Письмо С. И. Муравьева-Апостола из Петропавловской крепости
(6 февраля 1826 г., перевод) "Получение письма вашего, мой дорогой батюшка (Иван Матвеевич), было для меня лучом счастья и доставило мне сладостное удовольствие. Я часто думаю о нашей матери (Анна Семеновна), мой дорогой батюшка, и я уверен, что смерть, как вы говорите, не уничтожает всех связей, соединяющих нас с теми, кого мы "здесь" любили.
Вера никогда не была чужда миру, и я всегда думал, что ее не может не иметь всякий, строго относящийся к жизни; а теперь мои мысли заняты этим больше, чем когда-либо. Я много надеюсь на милость Господа, который читает в сердцах и не может осудить меня за чувства моего сердца. Я молю Его ежедневно не оставить меня до конца.
Я молюсь Ему также ежедневно и с горячностью за вас, мой дорогой батюшка, за дорогую матушку и за всех наших. Да подаст Он вам свою милость в возмещение горя, которое доставляет вам покорный ваш сын Сергей Муравьев-Апостол.
Здоровье мое очень хорошо, мой дорогой батюшка, и вы напрасно будете обо мне беспокоиться в этом отношении. Почтительно целую ваши руки".
Это ответ на другое письмо, в котором несчастный декабрист просил отца своего прислать ему книгу Евангелия и на ней написать отцовское прощение. Дать этого прощения письменно Иван Матвеевич не решился.
Из рассказа Николая Александровича Рамазанова
Василий Иванович Беркопф (начальник кронверка в Петропавловской крепости) рассказывал на вечере у профессора скульптуры барона П. К. Клодта следующее:
Пестель (Павел Иванович), Бестужев-Рюмин (Михаил Павлович), Муравьев-Апостол (Сергей Иванович), Рылеев (Кондратий Федорович) и Каховский (Петр Григорьевич) содержавшиеся, в Петропавловской крепости раздельно, были в тех самых мундирных сюртуках, в которых были захвачены.
До произнесения смертного приговора преступники, навещаемые протопопом из Казанского собора (здесь Пётр Николаевич Мысловский), не были скованы; и только потом были обременены самыми тяжелыми кандалами.
Когда для предсмертной исповеди предложили преступникам священника из ближайшей церкви св. Троицы, что у Троицкого моста, то все от оного отказались и требовали, вполне сознавая всю великость своего преступления, прежде навещавшего их протопопа, которому приговоренные отдали на память о себе часы, перстни и другие находившиеся при них вещи.
Кажется, Рылеев, после совершенного духовного раскаяния, сказал: - Хотя мы и преступники и умираем позорной смертью, но еще мучительнее и страшнее умирал за всех нас Спаситель мира.
Слова же, приписываемые Пестелю, когда порвались веревки с петлями: - Вот как плохо русское государство, что не умеют изготовить и порядочных веревок, - по решительному заверению Беркопфа не были произнесены. Виселица изготовлялась на Адмиралтейской стороне; за громоздкостью везли ее на нескольких ломовых извозчиках через Троицкий мост.
Высочайший приказ был: исполнить казнь к 4-м часам утра, но одна из лошадей ломовых извозчиков, с одним из столбов для виселицы, где-то впотьмах застряла; почему исполнение казни замедлилось значительно.
Пестель был слабее и утомленнее прочих, он едва переступал по земле. Когда он, Муравьев-Апостол, Бестужев и Рылеев были выведены на казнь, уже все в мундирных сюртуках и в рубашках, они расцеловались друг с другом, как братья; но когда последним вышел из ворот Каховский, ему никто не протянул даже руки.
По уверению Беркопфа, причиной этого было убийство графа Милорадовича, учиненное Каховским, чего никто из преступников не смог простить ему и перед смертью.
В воротах, чрез высокий порог калитки, с большим трудом переступили ноги преступников, обремененные тяжкими кандалами, что, по мнению Беркопфа, было причиной падения с виселицы троих, а не одного, как носился слух в народе. Пестеля должны были приподнять в воротах: так был он изнурен.
Под виселицей была вырыта в земле значительной величины и глубины яма; она была застлана досками; на этих-то досках следовало встать преступникам, и когда были бы надеты на них петли, то доски должно было из-под ног вынуть. Таким образом казненные повисли бы над самой ямой; но, за спешностью, виселица оказалась слишком высока, или вернее сказать, столбы недостаточно глубоко были врыты в землю, веревки с их петлями оказались коротки и не доходили до шей.
Вблизи вала, на котором была устроена виселица, находилось полуразрушенное здание училища торгового мореплавания, откуда, по собственному указанию Беркопфа, были взяты школьные скамьи, дабы поставить на них преступников. По предварительном опробовании веревок, оказалось, что они могут выдержать восемь пудов. Сам Беркопф учил действовать непривычных палачей, сделав им образцовую петлю и намазав ее салом, чтобы она плотнее стягивалась.
Скамьи были поставлены на доски, преступники втащены на скамьи, на них надеты петли, а колпаки, бывшие на их головах, стянуты на лица. Когда отняли скамьи из-под ног, веревки оборвались, и трое преступников, как сказано выше, рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над нею доски.
Запасных веревок не было, их поспешили достать в ближних лавках, но было раннее утро, все было заперто; потому исполнение казни еще замедлилось. Однако операция была повторена, и на этот раз совершенно удачно.
Спустя какое-то время, доктора освидетельствовали трупы, их сняли с виселицы и сложили в большую телегу, покрыв чистым холстом; но хоронить не повезли, ибо было уже совершенно светло, и народу собралось вокруг тьма-тьмущая.
Поэтому телега была отвезена в то же запустелое здание училища торгового мореплавания, лошадь отпряжена; а извозчику (кажется из мясников) наказано было прибыть с лошадью в следующую ночь.
Во время казни костры пылали около крепости; в них кидали надломленные шпаги других преступников, которых выводили из крепости, таким образом лишая их дворянского достоинства и всех почестей, и отправляли в Сибирь.
В следующую ночь извозчик явился с лошадью в крепость и оттуда повез трупы по направлению к Васильевскому острову; но когда он довез их до Тучкова моста, из будки вышли вооруженные солдаты и, овладев вожжами, посадили извозчика в будку. Через несколько часов пустая телега возвратилась к тому же месту; извозчик был заплачен и поехал домой.
Беркопф упоминал еще о словах Каховского, который перед казнью сказал: - Щуку поймали, а зубы остались.
Виселица была сделана под надзором гарнизонного военного инженера Матушкина, который за неисправность виселицы был разжалован в солдаты на одиннадцать лет. По миновании этого срока, Матушкин снова был произведен в офицеры и впоследствии сам рассказывал обо всем случившемся с ним вице-президенту петербургской хирургической академии Ивану Тимофеевичу Глебову (бывшему профессору Московского университета), находясь при постройке академии.
Быв еще мальчиком (от лица Николая Александровича Рамазанова), я знал одного отставного военного Артемьева, имевшего собственный дом на Петербургской стороне, близ церкви Троицы, который был свидетелем описанной казни, о чем он неоднократно рассказывал, не противореча, сколько помню, словам Беркопфа, и рассказывал еще, как ему удалось похитить фонарь с места казни на память об этой ужасной ночи, что свидетельствует, что приготовления к казни начались в глубокую полночь.
Тогда о месте, которое приняло в себя трупы казненных, ходили по Петербургу два слуха: одни говорили, что их зарыли на острове Голодае; другие уверяли, что тела были вывезены на взморье и там брошены, с привязанными к ним камнями, в глубину вод.
9 июля 1866 г.
Другие воспоминания на тему "Декабристы":
Князь Александр Одоевский под арестом (Письма, написанные рукой лейб-гвардии конного полка корнетом князем Александром Одоевским к Государю Императору Николаю Павловичу)
Из записей протоиерея Петра Николаевича Мысловского (журнал по Казанскому собору)