Шла Люся по улице городской. Кругом застройка старинная - дома ободранные с финтифлюшками под крышами. “Атмосфэрно”. Так Люся размышляла про улицу. Нарядная себе шла - в шапке с меховой загогулиной на макушке. И на каблуках столбиком. Весна нынче ранняя - всюду лужи, а в них ласточки какие-то с ума сходят: купаются и чирик-чирик верещат. Коты носятся - хвосты трубой. Хоть картины Малевича рисуй.
Прогуливается она, ридикюль симпатично рукой в перчатке придерживает. Столбиками цокает. И представляет себя графиней девятнадцатого века. Или двадцатого? Когда там эти графини по улицам прогуливались? Небось, все же двадцатого. Девятнадцатый-то когда был? Лет сто пятьдесят назад или даже сто семьдесят. Тогда, пожалуй, люди еще в племенах проживали. Бегали с палками в руках. Брюкву на колхозных полях выращивали.
А тут ей под ноги снега кучка валится. Сбоку откуда-то. Оскорбительная такая кучка. Будто сами знаете что. Люся аж подпрыгнула: графине под ноги кидать! А невдалеке парень стоит с лопатой огромной - чистит улицу. Морда у него красная. И вид дурацкий - петушок "Спорт" на голове и сам в синей телогрейке.
- Ты, - сказала Люся этому парню специальным голосом, - смотри, куда снег-то швыряешь!
Такой голос Люся у одной подруги заимствовала. Этим голосом подруга Генриетта с обслуживанием разговаривала - в общепите или парикмахерской “Аннушка”.
- Смотри, куда блюдА ставишь, - говорила эта Генриетта голосом, - и где твое начальство? Буду сейчас на тебя, холуя, жалобу оформлять. Наберут кого попало - и в рестораны уже ходить даже не хочется. Чего зенки раскрыл? Зови начальника мне!
И даже кулаком по столу шмякнуть может. Она такая, Генриетта.
А парень лопатой махать перестал, петушок повыше заломил. И совсем уж дураком выглядит.
- Чо? - говорит он Люсе. И физиономию корчит. Солнце в бесстыжие глаза, видать, светит.
- Зенки разуй, - Люся отвечает, - куда снег свой бросаешь. Дурак. Моноклю, что ли, дома забыл? Или мозгов нет совсем?
Про “моноклю” тоже Генриетта выражается. Это шутка такая. Моноклю Люся видела в фильме одном - это будто очки, но и не совсем. И на чем они, монокли эти, в зенке держатся - неизвестно. Люся себе в глаз пятак тогда вставляла - не держится совсем. Загадка природы.
А парень не отвечает. Корчит физиономию дальше. Дурак!
- Где твое самое главное начальство, - Люся у него строго допрашивает, - зови сюда его быстро. Ты еще не знаешь с кем связался.
Так и сама Генриетта говорила - если персонал молчал или возмущался.
- А чо, - парень отвечает, - чо надо-то?
- Ты, - Люся ему отвечает, - совсем чугунный? Ты хоть знаешь, кто я? И на кого ты сейчас наехал? Я этого так не оставлю.
Генриетта тоже про “наехал” и “так этого не оставлю” говорит всегда. Это у нее имелся любовник - Саша Лишай. И Сашу боялись вообще все люди на планете. У Люси не было такого Лишая. Но этому красномордому об этом не догадаться ни за что.
- Ты Лишая знаешь? - Люся в кучку сплевывает. Генриетта в снег не плевала пока, а вот ее любовник - почти всегда. Плюет и плюет. Будто верблюд из цирка. И очень внушительно это проделывает.
- А вы мне не тыкайте, - дурак вдруг говорит обиженно, - я с вами на брудершафт пока не выпивал. Я, между прочим, студент местного медицинского института. И может случиться так, что завтра вы окажетесь у меня на операционном столе.
И пошел такой деловой дальше лопатой махать. И кучки свои бросать абы куда.
А Люся еще немного ему вслед про Лишая и моноклю покричала. И настроение у нее сделалось такое, что хуже некуда. “В “Аннушку”, что ли, сходить, - думает про себя Люся, - пусть-ка освежат укладку. Чтобы сбоку завлекалки, а на лбу завитушка. Как у графиней всяких”. И побрела в "Аннушку" - настроение поднимать.
