Это сложная картина со сложной историей. Удавшаяся по счастливой случайности и благодаря единственной сильной стороне. Это жанровый шедевр, который имел куда больше шансов не состояться, оставшись непримечательным эпизодом в карьере адепта портретной и батальной живописи Шильдера, нежели привлечь внимание Третьякова и оказаться в стенах одноимённой галереи.
Однако, История не терпит сослагательного наклонения. Насыщенное символами, поданными откровенно «в лоб», но богатое на мелкие и неочевидные намеки и отсылки, полотно не блещет оригинальностью сюжета. Зато является прекрасным образчиком академического стиля, вполне согласующегося с характером старательного студента столичной Академии художеств, коим по сути и являлся молодой Николай Шильдер.
Влияние старых европейских мастеров воплотилось на этом полотне во всём винтажном блеске. В гармонии малых, гладких, деликатных мазков. В отличии от ранней версии этой же картины, здесь появляется много новых и проявляется ряд уже задействованных ранее деталей композиции, основа которой полностью сохранилась. Удивительное дело: мир европейской живописи бурлил новациями, готовясь шагнуть в XX век; но глядя на «Искушение» кисти Николая Густавовича, никак не отделаться от ассоциаций с работами старых голландцев. Поймите, пожалуйста, правильно: ничего плохого в этом нет. Но и нового слова в искусстве жанровой бытовой зарисовки автор явно не сказал. Хотя очень старался!
Давайте начистоту, уважаемый читатель: фабулу, а также ряд сценарных ходов и пластических приемов наш художник заимствовал у «Мышеловки» Федотова. Поскольку та существовала строго в виде сепии, у нас с Вами как бы и нет морального права на инсинуации. Но, как говорится, «осадочек остался» и отрицать вторичность фабулы «Искушения» просто невозможно... Да и сама по себе тема идеализированной б(л)едной героини, на которую имеет низменные виды демонизируемый богач- мужчина, были раскрыты Владимиром Маковским и тем же Павлом Федотовым в сопоставимый исторический период. Причём куда мощнее, многограннее, убедительнее. Как сказал бы классик современной русской словесности: «отвечать на творческий вызов, на который и без тебя уже ответили,— все равно что повторно заваривать чай в пакетике». За точность цитаты не ручаемся...
Внимательный читатель обязательно скажет: «И к чему вся эта критика? Третьякову явно было виднее, что шедевр, а что — нет. Случайных картин в Третьяковке не случается!». Скажет так — и будет прав. Потому что «Искушение» Шильдера — это действительно великолепное произведение, достойное украшать собою один из главных музеев великой страны. Но не в качестве передового достижения отечественной живописной школы конца XIX столетия, а как высокохудожественный ребус.
Начнём с простого. Вы видите, дорогой читатель, в каком именно помещении разворачиваются события картины? Правильно, в подвальном. То есть априори — бедняцком и дешёвом. Об этом ясно свидетельствует сводчатый потолок (к тому же отсылающий нас к романскому стилю архитектуры, любимому всеми адептами библейских мотивов) и чрезмерно высокое расположение окна. Из самого окна, кстати говоря, льётся чистейший свет, долженствующий напоминать (простите за каламбур) зрителю о незримом присутствии Бога. Причём как в данной конкретной мизансцене, так и в контексте заявленной автором темы полотна, заданной самим ее названием.
Идём далее. Над окном, а заодно и прямо над головами отрицательных персонажей картины висит икона. Что характерно: в силу расположения в пространстве она попадает в поле зрения одной только бедной девушки, главной героини произведения. Опять же — все по канонам символизма... В ту же «копилку фактов» относится символ девичьей непорочности —бутыль с чистой водой, располагающаяся на столике подле кровати больной. Судя по всему — матери главной героини. И дела у пожилой женщины ох как плохи. На это намекает совсем небольшой огарок свечи в правой части композиции, а также траурного вида ткань полога ее постели. Художник явно посчитал, что одного только бледного лица с заострившимися чертами нам с Вами для понимания ситуации будет недостаточно...
А ещё здесь есть мышка. Вот Вы, дорогой наш читатель, видите мышку? Подсказка: на её хвостик смотрит изготовившаяся к прыжку кошка. Серенькая кроха «отзеркаливает» образ центральной героини произведения, а котейка являет собою отражение натуры и повадок сводницы, пытающейся подарками и посулами склонить «девушку-мышку» к отношениям с состоятельным господином, чья физиономия маячит в дверях, за правым плечом коварной дамы. Тем самым художник сообщает нам о том, что обещание помощи бедствующим обитательницам подвала — суть западня. А материальные блага от таинственного господина, укрытого в тенях — ложь и искушение, а никак не шанс оплатить лечение больной и спасти той жизнь...
Неудивительно, что стремление к однозначной трактовке сюжетов и высокоморальному, идеалистическому взгляду на мир, в итоге подвигли Николая Шильдера заняться иконописью. Именно на ней он в дальнейшем и сосредоточил (почти весь) свой немалый творческий потенциал. Более ни одна из его светских картин не заинтересовала ни купца Павла Третьякова, не произвела фурора среди простых зрителей и не стала большой сенсацией в среде профессиональных критиков. Опять же: логично, ожидаемо, закономерно...
Приятного Вам просмотра, дорогой читатель.
Автор: Лёля Городная
