Вы знаете, очень тоскливо бывает весной. Как впрочем и летом.
Зимой и осенью не "бывает тоскливо", там иная лингвистика с филологией, иное самоощущение, иной мир. Или мир иной. Упокоенный. Завершенный.
То ли дело тоска весной! Солнышко, птички, зыби и хляби, весёлые ручейки - все по Чехову: то ли чаю выпить, то ли повеситься. Хотя, может он это осенью писал.
Как бы то ни было, тоска у меня наложилась не только на появление гуся и полного дзена в моей жизни. Но и на снова упавшее мне на голову одиночество.
Возможно, это стало понятно по предыдущему посту, который никто не читал, разумеется; доабьюзилась я, короче; допрыгалась. Вот такие дела.
Иду по улице, потому что дома невозможно находиться. Дома обнять, кроме гуся, некого. На улице тоже некого, но тут вроде делом занят, не до того, идёшь куда-то, пытаешься не растолстеть.
В кармане дзынькает своими глупыми уведомлениями пустой телефон. Я его постоянно достаю зачем-то, включаю экран и смотрю на свои шаги в шагомере. Кладу телефон обратно в карман и уже не могу вспомнить, какая была цифра.
В голове бесконечный моно-диалог с жертвой моего дзен-абьюза. С тем, кого я закошмарила своим покоем. Довела до ручки своим принятием.
Я все ещё хочу ему хоть что-то объяснить - и понимаю, что все будет либо отвергнуто, либо использовано против меня. Объяснять нервно-больному человеку, что такое покой, все равно что объяснять евнуху, что такое вожделение. Объяснять психозависимому, что такое любовь, - играть в шахматы с голубем.
И я не про то, что я хорошая, а он плохой.
Я про то, что я здоровая, а он больной.
Боль-ной. Ему и правда очень больно. Он думал, это было понарошку, а оказалось, мы действительно расстались.
Оказалось, мы действительно расстались.
Мне самой себе это надо периодически напоминать. Чтобы не дай бог не вернуться. Потому что я уже дважды возвращалась. А это не тот случай, когда бог любит троицу.
Я очень боюсь получить от него сообщение. Не от бога, а от того, которому ещё есть до меня дело. Последнее время он писал мне ужасные гадости. А это значит, ему очень больно. И я, того гляди, побегу, волосы назад, его утешать и любить.
А это жестоко, потому что - все, ничего не будет. И утешательство свое мне нужно засунуть себе в жо, не мучить им человека.
Хочется выговориться. Хочется оправдаться. Сказать, что я живая, что мне больно быть без него. Но он не поверит. А если поверит, то будет ещё хуже: он подумает, что я хочу все вернуть.
А я не хочу. Нам с ним совсем разного нужно от жизни и друг от друга. Придется и идти дальше порознь.
Так что иду, разговариваю с шагомером. Объясняю ему про покой и про любовь.
Про покой и про любовь.
Прохожу мимо кофейни. Очень хочу выпить кофе. И немного повеситься.
Снова дзынькает уведомление. Я почти поверила, что это от него. Но нет, это шагомер. Этот "бог из машины" мне сообщает, что я перевыполнила свою норму; кто-то внутри телефона ликует и бурно мне апплодирует по этому поводу.
Вот и все, театр закрывается, катарсиса не случилось. Пора ехать домой. Обнимать неживого гуся. Гладить по плюшевой спинке. Пить чай.
Иду к метро.
Без никого.
Весна моя. Солнышко. Где же мы все.
