось ничего. Весь двор и все дворовые постройки сожжены, от них осталось совсем мало: чёрные квадраты да огрызки, оставленные огнём от стен.
Человек перешагнул одну из бывших стен. Мусор, хлам, горелое дерево рассыпается угольными чешуйками под ногой.
Хрустит и скрипит.
Человек наклоняется, обнюхивает чёрные, рассыпающиеся на кусочки, остатки дерева.
Вышагивает наружу, снова идёт к дому. Обходит его, касаясь ладонью и пальцами стен, замирает, будто споткнувшись, у проёма в стене.
Обнюхивает его, почти касаясь носом углов, проводит пальцем по стене, примерно на высоте дверной ручки, обнюхивает, почти облизывает палец.
Снова, придерживая шляпу, жадно и почти приникая носом к обугленным стенам, нюхает, почти слизывая запах с кирпичей, и скрывается внутри останков дома.
Сумерки плотнели, по улице проехала телега.
В бывшем доме мага было тихо.
Тень тихо метнулась к лесу через дичающий уже сад, взметнув плащом, словно крылом, перемахнула через каменную стену ограды, приникая и пластаясь на бегу, слилась с тенями леса.
И снова стало тихо пусто в бывшем доме бывшего мага Остеи.
* * *
- Так она осталась жива? Осталась? - старик подался вперёд в своём кресле.
Леру мял пальцы, держа их на уровне груди. Ему хотелось куснуть ноготь, но он сдерживался. И поэтому снова и снова сжимал и стискивал, и гладил пальцы. Жестоко и болезненно.
Чёрные волосы с золотыми концами собраны на макушке и распущены длинными прямыми прядями по шёлковым сиреневым складкам накидки. Золотые полосы на живописно уложенной ткани оканчиваются кистями, чёрно-золотые волосы мага путаются с золотым витым шнуром кистей.
Леру кивает и морщится: волосы больно дёрнулись, впутанные в кисти.
- Да, она жива.
- Потрясающе! - старик поправил меховой плащ на тощих коленях, откинулся облегчённо на спинку кресла.
Старик задумался, глядя в огонь камина и перебирая пальцами мех и бархат красного, как рябина, плаща.
Потом склонил голову к плечу, искоса глянул на верховного мага:
- А что твой охотник, а?
Леру разглядывал сухой горбатый нос, кустики бровей и чёрную гладкую шапочку на жидких светлых волосах.
- Он на Тверди, - сказал и отвернулся.
- О, безымянные боги! - Старик стукнул кулаком по подлокотнику, - Да расскажи же мне всё, негодный!
Леру вздрогнул и спрятал руки за спину.
* * *
- Ты ведь сможешь её выследить? - князь провожает глазами демона, несущего на руках серый свёрток.
Демон высокий, его рога торчат над толпой, взгляд за них цепляется, как за обломок-зазубрину цепляется шёлк.
Лиго досадливо дёргает лицом. Князь стоит чуть впереди, и его маг может позволить себе такую вольность.
- Выследить — смогу. - Лиго помолчал, - Выкрасть — нет.
- А это уже не твоя забота, маг!
Князь развернулся и пошёл вверх по улице. Пора была возвращаться. Дела, дела не ждут.
Капля упала с неба, за ней — ещё одна. И ещё. И закапало, как с мокрой простыни, мелко и часто.
Чирна предала спасителя. Это достойно слёз.