Ольга остановилась перевести дух на лестничной площадке четвёртого этажа. Сердце колотилось, и не только от подъёма — предвкушение встречи с внуками всегда заставляло его биться чаще. В руках она бережно держала яблочный пирог, ещё тёплый, с корицей и ванилью — Сашенька и Леночка его просто обожали.
Дочь не ждала её сегодня. Ольга решила сделать сюрприз — испекла пирог по старому бабушкиному рецепту и приехала без предупреждения. Анна с мужем Виктором и детьми наверняка обрадуются. А может, и Дима заглянет — сын часто навещал сестру по выходным.
Она поправила причёску перед зеркальцем в подъезде, одёрнула новую блузку — голубую, с мелкими цветочками — и уже подняла руку, чтобы позвонить, когда услышала громкие голоса из-за двери. Ольга замерла. Спорили Анна и Виктор. До неё долетали обрывки фраз, и она невольно прислушалась.
— ...слишком рано говорить об этом! — голос Виктора звучал раздражённо.
— А когда, по-твоему, самое время? Когда всё уже решат без нас? — Анна не скрывала возмущения.
— Дима уже подсуетился, можешь не сомневаться, — фыркнул Виктор.
— Квартира в центре стоит немалых денег. И дача тоже. Мы не можем просто...
Ольга ощутила, как по спине пробежал холодок. Говорили о её имуществе? О квартире, где она прожила всю жизнь?
— Мама ещё полна сил, слава богу, — продолжала Анна, и в её голосе Ольга уловила нотки нетерпения. — Но нужно всё обговорить заранее. Дима уже намекал, что раз он единственный сын...
— Ха! — перебил Виктор. — А кто присматривает за твоей матерью? Кто возит её по врачам? Привозит продукты? Ты и дети!
Пирог в руках Ольги словно налился свинцом. Она вцепилась пальцами в блюдо, костяшки побелели. В горле пересохло.
— Тише ты! Дети услышат, — оборвала мужа Анна.
— А что тут такого? — в голосе Виктора появились вкрадчивые нотки. — Рано или поздно нам придётся подумать о будущем. Твоя мама уже не молодеет.
— Да, но мы не можем просто... — Анна запнулась, подбирая слова. — Мама очень привязана к своей квартире.
— Привязана! — фыркнул Виктор. — Зачем ей четыре комнаты? Ей и однушки хватит. А разницу поделим.
Ольга почувствовала, как подкашиваются ноги. Она прислонилась к стене, чтобы не упасть. Пирог в руках задрожал, и она крепче сжала блюдо.
— А знаешь, что Дима предложил? — голос Анны стал тише, и Ольге пришлось напрячь слух. — Он говорит, что можно уговорить маму продать квартиру и дачу, а на вырученные деньги купить ей жильё поскромнее. Остальное разделим.
— О! Вот это дело. Молодец братец.
— Только ты не думай, что он собирается делиться поровну. Он уже всё распланировал. Дача — ему, а из денег за квартиру нам — малая часть.
— Не бывать этому! — голос Виктора сорвался на крик.
— Тише! Разбудишь детей! — снова одёрнула его Анна.
Ольга стояла, оцепенев. Ноги словно приросли к полу. В голове крутилась одна мысль: «Они делят мое имущество. Делят, будто меня уже нет». Воздух вдруг стал густым, тяжёлым. Она с трудом сделала вдох.
Из глубины квартиры послышался третий голос — Димин. Значит, и сын здесь. Обсуждают её квартиру. Её вещи. Её жизнь. Планируют её будущее, не спросив её саму.
— Мама уже немолода. Ей тяжело одной, — голос сына доносился приглушённо. — Она сама не знает, чего хочет.
Эти слова ударили больнее всего. «Я прекрасно знаю, чего хочу», — подумала Ольга, и внутри у неё что-то надломилось. Иллюзия заботливых детей рассыпалась, как карточный домик.
С трудом оторвавшись от стены, она медленно двинулась к лифту. Пирог в руках остывал — так же, как остывало её сердце. Она не будет звонить. Не сейчас. Не сегодня.
На улице Ольга глубоко вдохнула холодный осенний воздух. Сердце ныло, но странно — сквозь боль пробивалась другая эмоция. Не обида, нет. Что-то похожее на решимость.
«Я им покажу, кто не знает, чего хочет», — подумала она, выпрямляя спину.
Проходящий мимо мальчишка с любопытством посмотрел на пирог в её руках.
— Угощайся, — неожиданно для себя предложила Ольга, протягивая ему целый пирог. — Это яблочный, с корицей.
Мальчик недоверчиво взглянул на неё, потом на пирог, но в итоге принял угощение и, пробормотав «спасибо», убежал.
Ольга смотрела ему вслед и чувствовала, как внутри растёт холодная ярость. Что ж, она достаточно долго жила для других. Пора подумать и о себе.
Разговор без масок
Всю ночь Ольга проворочалась без сна. В голове крутились обрывки подслушанного разговора. «Ей и однушки хватит»... «Не знает, чего хочет»... От этих фраз внутри всё переворачивалось, к горлу подкатывал комок.
Часы показывали шесть утра, когда она сдалась. Встала, сунула ноги в стоптанные тапки и побрела на кухню. В старом электрическом чайнике закипала вода, а Ольга смотрела в окно на просыпающийся двор и думала: «И чё теперь делать?»
Правду говорят — приходит беда, отворяй ворота. За последний год столько всего навалилось: сначала давление скакать начало, потом спина... А теперь ещё и дети. Родные дети. Как они могли? Как?
В семь часов Ольга решительно взяла телефон. Пальцы помнили номер Аньки наизусть.
— Алё, — сонно отозвалась дочь.
— Анюта, это я.
Тишина, потом шорох, видимо, дочь села на кровати.
— Мам? Что случилось? Почему так рано?
Голос встревоженный. А Ольга вдруг подумала: вот как она забеспокоилась. А когда они втроём её имущество делили, не беспокоилась?
— Приезжайте сегодня ко мне. Все. Ты, Витя и Дима, — сказала она непривычно твёрдым голосом. — К двум часам.
— К двум? — растерялась Анна. — Но у нас планы...
— Отмените, — отрезала Ольга. Самой странно стало от собственного тона. Когда она в последний раз так разговаривала с дочерью? Никогда, кажется.
— Что-то случилось? — в голосе Анны послышалась тревога.
— Да, случилось, — Ольга сглотнула подступившие слёзы. — Приезжайте, поговорим.
Она повесила трубку, не дожидаясь ответа. И долго потом сидела, глядя на телефон, словно тот мог дать ответы на все её вопросы.
К часу дня Ольга накрыла на стол. Ничего особенного — борщ, котлеты с пюре, салат оливье, оставшийся с воскресенья. Потом зашла в ванную, посмотрела на своё отражение в зеркале. Лицо осунулось, под глазами тёмные круги. «Ну и чучело», — подумала она и достала из шкафчика пудреницу. Когда она в последний раз красилась? Давно... На юбилей к Вере Степановне ходила в прошлом месяце, вот тогда.
Достала из шкафа синее платье — строгое, с белым воротничком, как у школьной учительницы. Надела, одёрнула подол. Не нарядное, но и не старушечье. В нём она ещё ничего смотрелась.
Звонок в дверь раздался ровно в два. Ольга вздрогнула, нервно разгладила складки на платье и пошла открывать.
Анька стояла на пороге — бледная, с кругами под глазами, как у самой Ольги. Рядом переминался с ноги на ногу Виктор, муж её. Смотрел в пол.
— Здравствуй, мама, — Анна подалась вперёд, чтобы обнять, но Ольга отстранилась.
— Проходите, — сказала она сухо. — Дима где?
— Едет... Пробки, говорит.
— Ну конечно, — Ольга поджала губы. — Вечно у него пробки.
Они прошли на кухню. Анна, войдя, окинула взглядом накрытый стол, потом внимательно посмотрела на мать.
— Что случилось, мам? Ты какая-то... другая.
— Садитесь, — вместо ответа сказала Ольга. — Борщ остынет.
Минут через пятнадцать, когда они уже сидели за столом, но к еде почти не притрагивались, раздался ещё один звонок.
— Димка, — сказала Ольга и пошла открывать.
Сын стоял на пороге — высокий, плечистый, с отцовской улыбкой. Когда-то от этой улыбки у Ольги сердце замирало. И сейчас ёкнуло, но по-другому.
— Привет, мать! — Дима чмокнул её в щёку. — Что за пожар? Я два часа в пробке просидел...
— Проходи, — Ольга отошла в сторону, пропуская его. — Все уже за столом.
Через пять минут они сидели на кухне вчетвером. Тишина неловко повисла, нарушаемая только стуком ложек да Витиными прихлёбываниями — всегда он так ел, шумно, с присвистом.
— Ладно, мам, чего звала-то? — не выдержал Дима.
Ольга подняла глаза. Смотрела на них — на этих троих взрослых людей, которые, оказывается, совсем её не знали. И она их, выходит, тоже.
— Я вчера приходила к вам, — она посмотрела на Анну. — С пирогом. Яблочным, с корицей. Сашка с Ленкой его любят.
Анна побледнела. Даже Витя перестал жевать, положил ложку на стол. Дима вскинул голову:
— В смысле — приходила? Я тебя не видел.
— Потому что я не зашла, — Ольга улыбнулась одними губами. — Я стояла под дверью и слушала, как вы обсуждаете мою квартиру. И дачу. И как я уже «не молодею». И что мне «хватит и однушки». И про то, что я «не знаю, чего хочу».
Глухая тишина повисла на кухне. Даже ходики на стене словно перестали тикать.
— Ты подслушивала? — Первым опомнился Дима.
— Это называется «случайно услышала», — сказала Ольга. — Я шла к вам в гости, Аня. А ты с мужем и братом в это время решала мою судьбу.
Анна покраснела.
— Мы не решали... Мы просто говорили, что тебе тяжело одной...
— Тяжело? — Ольга откинулась на спинку стула. — Кому тяжело? Мне? Или вам со мной?
— Мам, ну не начинай... — протянул Дима.
— Нет, это вы начали, — отрезала Ольга. — Вы первые начали делить мою квартиру и дачу, пока я ещё жива. Так вот, хочу вам кое-что сказать.
Она достала из буфета потрёпанную папку с документами.
— Три года назад я составила завещание, — тихо сказала она. — Квартира и дача, когда я умру, достанутся детскому дому, где я проработала всю жизнь. Там вечно денег не хватает — на одежду детям, на лекарства, на ремонт...
— Что?! — Анна подскочила на стуле. — Ты не можешь!
— Могу, — спокойно ответила Ольга. — И уже сделала. И не передумаю.
— Но... но как же мы? — Анин голос дрожал. — Мы же твои дети!
Эта фраза словно что-то сломала внутри Ольги. Годами копившаяся усталость, обида, разочарование — всё вырвалось наружу.
— Дети? — тихо, но с такой горечью сказала она, что все трое поёжились. — Дети не ждут, когда мать сдохнет, чтоб на её добро наброситься. Дети не решают за спиной, куда мать деть, чтоб под ногами не путалась!
— Мама! — Анька зарыдала.
— Хватит! — Ольга стукнула ладонью по столу. — Сколько можно? Всю жизнь я только о вас и думала. Всё вам отдавала. Тебе, Дима, все свои сбережения на квартиру. Тебе, Аня, половину пенсии на машину. Я нянчила ваших детей, готовила, стирала, помогала, чем могла! А вы?
Она перевела дыхание, сглотнула ком в горле.
— Вы уже списали меня со счетов. Уже похоронили. «Мама уже немолода... Ей тяжело одной...» А спросили вы меня, тяжело ли мне? Знаете, чего я хочу?
— Мам... — Дима смотрел на неё растерянно. — Мы же как лучше хотели...
— Лучше для кого? — Ольга покачала головой. — Для меня? Или для себя? Дима, ты вчера сказал: «Она сама не знает, чего хочет». Хочешь, скажу, чего я хочу?
Она обвела их всех взглядом.
— Я хочу уважения. Хочу, чтобы вы видели во мне живого человека, а не мебель. Чтобы не строили планы на мою смерть. Чтобы помнили — я ещё здесь, я дышу, у меня своя жизнь и свои решения!
Виктор, молчавший до сих пор, поёрзал на стуле.
— Ольга Сергеевна, вы всё неправильно поняли...
— Нет, Витя, — перебила его Ольга. — Это ты не понял. Твоя жена — моя дочь. И мой сын, — она кивнула на Диму. — Оба выросли, разъехались, завели свои семьи. А меня вроде как на свалку? В однушку куда-нибудь на окраину?
— Мы не это имели в виду! — взвилась Анна. — Мы просто... просто...
— Жадничали, — закончила за неё Ольга. — Честно сказать — жадничали.
Она устало потёрла переносицу.
— Знаете, я вдруг поняла, что всю жизнь боялась остаться одна. Но теперь, когда я услышала, как вы меня обсуждаете... Одиночество уже не кажется таким страшным.
Дима растерянно смотрел на мать, словно видел её впервые.
— Что ты будешь делать? — спросил он севшим голосом.
— Жить, — просто ответила Ольга. — Для себя, наконец-то. На своей жилплощади, за которую, между прочим, мы с вашим отцом пять лет стояли в очереди. У меня ещё уйма планов, и ни в одном из них нет места для нытья. А вам, — она обвела их внимательным взглядом, — пора бы уже перестать считать мои вещи и думать, что кому достанется.
Виктор кашлянул, собираясь что-то сказать, но Ольга его опередила:
— Ещё один совет: никогда не говорите о человеке при закрытых дверях то, чего не скажете ему в лицо. Люди имеют привычку неожиданно появляться.
Тишина на кухне стала почти осязаемой. Дима вертел в руках вилку, Витя разглядывал скатерть, Анна всхлипывала в платок.
— А сейчас, — Ольга поднялась из-за стола, — извините, но у меня разболелась голова. В холодильнике есть торт. Угощайтесь и... пожалуйста, когда будете уходить, закройте дверь поплотнее.
Она вышла из кухни, оставив их в оцепенении. В спальне заперла дверь, села на кровать. Сердце колотилось так, что стало больно. «В моём возрасте нельзя так нервничать», — подумала Ольга и нервно хихикнула.
Через полчаса хлопнула входная дверь. Ушли. Даже не заглянули попрощаться.
Ольга подошла к окну. Внизу, у подъезда, стояли все трое. Анька что-то горячо говорила, размахивая руками. Виктор кивал, а Дима смотрел по сторонам. Потом они сели в машину и уехали.
Ольга задёрнула штору. В груди почему-то было пусто. Ни боли, ни обиды — ничего. Только странное облегчение, словно она наконец выплюнула кость, застрявшую в горле. И дышать стало легче.
Новая жизнь
Прошло три недели. День выдался ясный, хоть и прохладный. Листья на деревьях почти облетели, только кое-где трепетали на ветру последние золотисто-рыжие островки.
Ольга стояла на перроне, поглядывая на часы. Позади неё стоял небольшой чемодан на колёсиках и сумка, набитая так, что едва закрывалась. Люда опаздывала, как обычно. За тридцать лет дружбы она ни разу не пришла вовремя.
— Извини, — запыхавшаяся подруга появилась словно из ниоткуда. — Транспорт... Таксист попался — болтун страшный!
— Опоздаем на поезд, — Ольга покачала головой, но в глазах её плясали весёлые искорки. — Тогда зря чемоданы тащили.
— Не опоздаем! — фыркнула Люда. — Это я тебя давно жду, а не ты меня. Ну как ты, Оль? Переживаешь?
— Да вроде нет, — Ольга помедлила. — Даже странно. Всю жизнь из Москвы не выезжала толком, а тут сразу и в Питер, и в Выборг...
— Эх, давно надо было тебя вытащить! — Люда закинула свою сумку на плечо. — Пенсия — самое время путешествовать. Никакой работы, дети выросли...
При упоминании детей Ольга слегка поморщилась. Люда это заметила.
— Чего, не звонят?
— Не-а, — Ольга пожала плечами. — Я так понимаю, в моей персоне смысла больше не видят.
— Обидчивые какие, — хмыкнула подруга. — Ладно, плюнь. Сами прибегут, когда деньги понадобятся.
— Этого не будет, — спокойно ответила Ольга. — Я вывела все свои сбережения со сберкнижки и разделила поровну. Каждому оставила по конверту в почтовом ящике. Пусть это будет моим последним «подарком».
— И много там было? — с любопытством спросила Люда.
— Да не особо, — Ольга рассмеялась. — Но на такую поездку, как наша, хватило бы с головой. А я теперь в кредит влезла — первый раз в жизни!
— Ну ты даёшь, — Люда покачала головой. — А как отдавать будешь?
— Понемногу, из пенсии. Я им столько лет отдавала, теперь уж себе можно.
Они медленно брели по перрону, разыскивая свой вагон. Электронное табло показывало ещё двадцать минут до отправления.
— А знаешь, — вдруг сказала Ольга, останавливаясь, — я себе так странно всё это представляла.
— Что — это?
— Вот это всё, — Ольга обвела рукой вокруг. — Старость, пенсию, детей, внуков. Думала, будет по-другому. Как в кино — большие семейные обеды, поездки на дачу всем вместе... А получилось...
Она не договорила, махнула рукой.
— Так это ж в каком кино? — хмыкнула Люда. — В советском?
— Не знаю, — Ольга вздохнула. — Может быть. Просто обидно, понимаешь? Я жизнь положила, а меня уже делят... И выходит, что всё зря?
— Эй, — Люда взяла подругу за руку. — Не раскисай. Ты молодец, что всё-таки решила для себя пожить. Лучше поздно, чем никогда.
Ольга стиснула в ответ ладонь подруги.
Из-за угла вокзального здания вдруг показалась знакомая фигура. По перрону быстрым шагом шёл Дима. В руках его было что-то, похожее на небольшой пакет. Ольга на секунду зажмурилась, потом открыла глаза. Точно, он. Сердце ёкнуло.
— Мам! — окликнул её Дима, поравнявшись с ними. — Хорошо, что успел.
— Привет, — Ольга почувствовала, как горло перехватывает.
— Здравствуйте, — Дима рассеянно кивнул Люде, которая тут же смекнула ситуацию.
— Я пойду вагон поищу, — сказала она тактично. — Не задерживайся, Оль.
И поспешно удалилась, оставив мать и сына наедине.
— Чего приехал? — Ольга опустила глаза.
— Ну... — Дима замялся. — Ты ж даже не сказала, что уезжаешь. Тётя Клава с первого этажа проболталась.
— А кому говорить? — Ольга усмехнулась. — Ты же сам сказал, что я не знаю, чего хочу.
— Мам, ну хватит уже, — Дима поморщился. — Я тогда ляпнул глупость.
— Глупость? — Ольга покачала головой. — Нет, сынок. Ты просто сказал то, что думал. Что я уже старуха, ни на что не способная. Что даже решать за себя не могу.
— Ну, мам...
— Ладно, проехали, — махнула рукой Ольга. — Чего пришёл-то? Проводить?
Дима переступил с ноги на ногу.
— Да. И это... — он протянул ей пакет. — Тут бутерброды в дорогу. Наташа сделала.
— Наташа? — Ольга удивлённо посмотрела на него. — Она вернулась?
— Ну, мы это... Пытаемся всё наладить, — смущённо ответил Дима. — Поговорили, решили попробовать снова.
— Вот оно что, — протянула Ольга. — А я и не знала.
Повисла неловкая пауза. Где-то на соседнем пути загудел электропоезд, и они оба вздрогнули.
— Ну хорошо, что решили попробовать, — наконец сказала Ольга. — Она хорошая женщина, твоя Наташа. Только ты с ней помягче.
— Да, — Дима опустил голову. — Мы очень поругались из-за... ну, ты понимаешь. Из-за того разговора.
— Она слышала?
— Нет, но я ей потом рассказал. Она сказала, что я идиот, — Дима невесело усмехнулся. — И что ты правильно всё сделала.
— Видишь, а ты боялся, что я из ума выжила, — Ольга усмехнулась. — Наташа-то вон как думает.
Неловкость между ними постепенно таяла. Дима смотрел на мать исподлобья.
— Я это... Извиниться хотел. И Анька тоже. Она просила тебе звякнуть, как приедешь.
— Посмотрим, — сказала Ольга. — Время покажет.
Мимо них прошла шумная компания с рюкзаками. Объявили отправление какого-то поезда. Вокзальная суета обтекала их двоих, словно они стояли в центре бурной реки.
— Это правда? — вдруг спросил Дима. — Про детдом?
— Правда, — кивнула Ольга. — По-другому поступить не могу. Это будет нечестно.
Дима хотел что-то возразить, но передумал, только плечами пожал.
— Ну ладно. Жалко, конечно... Хотя нет, знаешь, не жалко, — вдруг твёрдо сказал он. — Мы сами виноваты. Я как представлю, что ты нас слышала... Стыдно, мам.
Ольга неожиданно улыбнулась.
— Ладно, не казнись так. Я тоже виновата, — она поймала удивлённый взгляд сына. — Да-да, не удивляйся. Избаловала вас. Всё отдавала, делала, не просила ничего взамен... А такое только в ущерб идёт. Вам — потому что привыкли всё на блюдечке получать. Мне — потому что разучилась о себе думать.
Из динамиков раздалось объявление об их поезде. Ольга встрепенулась.
— Мне пора, — сказала она. — Спасибо за бутерброды.
— Я провожу, — Дима подхватил её чемодан. — До вагона.
Они медленно пошли вдоль перрона.
— Как надолго уезжаешь? — спросил Дима.
— На неделю. Сначала Питер, потом Выборг.
— Далеко.
— Ничего, — Ольга улыбнулась. — Первый раз в жизни так далеко от Москвы уеду. Люда говорит, нам скидка положена по пенсионному.
— А ты это... Позвонишь оттуда? — Дима замялся. — Я беспокоиться буду.
— Позвоню. Только не для того, чтобы отчитаться, — Ольга посмотрела на сына серьёзно. — А чтобы рассказать, как дела. Разницу чувствуешь?
Дима кивнул.
— Чувствую, мам.
Они подошли к вагону. Люда уже высовывалась из окна, махала рукой. На перроне царила обычная суета — кто-то прощался, кто-то суетливо запихивал вещи в тамбур, проводники проверяли билеты.
— Ну, бывай, — Дима обнял мать. — Не сердись на нас.
— Я не сержусь, — ответила Ольга. — Просто хочу, чтобы вы относились ко мне как к живому человеку. Со своими желаниями и правами.
— Понял, — Дима смущённо улыбнулся. — С приездом тебя встретим.
— Посмотрим, — Ольга подхватила свой чемодан. — Я, может, в Питере задержусь. Там сейчас выставка импрессионистов.
— Что кого? — удивился Дима.
— Импрессионистов. Художники такие, — Ольга засмеялась. — Видишь, как мало ты обо мне знаешь? А ведь я всю жизнь живопись любила. С детства.
Дима виновато потупился.
— Прости, мам.
— Да ладно, — Ольга похлопала его по плечу. — Наверстаем.
Проводница поторопила её. Ольга быстро чмокнула сына в щёку и поднялась в вагон. Чемодан гремел по железным ступенькам.
В купе Люда уже вовсю распаковывала сумку с «дорожным набором» — термос, бутерброды, печенье.
— Помирились? — спросила она, когда Ольга плюхнулась на полку напротив.
— Вроде того, — Ольга пожала плечами.
— Это хорошо, — кивнула Люда. — Всё-таки сын.
— Да, — Ольга посмотрела в окно, где на перроне маячила фигура Димы. — Всё-таки сын. Но...
— Что? — Люда подняла глаза от своих припасов.
— Знаешь, я раньше всё думала — как я без них буду? Без детей, без внуков. Смысл в чём? А сейчас еду вот так, с тобой, в другой город, без всяких оглядок на них, и впервые за долгое время чувствую себя живой.
Люда понимающе кивнула.
— Вот и молодец. Давно пора было.
Поезд дёрнулся и медленно тронулся с места. Ольга приникла к окну. Дима стоял на перроне и махал рукой. Она помахала в ответ.
Вагон набирал ход. Перрон, Дима, вокзал — всё осталось позади, убегая всё дальше. Ольга откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
«Какая всё-таки странная штука — жизнь, — подумала она. — Вроде бы всё кончено, финиш, доживать осталось. А тут вдруг — новая страница. И никто не знает, что на ней будет написано».