Визг Жанжеля, вой ветра в пробитой обшивке и гул крови в висках. Грудь пульсирует болью, горячее выплёскивает из раны, пропитывает рубаху и мгновенно остывает. Дышать трудно, почти невозможно, липкий пот покрыл спину. Распахиваю рот, будто пытаюсь «откусить» побольше воздуха, но спазм лёгких выталкивает кровь. В глазах темнеет.
Вот так я умру? Даже не приблизившись к поимке маньяка? Судьба должно быть шутит...
Убийца приближается неспешно, давай пленнику прочувствовать все оттенки ужаса в предвкушении расплаты. Размеренно надевает на кончики пальцев заострённые «напальчники». Жанжель пытается ползти, брыкается ногами извиваясь, как червяк. Чаренко стонет, держится за живот, а по полу щедро растекается кровь убитых солдат. Кровь... так много крови...
... Лейтенант Вац кричит на меня, не понимая, что это не ускорит перезарядку пулемёта. Лицо его заляпано кровью и грязь, округлый шлем пестрит вмятинами от траншейных дубинок, а левое плечо перевязано. Под ногами хлюпает смесь нечистот, глинистой грязи и крови. Воздух сотрясает стрекот пулемётов и тяжёлые выстрелы пушек. Взрывы отдаются в груди отчётливой вибрацией, а мои пальцы скользят по раскалённому металлу, пытаясь исправить поломку, патрон застрял и на нашей линии обороны появилась опасная брешь.
Лейтенант кричит, глаза лезут из орбит, рот распахнут во всю ширь... а затем всё стихает. Я ещё вижу его лицо, но голова впечаталась в стену окопа, а тело осталось на месте. Поднимаю взгляд, над окопом величаво проезжает танк, волоча за собой бесполезную колючую проволоку. Следом появляется солдат в зелёно-коричневой форме с чёрными шевронами, он улыбается. Я застыл с бесполезным пулемётом, а в меня целятся из ружья.
Вспышка и темнота...
... Воздух ворвался в лёгкие под истошный всхлип, который издаёт пловец, что всплыл почти утонув. Я откинулся назад, увидел убийцу, он сбился с шага и озадаченно смотрит на меня. В чёрных линзах защитных очков отражается человек, что обязан был умереть. Поднимает руку, нацеливаясь указательным пальцем в голову. Я прыгаю навстречу и плечом ударяюсь в живот, от удара мага складывает пополам. Успеваю обхватить за талию и бросить на пол. Он ударяет локтем по голове, пытается пнуть, но я уже сверху, кулаки обрушиваются ударами молота. Маг закрывается, старается наставить палец с «напальчником».
Нет! Я здесь не умру, ведь я уже умирал!
... Джан Валарн, пятый капрал полка стреляет мне в спину, по требованию вражеского генерала. Ведь им нужен только один пленник...
...Ледяной дождь льётся на лицо, я почти ничего не чувствую, только слышу, как воют в ночи одичавшие псы и вой стремительно приближается...
... Скальпель вспорол плоть слишком небрежно и глубоко, Штайнхауэр качает головой и стреляет в голову ассистенту.
... Десяток человек заперли в тесной камере без окон и массивной стальной дверью. Нам всем страшно, я чую это и сам трясусь от ужаса и голода. Тихое шипение в вентиляции и смрад газа бьёт по ноздрям. Люди кричат, колотят в двери и умирают от давки, прежде чем задохнуться...
Маг изловчился, и палец почти ткнул в глаз, дёрнул головой и лицо ожгло пылающей болью. Левый глаз залило кровью, но кулак ударил в нос и под костяшками нечто промялось с великолепным хрястом. Будто раздавил маленькое яйцо. Маг получил ещё два удара и обмяк, широко раскинув руки.
Покачиваясь, встал над ним, сплюнул кровь и с силой опустил каблук на беззащитную кисть. Убийца остался безучастен. Я тяжело развернулся к Жанжелю, пленник успел преодолеть полпути до двери и взвизгнул, поняв, что я обратил внимание. Завопил на срыв:
— Спасите! Это монстр! Чудовище!
На штангах мага появилось тёмное пятно, и начало быстро разрастаться. Я озадаченно оглянулся, ожидая увидеть демона, но запоздало осознал, что он про меня. Опустил взгляд, дыра на груди никуда не делась, но перестала кровоточить. Боль на месте, только слабости никакой.
— Заткнись. — Рыкнул я и маг послушно умолк.
Чаренко стонет, перевернулся набок и зажимает раны, невидяще глядя перед собой. Дверь между отсеками распахнулась от мощного удара плечом, и Лара ворвалась с винтовкой наперевес. Взяла меня на прицел и замерла, осторожно опустила ствол.
— Где враг?
Я молча указал на распростёртое тело и рухнул на диванчик. Глаза женщины расширились, она выронила оружие и метнулась обратно, что-то крича, крайне зло и требовательно. Я уже почти ничего не слышу, даже не чувствую. Силы покидают тело, так же внезапно, как и появились. Вместе с ними затухают воспоминания, прячутся в темноте, но я ещё слышу крики...
***
Очнулся на койке, голый по пояс, грудь стянута бинтами, на боках свежие швы, а лицо покрыто полосками тканевого пластыря. Мощно пахнет антисептиком и... сигаретами. У окна стоит Лара и нервно курит, выглядывает наружу. Створки распахнуты и в комнату задувает прохладный ветерок, полный запахов снег, скал и цветущего сада. Заметив, что я очнулся, напарница торопливо вышвырнула едва зажжённую сигарету и широко улыбнулась.
— Доброе утро... — Пробормотал я, гадая, смогу ли полусесть.
Смог, спинка койки упёрлась в лопатки, а подушка оказалась под поясницей. Лара села на подоконник и как-то застенчиво помахал. В коридоре звенит тележка, работает радио, но слов разобрать не могу.
— Как себя чувствуешь? — Спросила напарница.
— Ну, для человека с дырой в груди, очень даже недурно. — С натянутой улыбкой ответил я, прислушался к телу и с удивлением отметил, что это не сарказм.
Я действительно чувствую себя хорошо. Мышцы требуют нагрузки, сердце работает спокойно и мощно. Как давно я себя так хорошо не чувствовал?
— Тебе сделали операцию, — пояснила Лара, — в основном удалили осколки снаряда и почистили печень, да немного вены, просто так, за компанию.
— А... то-то я такой трезвый, аж тошно. Как остальные?
— Ну, Варт ещё в искусственной коме, а Жанжель на допросе, точнее, его готовят к беседе с королём.
— И когда она?
— Завтра, а мы тут уже два дня.
— Вот чёрт... — Протянул я, накрыл лицо ладонью и с усилием провёл до подбородка. — Что предприняла коллегия?
— Пока ничего. Официально дирижабль разбился, так что поздравляю. Мы официально мертвы.
— Какая радость... что дальше?
— Скоро узнаем, отдыхай и ни о чём не беспокойся.
Она соскочила с подоконника, летящей походкой скользнула к выходу. Остановилась в дверях, странно глянула на меня и вышла.
***
Врач промокнул лоб платочком, ещё раз перебрал фотографии с видами операции. В кабинете тихо настолько, что слышно как тикают стрелки часов в коридоре. Из окна открывается вид на горный склон, покрытый зеленью до середины, а выше каменистый и заснеженный. Лара стоит над столом, сложив руки на груди и мрачно смотрит на медика.
— У вас есть объяснения? — Сказала она, постукивая пальцами по трицепсу.
— Я... я не понимаю. Он точно жив?
— В сознании и с хорошим аппетитом.
— Ох... но это... это скорее похоже на проклятье, я не знаю.
На верхней фотографии видны оголённые рёбра, разного цвета и покрытые тонкой резьбой. Лёгкие под ними выглядят обычными... но слишком плотные, словно искусственные.
— Есть какие-то предположения? — Сурово спросила Лара, наклонилась к врачу и грохнула ладонями по столу. — Я ждала вашего прибытия сутки.
— Я... я бы сказал, что это скорее конструктор, чем человек. Какой-то пережиток средневековых магических практик. Точнее, сказок...
— Я слушаю.
***
Книга тяжела, толщиной с руку крупного мужчины, обложка украшена серебром и цветными стекляшками, огранёнными под драгоценности. Королевский библиотекарь улыбнулся Ларе. Кроме них в библиотеке никого, мягкий свет электрических светильников окутывает ряды книжных стеллажей. Пахнет старой бумагой и лавандой.
— Госпожа хочет почитать сказки сыну? — Спросил библиотекарь, продолжая улыбаться. — Я бы советовал другой сборник, в этом сказки бываю... без цензуры.
— Он достаточно взрослый.
Детектив взяла книгу, слегка поклонилась и вышла. Ей отвели сразу несколько комнат, одну для сына, которого привезли вчера. Сейчас Никодим занят на экскурсии по королевскому музею, затем его отведут к репетитору. Воистину, в королевском поместье королевский сервис.
Страницы плотные и шероховатые, а буквы выведены вручную и, судя по блеску, были присыпаны золотым песком. Лара перелистывает их с великим почтением, если порвать такую, то никогда не расплатишься. По старой привычке, выработавшейся за годы воспитания сына, начала читать вслух:
— Давным-давно, в далёкой-далёкой стране, приютившейся между тёмными, зловещими лесами. На окраине деревни жил маг Фолькрум. Был он человеком эксцентричным и обладал воображением столь буйным, что был изгнан из столицы. В обиде и гневе, поклялся маг создать немыслимое. Однажды грозовой ночью, когда молнии пронзали чернильные небеса, Фолькрум неустанно работал в уединённой и скрытой от людей мастерской. Он потратил годы, собирая лучшие части от разных погибших людей, надеясь собрать их в единое существо.
Лара отложила книгу, заморгала переваривая «сказочку». Такую сыну читать не стала бы точно.
— Он сшивал часть к части, крепил кости друг к другу. Сплетал магией мёртвую плоть и вдыхал в неё жизнь, капля за каплей. Всю ночь напролёт, под раскаты грома он читал заклинание за заклинанием, пока кровь не плеснула из горла. А души стенали, умоляли отпустить их, но маг был неумолим. Магия сплеталась с бурей и впитывалась в неживое тело. В мастерскую ударила огромная молния, и существо на столе вздрогнуло. Глаза распахнулись, и он сделал свой первый затруднённый вдох. Человеку, собранному из частей других людей, была дарована жизнь, и его назвали Гавриил. Он не был похож ни на одного мужчину в деревне. Он был высоким и сильным, но в то же время нежным и мудрым. В глазах мерцали бесчисленные души, отражая воспоминания людей, части которых составляли его тело.
Лара отложила книгу, встала из-за стола мелко трясясь. Подошла к окну, задумчиво потирая предплечья и вспоминая, как выглядят глаза Барклая. Странно, вроде бы и часто видела их, но при попытке вспомнить образ будто вытекает из памяти. Конечно, сказку нельзя принимать за чистую монету, но... Пока это единственная зацепка к странностям напарника.
***
Меня разбудил шторм, в горах он ощущается совершенно иначе. Толстенные молнии разрывают ночь над скалами, оплетают вершины и рассыпаются на множество меньших, охватывая всё небо. Взрывы грохота отражаются от склонов, резонируют в ущельях. Память подсовывает картины артобстрелов и бомбардировок, и вспышки молний превращаются во взрывы. В переливах грома чудится рёв моторов бомбардировщиков и характерный «визг» пикирующих истребителей.
Я вцепился в плечи, ощутил под пальцами огромные мурашки и ногти впились в кожу. Тело сотрясает дрожь, забытый страх разрывает разум и рвётся наружу. Сотни, тысячи образов переплетаются в единый УЖАС. Челюсти сжимаются до скрипа зубов и привкуса крови. Вижу как во всполохах молний над горами вздымаются щупальца, сотканные из чёрного тумана.
Пламя ярости прорастает в костях, наполняет тело жаром и вся боль уходит. Гнев обрамляют отголоски печали, страха и отчаяния... а затем всё стихло и пропало. Осталась мрачная пустота и ощущение внутренней силы. Я шумно выдохнул, смахнул пот с лица и осмотрел себя. Бинты на груди сползли и открыли заштопанную рану, похожую на те, что оставляет патологоанатом. Единственное отличие, шов аккуратный, а нитка тонкая и едва видимая, а сама рана обработана чем-то сине-зелёным.
Боли нет, есть только лёгкое неудобство, когда края раны трутся друг о друга. Очень хочется курить.
— Да что я такое... — Пробормотал я, возвращаясь к койке.
На тумбочке лежит жёлтая кнопка с подписью «медсестра», на стене висят механические часы с фосфорными стрелками и цифрами. От буйства стихии вибрируют стёкла, ветер высвистывает жуткую мелодию в каминных трубах.
— Что мне делать? — Прошептал я.
Нохтхар приближается и неизвестно, когда он ступит в наш мир. Да даже если узнаю, то что делать? Как можно победить божество? С другой стороны, какой толк богу уничтожать мир? Если он всемогущий и вечный, то это не имеет смысла. Всё равно, что состоявшийся человек будет топтать муравейник глубоко в лесу.
— Нохтхар, безумный бог.
Голос раздался из угла, я развернулся и сжал кулаки. Штайнхауэр приветливо улыбнулся и поднял левую руку в приветствии. Очередная вспышка молнии легла ему на глаза полосой света.
— Как ты...
— Для меня нет преград, нет ограничений. — С улыбкой пояснил маньяк. — Ведь я настоящий маг, а не клоун цитадели. Понимаешь, Гавриил, Нохтхар сам по себе не опаснее метеорита, а вот порождения его безумия, это другой разговор. Сам древний даже не подозревает о нас, он нас даже не заметит, как мы не замечаем бактерий.
— И ты явился, чтобы просветить меня? А может, ты сейчас поведаешь, что хочешь спасти всех? — Прорычал я, прикидывая, как бы его скрутить, прежде чем меня атакует какой невидимый монстр.
Штайнхауэр дёрнулся и зашёлся звонким хохотом, сгорбился прижав ладонь к груди и резко откинулся назад. Отсмеявшись, взглянул с широкой улыбкой.
— Что? Нет, конечно, нет. Люди не более чем материал, инструмент, причём не самый хороший. Но самый многочисленный. А зачем я пришёл? Мне всё ещё любопытно, ты мой провал или шедевр? Могу ли я тебя использовать.
— А кто сказал, что я дам себя использовать? — Прорычал я, глядя исподлобья.
— А твоё согласие не требуется.
