Давным-давно при изучении биографии В.И. Ленина советским школьникам рассказывали и о любимой песне вождя «Нелюдимо наше море».
Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем с ней.
Тяжёлая судьба пловца, от имени которого ведется повествование, и подлинно революционный пафос ставили ее в один ряд с воззваниями, поднимающими народ к борьбе за светлое будущее, поэтому популярность песни не иссякала и до Октябрьской революции, и в советские годы. Выдающаяся арфистка Ксения Эрдели вспоминала, как в детстве любила в дуэте с отцом исполнять песню «Нелюдимо наше море» («Пловец»); частенько к дуэту присоединялся и молодой Владимир Ульянов. Прекрасные стихи, положенные впоследствии на музыку, написал в 1829 году русский поэт Николай Михайлович Языков.
Сегодня стихи его почти забыты, и рядовой любитель поэзии вряд ли припомнит что-то, кроме славного «Пловца». А, между тем, Золотой век русской поэзии невозможно представить без творений Николая Языкова, называвшего себя «поэтом радости и хмеля» и «поэтом разгула и свободы». Свои стихи Николай Михайлович характеризовал следующим образом, без ложной скромности, но очень точно и правдиво:
Им не закон – чужая мода,
В них нет заёмной чепухи
И перевода с перевода;
В них неподдельная природа,
Свое добро, свои грехи!
И о разгуле, и о безграничной хмельной радости молодой Языков знал не понаслышке, принимая участие во всех дружеских кутежах, увлеченный «традиционными для студентов пирушками и амурами». Прекрасный собой, русоволосый и голубоглазый юноша, чрезвычайно добродушный и открытый, наверное, нуждался и в руководстве и в направляющей руке, но рядом не оказалось никого, кто смог бы оказать на него такое необходимое благотворное воздействие.
Один из однокашников Николая вспоминал: «Товарищи, из которых многие вовсе не были достойны его короткого знакомства, часто надоедали Языкову, но он никого не мог оттолкнуть, со всеми пировал и братался. Некоторые употребляли во зло его доброту, жили на его счет…».
Праздничный мир веселья продолжался во время всего цикла обучения в Дерптском университете, без малого семь лет, но на этико-политическом отделении философского факультета нерадивого студента видели редко, и диплома повеса так и не получил.
Зато любимому увлечению - сочинению стихов - Языков предавался беззаветно! Его вирши начали появляться в модных петербургских журналах, молодежь на вечеринках декламирует наизусть разудалые студенческие песни:
От сердца дружные с вином,
Мы шумно, весело живем,
Добро и славу обожаем,
Чинов мы ищем не ползком,
О том, что будет, не мечтаем;
Но радость верную любя,
Пока мы живы — для себя!
Герой войны 1812 года Денис Давыдов возил языковскую «Песню короля Регнера» «за пазухой, как волшебную ладанку, имеющую свойство возвышать душу и умножать бодрость духа и жажду к битвам и славе»:
Мы бились жестоко — и гордые нами Потомки, отвагой подобные нам,
Развесят кольчуги с щитами, с мечами,
В чертогах отцовских на память сынам.
Ещё до личного знакомства с молодым собратом по перу Пушкин в письме к Вяземскому писал: «Если уж завидовать, так вот кому я должен завидовать… Он всех нас, стариков, за пояс заткнёт». Старик, правда, был старше всего на четыре года…
Первая встреча знаменитых и почти равнозначных для публики стихотворцев произошла летом 1826 года, в Тригорском, имении общего друга поэтов Алексея Вульфа. А Пушкин находился совсем неподалёку, в Михайловском, в ссылке, давно желая залучить в гости популярного и заочно любимого им Николая Языкова:
Здравствуй, Вульф, приятель мой!
Приезжай сюда зимой,
Да Языкова поэта
Затащи ко мне с собой.
Языков, Вульф и Пушкин в течение шести недель почти не расставались, отдыхая душой и телом - читали стихи, катались верхом, купались, встречали закат за стаканчиком домашнего апельсинового пунша. Жаркое, беззаботное, искрящееся радостью лето останется в их памяти на всю жизнь. «Я надеюсь на вас, как на скалу», - сказал при расставании «старик» Александр Сергеевич Николаю Языкову, тот же пишет стихи о добрых чувствах к Александру Сергеевичу и искренне надеется на дальнейший творческий союз:
О ты, чья дружба мне дороже
Приветов ласковой молвы,
Милее девицы пригожей,
Святее царской головы!
Огнем стихов ознаменую
Те достохвальные края
И ту годину золотую,
Где и когда мы – ты да я,
Два сына Руси православной,
Два первенца полночных муз, –
Постановили своенравно
Наш поэтический союз…
Николай Васильевич Гоголь всегда превозносил легкий слог Николая Языкова, называя поэта своим любимым автором: «Из поэтов времени Пушкина более всех отделился Языков. С появленьем первых стихов его всем послышалась новая лира, разгул и буйство сил, удаль всякого выраженья, свет молодого восторга и язык, который в такой силе, совершенстве и строгой подчиненности господину еще не являлся дотоле ни в ком. Имя Языков пришлось ему недаром. Владеет он языком, как араб диким конём своим, да ещё как бы хвастается своею властью».
Настоящей вершиной творчества Языкова Гоголь считал «Землетрясенье», определив его как «лучшее русское стихотворение».
В 1829 году из-за сложного финансового положения и пошатнувшегося здоровья 26-летний Языков обосновывается в Москве, готовится окончить университетский курс, к чему так и не сподобился, оставшись навсегда «свободно бездипломным». Зато литературные занятия обеспечивали ему грандиозный успех, он с необыкновенной легкостью выдавал на гора стихи, которые, по образному выражению Пушкина, «стояли дыбом».
Недуг, приобретённый в дни разгульного студенчества, давал о себе знать, и уже тяжело больной Николай Языков переехал в свою Симбирскую деревню, где провёл пять лет, «наслаждаясь поэтической ленью». Легче ему в спокойной провинции не стало, и в 1838 году поэт пытается поправить здоровье на водах в Германии и Италии, откуда возвращается согбенным ссохшимся стариком. Как ни странно, его поэтический дух сломлен не был, поэт по-прежнему много писал, а стихи его стали «ещё блестящее и крепче». Настоящий взрыв в обществе произвели его полемические стихи «К Чаадаеву» и «К ненашим», вбившие клин между западниками и славянофилами. Языков открыто выступил против онемечивания России, «противу тех, которые хотят доказать, что они имеют не только право, но и обязанность презирать народ русский». Опубликовать стихотворение «К ненашим» решились лишь в 1871 году, до тех пор оно распространялось тайным образом - исключительно в списках.
Из-за воспаления спинного мозга Николай Михайлович уже не может двигаться и живет в Москве затворником, еженедельно собирая у себя знакомых ему литераторов-славянофилов. Можно только удивляться присутствию духа поэта, почувствовавшего день своего ухода - он в полном спокойствии заказал блюда для поминального обеда и продиктовал список приглашенных на собственные похороны.
Николай Михайлович Языков умер, немного не дожив до своего 44-летия, оставив нам в наследство целое созвездие «полных жизни и силы, пламенных, громозвучных» стихов, ставших настоящим украшением русской литературы.
Российский актёр театра и кино, кинорежиссёр, писатель, поэт и общественный деятель Николай Петрович Бурляев на форумах искусств «Золотой Витязь» неизменно декламирует стихотворения Александра Пушкина «Клеветникам России», Николая Языкова «К ненашим» и Фёдора Тютчева «Славянам», добиваясь включения этих знаковых произведений в школьную программу.
Пловец
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.
Смело, братья! Ветром полный
Парус мой направил я:
Полетит на скользки волны
Быстрокрылая ладья!
Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем с ней.
Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадет!
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Но туда выносят волны
Только сильного душой!..
Смело, братья, бурей полный
Прям и крепок парус мой.
Дерпт
Моя любимая страна,
Где ожил я, где я впервые
Узнал восторги удалые
И музы песен, и вина!
Мне милы юности прекрасной
Разнообразные дары,
Студентов шумные пиры,
Веселость жизни самовластной,
Свобода мнений, удаль рук,
Умов небрежное волненье
И благородное стремленье
На поле славы и наук,
И филистимлянам гоненье.
Мы здесь творим свою судьбу,
Здесь гений жаться не обязан
И Христа-ради не привязан
К самодержавному столбу!
Приветы вольные, живые
Тебе, любимая страна,
Где ожил я, где я впервые
Узнал восторги удалые
И музы песен, и вина!
Песня
Налей и мне, товарищ мой,
И я, как ты, студент лихой:
Я пью вино, не заикаясь,
И верен Вакху мой обет:
Пройду беспечно через свет,
От хмеля радости качаясь.
Свобода, песни и вино —
Вот что на радость нам дано,
Вот наша троица святая!
Любовь — но что любовь? Она
Без Вакха слишком холодна,
А с Вакхом слишком удалая.
Вчера я знал с Лилетой рай,
Сегодя та и тот — прощай:
Она другого полюбила;
Но я не раб любви моей,
Налейте мой стакан полней!
Не за твое здоровье, Лила!
А то ли Бахус, о друзья,
Он усладитель бытия,
Он никогда не изменяет:
Вчера, сегодня, завтра — наш!
Любите звон веселых чаш:
Он глас печали заглушает!
Мечты любви — мечты пустые
Мечты любви — мечты пустые!
Я верно знаю их: оне
Не раз победы удалые
И рай предсказывали мне.
Я пел её, и ждал чего-то -
Стихам внимала красота -
И отвечали мне — зевотой
Её пурпурные уста;
Я произнес любви признанье -
И скучен был наш разговор!
Все суета! Улыбка, взор -
Прекрасно ваше предвещанье;
Но вы, почтеннейшие, вздор!
Мечты любви — не стоят горя:
Прельстят, обманут хуже сна.
И что любовь? Одна волна
Большого жизненного моря.
Из страны, страны далекой
Из страны, страны далекой,
С Волги-матушки широкой,
Ради сладкого труда,
Ради вольности высокой
Собралися мы сюда.
Помним холмы, помним долы,
Наши храмы, наши села,
И в краю, краю чужом
Мы пируем пир веселый
И за родину мы пьем.
Благодетельною силой
С нами немцев подружило
Откровенное вино;
Шумно, пламенно и мило
Мы гуляем заодно.
Но с надеждою чудесной
Мы стакан и полновесной
Нашей Руси — будь она
Первым царством в поднебесной,
И счастлива и славна!
Пушкину
О ты, чья дружба мне дороже
Приветов ласковой молвы,
Милее девицы пригожей,
Святее царской головы!
Огнем стихов ознаменую
Те достохвальные края
И ту годину золотую,
Где и когда мы — ты да я,
Два сына Руси православной,
Два первенца полночных муз,-
Постановили своенравно
Наш поэтический союз.
Пророк изящного! забуду ль,
Как волновалася во мне,
На самой сердца глубине,
Восторгов пламенная удаль,
Когда могущественный ром
С плодами сладостной Мессины,
С немного сахара, с вином,
Переработанный огнем,
Лился в стаканы-исполины?
Как мы, бывало, пьем да пьем,
Творим обеты нашей Гебе,
Зовем свободу в нашу Русь,
И я на вече, я на небе!
И славой прадедов горжусь!
Мне утешительно доселе,
Мне весело воспоминать
Сию поэзию во хмеле,
Ума и сердца благодать.
Теперь, когда Парнаса воды
Хвостовы черпают на оды
И простодушная Москва,
Полна святого упованья,
Приготовляет торжества
На светлый день царевенчанья,-
С челом возвышенным стою
Перед скрижалью вдохновений*
И вольность наших наслаждений
И берег Сороти пою!
Землятресенье
Всевышний граду Константина
Землетрясенье посылал,
И геллеспонтская пучина,
И берег с грудой гор и скал
Дрожали,- и царей палаты,
И храм, и цирк, и гипподром,
И стен градских верхи зубчаты,
И все поморие кругом.
По всей пространной Византии,
В отверстых храмах, богу сил
Обильно пелися литии,
И дым молитвенных кадил
Клубился; люди, страхом полны,
Текли перед Христов алтарь:
Сенат, синклит, народа волны
И сам благочестивый царь.
Вотще. Их вопли и моленья
Господь во гневе отвергал.
И гул и гром землетрясенья
Не умолкал, не умолкал!
Тогда невидимая сила
С небес на землю низошла
И быстро отрока схватила
И выше облак унесла.
И внял он горнему глаголу
Небесных ликов: свят, свят, свят!
И песню ту принес он долу,
Священным трепетом объят.
И церковь те слова святыя
В свою молитву приняла,
И той молитвой Византия
Себя от гибели спасла.
Так ты, поэт, в годину страха
И колебания земли
Носись душой превыше праха,
И ликам ангельским внемли,
И приноси дрожащим людям
Молитвы с горней вышины,
Да в сердце примем их и будем
Мы нашей верой спасены.
Он был поэт
Он был поэт: беспечными глазами
Глядел на мир и миру был чужой;
Он сладостно беседовал с друзьями;
Он красоту боготворил душой;
Он воспевал счастливыми стихами
Харит, вино, и дружбу, и покой.
Блажен, кто знал разумное веселье!
Чья жизнь была свободна и чиста,
Кто с музами делил свое безделье,
Кому любви прохладные уста
Свевали с вежд недолгое похмелье,
И с ним — его довольная мечта!
И в честь ему на будущие лета
Не худо бы сей учредить обряд:
Порою звезд и месячного света
Мы сходимся в благоуханный сад
И там поем любимый гимн поэта,
И до утра фиалы прозвенят!
Пусть видит мир, как наших поминают,
Как иногда свирели звук простой
Да скромный хмель и мирт переживают
Победный гром и памятник златой,
И многие, уж заодно, познают,
Что называть мирскою суетой.
К ненашим
О вы, которые хотите
Преобразить, испортить нас
И онемечить Русь, внемлите
Простосердечный мой возглас!
Кто б ни был ты, одноплеменник
И брат мой: жалкий ли старик,
Её торжественный изменник,
Её надменный клеветник;
Иль ты, сладкоречивый книжник,
Оракул юношей-невежд,
Ты, легкомысленный сподвижник
Беспутных мыслей и надежд;
И ты, невинный и любезный,
Поклонник тёмных книг и слов,
Восприниматель достослезный
Чужих суждений и грехов;
Вы, люд заносчивый и дерзкой,
Вы, опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой,
Вы все — не русский вы народ!
Не любо вам святое дело
И слава нашей старины;
В вас не живёт, в вас помертвело
Родное чувство. Вы полны
Не той высокой и прекрасной
Любовью к родине, не тот
Огонь чистейший, пламень ясный
Вас поднимает; в вас живёт
Любовь не к истине, не к благу!
Народный глас — он Божий глас, —
Не он рождает в вас отвагу:
Он чужд, он странен, дик для вас.
Вам наши лучшие преданья
Смешно, бессмысленно звучат;
Могучих прадедов деянья
Вам ничего не говорят;
Их презирает гордость ваша.
Святыня древнего Кремля,
Надежда, сила, крепость наша —
Ничто вам! Русская земля
От вас не примет просвещенья,
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственные сны!
Хулой и лестию своею
Не вам её преобразить,
Вы, не умеющие с нею
Ни жить, ни петь, ни говорить!
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрёт неверный ваш язык:
Крепка, надёжна Русь святая,
И русский Бог ещё велик!
Ау! (отрывок)
Да, я покинул наконец
Пиры, беспечность кочевую,
Я, голосистый их певец!
Святых восторгов просит лира —
Она чужда тех буйных лет,
И вновь из прелести сует
Не сотворит себе кумира!
Я здесь!— Да здравствует Москва!
Вот небеса мои родные!
Здесь наша матушка-Россия
Семисотлетняя жива!
Здесь всё бывало: плен, свобода.
Орда, и Польша, и Литва,
Французы, лавр и хмель народа,
Всё, всё!.. Да здравствует Москва!
Какими думами украшен
Сей холм давнишних стен и башен,
Бойниц, соборов и палат!
Здесь наших бед и нашей славы
Хранится повесть! Эти главы
Святым сиянием горят!
О! проклят будь, кто потревожит
Великолепье старины,
Кто на нее печать наложит
Мимоходящей новизны!
Сюда! на дело песнопений,
Поэты наши! Для стихов
В Москве ищите русских слов,
Своенародных вдохновений!
