В городе Невеле Псковской области на День Победы автор был трижды за
последние 20 лет. От полной амнезии 90-х память о Великой Отечественной войне вернулась к нам к 70-летию Победы в чуде Бессмертного Полка. Сравнивая впечатления от этих трёх поездок, хочется заново задуматься над простыми вопросами: что значит Победа для нас - сегодняшних? За что мальчишки из сибирских деревень гибли в Псковской глухомани? Откуда они взялись?
Кто их вырастил и воспитал такими? И каких детей готовит новая школа?
Проиграв холодную войну, мы уже различаем сполохи следующей. Почему в нашей новейшей истории в местах боёв вымирает хозяйственная и духовная жизнь? Зачем и кому мы оставляем нашу землю, пропитанную кровью отцов и дедов? Почему спустя 70 лет в сибирской и псковской глубинке школы и электрички оказались лишними, а где-то необходимы храмы шаговой доступности? Не становятся ли братские могилы декоративными пометками среди полного запустения – как египетские пирамиды для интуристов? Откуда пришли наши оптимизаторы, и где полегла их родня? Почему в этих же краях,
те же сибиряки в Первую Мировую войну воткнули штыки в землю и уехали домой? И почему Великая Отечественная война – единственная, в которой раскольники встали на сторону нашего государства? И наконец, куда идёт наш Бессмертный Полк?
На заре новейшей нашей истории у многих из нас возникло устойчивое неприятие определённых новаций – и особенно это коснулось отношения к Великой Отечественной войне и её героям. Мстительность жертв репрессий и их потомков становилась не менее жестокой, чем ушедшая диктатура. Депутат-академик ельцинского призыва на встрече с московскими учителями истории внушал: «Сколько
лет бьёмся, никак не можем втолковать учителям, что СССР был агрессором». Достаточно было посмотреть на поворот грузинского кино. – Был «Отец солдата» Резо Чхеидзе, а появился герой-гробокопатель, вертящий над головой труп своего отца и швыряющий его в придорожную канаву (фильм «Покаяние», Тенгиза Абуладзе,
с которого символически началась горбачёвская перестройка). Погромы памятников, пещерная ненависть и обыкновенное кладбищенское мародёрство 90-х годов захлестнули не только окраины бывшей страны. Газеты, журналы, телевидение руками так называемой творческой интеллигенции (точнее псевдоинтеллигенции) мстили, лгали, гадили. В этой обстановке обострилось чувство самосохранения в
самых разных семьях. Не обошло это и меня. Если Павлик Морозов воскрес в Грузии, значит мне надо в Невель, и срочно!
В моём семейном архиве сохранилась небольшая справка из Невельского
райвоенкомата. Мои родители родом из деревень Красноярского края. В маминой семье все мужчины уходили на фронт по мере достижения призывного возраста и никто не вернулся. Значительная часть сибирских дивизий полегла под Москвой, Ржевом и Сталинградом. Из всей родни удалось разыскать данные о месте гибели и захоронения лишь на моего дядю, Прокопьева Георгия Семёновича. На поиск ушло четверть века. Теперь было просто необходимо позаботиться хотя бы о защите воинского захоронения от мародёров и от «совести нации». И ещё от «реститутов», требующих покаяния.
Невель – город на границе Псковской области и Белоруссии. Из Википедии узнаём, что на 1 января 1896 года согласно статистике, в городе было: иудеев — 4587 (50,6 %), православных — 3467 (38,3 %), католиков — 596 (6,6 %), протестантов — 142, мусульман — 15,
представителей других вероисповеданий — 70”. Раскольников – 185 (это уже Брокгауз-Ефрон, до Википедской цензуры). В 20-м столетии город не сильно вырос, евреев, кто не ушёл на фронт или в эвакуацию, немцы всех уничтожили (около 2000 человек в числе 8000 расстрелянных за 2 года оккупации мирных жителей и 6 тысяч военнопленных – по справке НКВД за октябрь 1943 г). Значение железнодорожного узла сократилось – дорога с запада на восток прошла южнее – по Белоруссии.
Город в 1918 году пополнился беженцами из Питера – около миллиона жителей покинули тогда столицу после мартовского бегства правительства в Москву.
О статистике по раскольникам небольшое замечание. По сути, это число общин в округе, каждая из которых легализовала своего представителя. Остальные скрывались или скрывали свою принадлежность к старообрядчеству. Удивительным образом – совпадает с числом братских могил в окрестностях Невеля!
Приезжие из дальних краёв удивляются, спрашивают, что завело сюда жителей, и чем они тут живут среди лесов и болот? Жители попадали сюда не от хорошей жизни – сперва бежали от царской и синодальной власти, от обновлений церковного обряда и календаря, от паспортов и переписей (результат церковного Раскола), потом скрывались от Советов, когда у них отобрали даже то немногое, что они сумели создать и вырастить.
По сути эти малюсенькие деревеньки, разбросанные среди лесов и болот, были архипелагом островков, связанных родственными и религиозными узами жителей. Не случайно места боёв зачастую совпадают с этими островками – небольшими возвышенностями над болотами, по берегам озёр, вдали от больших дорог. Там не трогало начальство, но можно было что-то вырастить, выловить, обогреться. И главное – спастись. А в 1943 году деревеньки превратились в огневые точки, тропы и озёра – в военно-транспортные артерии. Здесь не могла пройти вражеская техника, не могли просочиться из окружения вооружённые недобитые немецкие части.
Драматические бои развернулись в окрестностях города осенью 1943 года в ходе Невельской наступательной операции и продолжались зимой. (В ходе наступательной операции за четыре дня 6–10 октября 1943 года были разъединены группы немецких армий “Север” и “Центр”, затем до января 1944 года наши части блокировали возможность соединения этих армий). До этого года два в окрестные селения заходили самые разные вооружённые люди, иногда выдавая себя за партизан, иногда и правда партизаны (да кто тогда мог в них разобраться!). Всем нужна
была еда, вода, баня, ночлег, одежда. Зимой 1943 года бои ожесточились холодами и голодом – у обеих сторон иссякали боеприпасы и продовольствие, а подвоз был затруднён или – как для немцев – вообще невозможен. Старики рассказывали, что в 1943 –м для спасения наших солдат они вскрыли последние запасы из погребов.
Ожесточению немцев не было предела – они бились уже за еду.
После войны голод в этих скудных местах не прекратился, особенно для жителей малых посёлков. Многие бежали в другие края, особенно на Украину, где их встречали по-бандеровски. Отправлялись и в Сибирь, как когда-то их родители и деды со Столыпинским потоком. Тогда в Сибирь бежали по тем же причинам, да и субсидии давали немалые – мой прадед получил подъёмные, земли сколько сможешь обработать, вагон (знаменитый столыпинский) на семью. В армию не забирали детей,
налогами не душили, взяток таких не было. Вот и встретились потомки в 1943-м
