Когда я только переехала с детьми в дом к Алексею, мне казалось, что жизнь наконец наладится: у нас будет общее уютное пространство, и мы сможем вместе воспитывать мальчишек. Алексей казался добрым, готовым на всё ради семьи. Во всяком случае, так я думала тогда. Но с течением времени его отношение к моим детям стало меняться – из вежливой отстранённости он перешёл к откровенному раздражению, а потом вдруг показал себя с такой холодной стороны, что у меня внутри всё задрожало.
Я вернулась из магазина под вечер, распаковала пакеты на кухне. Там были продукты на неделю, в основном то, что любят мои семилетний Серёжа и десятилетний Тимофей: молоко, хлопья, куриное филе, овощи, немного печенья к чаю. Кое-что брала и для Лёши, разумеется, – пару пачек кофе, который он предпочитал. Я вздохнула с облегчением, что успела обернуться до закрытия супермаркета. Дома на подоконнике горел приглушённый свет, пахло сыроватым воздухом – видимо, окна были на проветривании.
Дети бегали по коридору, вовсю спорили, кто будет первым играть на папином компьютере (они стали звать Алексея папой по привычке, хоть и не он их биологический отец). Я тихонько прервала их перебранку:
– Мальчики, давайте сначала поужинаем. Я принесла продукты, помогите разложить.
Они охотно согласились, и вот мы втроём занялись тем, что сортировали крупы и складывали их в шкаф. За окном начинала сгущаться осенняя темнота. Через несколько минут я услышала стук входной двери – это вернулся Алексей. Он был в тёмной куртке, с тревожным выражением лица. Увидев пакеты из магазина, кинул быстрый взгляд на нашу компанию:
– Зачем столько всего? – резко спросил, с порога снимая обувь.
Я удивилась: обычно он без особых упрёков воспринимал мои покупки. Но заметила, что на лице у него прорезалась суровая складка.
– Пришла же пора готовить детям нормальные обеды, – ответила я. – Они растут, им нужно полноценно питаться. Да и ты сам не ел дома уже пару дней.
Он промолчал, подошёл к столу, увидел чек. Я, памятуя его прежнюю прохладу к моим мальчикам, слегка напряглась. Он взял бумажку, рассмотрел итоговую сумму и насмешливо прищурился:
– Неплохой счёт. Интересно, сколько из этого – «доля» твоих детей?
Меня это задело. Как будто мои дети – посторонние люди, а не часть семьи. Я невольно сжала руку на пакете с молоком:
– Ну здесь еда для всех. У нас ведь общий холодильник. Разве нет?
Алексей фыркнул и бросил чек на стол:
– Не преувеличивай. Я вряд ли буду пить эти детские йогурты или покупать печенье «ради баловства».
Мальчики, услышав его раздражённый тон, затихли, переглянулись испуганно. Я сглотнула ком, стараясь сохранить спокойствие:
– Лёш, это всего лишь печенье, недорогое. К тому же, я уже давно не покупала ничего сверх. Дети попросили, я решила побаловать.
Он поднял бровь:
– «Не дорогое», но вот сумма на чеке выглядит куда более серьёзной, чем пару пачек печенья. Ты потратила на них кучу денег, а толку? Они едят и едят.
Раздражение сквозило в каждом его слове. Я почувствовала, что мальчишкам лучше уйти:
– Серёжа, Тимофей, ступайте в комнату, поиграйте немного. Я приготовлю ужин.
Сыновья кивнули и быстро исчезли в коридоре. Алексей проводил их взглядом, потом обернулся ко мне с холодным блеском:
– Слушай, у меня нет желания кормить твоих детей из своего кармана. Я уже устал. Ещё раньше говорил – ты работаешь на полставки, приносишь копейки, а расходы на твой выводок растут.
Я сжала кулаки, внутри вспыхнула обида:
– Лёш, они ведь не «выводок», а мои родные сыновья. И мы вроде бы решили быть одной семьёй, когда начали жить вместе. Разве ты не хотел?
Он усмехнулся, кинул косой взгляд на мою стопку счетов:
– «Хотел» – это одно, а платить за них – другое. Ведь всё свалилось на мои плечи. Твои полставки – это смешно.
Я тяжело выдохнула, сдерживая горькие слова. Правда, моя зарплата невысока – я подрабатываю в школьной библиотеке, плюс иногда помогаю подруге с оформление документов, но это приносит копейки. Алексей действительно зарабатывает больше. Но ведь говорил раньше: «Я обеспечу нас, не бойся, главное – держаться вместе.»
– Ты же знал, что у меня двое детей, – напомнила я, чувствуя, как дрожат губы. – Никто тебя не обманывал. И ты утверждал, что готов их воспринимать.
– Готов воспринимать – не значит оплачивать все хотелки, – процедил он. – Меня твои дети не касаются, хочешь кормить их – ищи другую работу!
Тут я буквально оцепенела. Словно он меня ударил. «Твои дети не касаются» – это звучало как отрезание от семьи, от ответственности. А ведь мальчики уже привыкли называть его папой, хотя родным был их биологический отец, который давно исчез из нашей жизни.
Слёзы подступили к глазам, но я стиснула зубы, чтобы не расплакаться на глазах у него. Через силу проговорила:
– Прекрасно. Значит, не хочешь участвовать в их содержании?
Он развёл руками, будто это само собой разумеется:
– Слушай, я тоже не печатаю деньги. Я строил планы, что твоя зарплата плюс моя позволят жить нормальной жизнью. Но если половина уходит на детей, у меня не остаётся на собственные нужды, на отпуск, на ремонт.
– Собственные нужды… – повторила я горько. – А дети для тебя кто – чужие люди?
– В общем, да, – резко ответил он. – Я не делал их. Ты привела их в мою квартиру, а теперь я плачу за их еду, одежду, кружки. Хватит!
Мурашки пробежали по коже. Его голос звучал настолько беспощадно, что я попятилась к раковине:
– Но… я же тоже вкладываю, просто не так много. Я действительно стараюсь экономить, беру самое необходимое. Разве ты не замечаешь?
– Этого недостаточно, – подытожил он. – Либо урезай их запросы, либо зарабатывай вдвое больше. Иначе это всё никуда не годится.
Я ощутила, как истерика подступает к горлу. Неужели он настолько не терпит моих мальчиков, что требует фактически выгнать меня на вторую, третью работу, лишь бы не тратить свои средства? Попыталась спокойнее:
– Лёш, ты же раньше не говорил так. Когда мы съехались, ты чуть ли не сам предложил помогать мальчикам. Говорил, что хочешь крепкую семью…
– А что я получил? – оборвал он. – Вечные шумные дети, которые ломают мои вещи, пачкают обои. Тебе вечно не хватает денег на их еду, игрушки, одежду. Может, я устал?
Сердце сжалось, я старалась думать о сыновьях, сидящих за стеной. Они ведь слышат наши Raised voices:
– Давай не кричать, – прошептала я, – дети всё услышат.
Он смерил меня презрительным взглядом:
– Лучше пусть услышат. Им давно пора понять, что я не нанимался в их папочки.
– Нанимался… – это слово резануло меня, как нож. – Ты ведь сам просил, чтобы мы жили вместе, обещал заботиться…
– Да, ошибся, – бросил он зло. – Думал, что у тебя всё продумано, что будут минимальные хлопоты. Но нет, двое парней, им и еда, и одежда, и развлечения подавай. Никаких сил нет.
Слёзы уже жгли мне глаза. Ноги подкосились, я присела на табурет, чувствуя, как он стоит надо мной с ледяным выражением лица.
– Хорошо, – проговорила я, срывающимся голосом. – Если ты не можешь больше… давай решим, что дальше. Я не могу заставить тебя любить моих детей.
– Вот именно, – ответил он. – Либо ты сама их полностью обеспечиваешь, либо придётся разъезжаться. Не хочу всю жизнь вкалывать ради чужих отпрысков.
После этих слов он развернулся, вышел в коридор. Я услышала, как он громко хлопнул дверью в свою комнату, оставив меня в ступоре. Мальчики откуда-то выглянули, тревожно смотрели. Я сказала: «Всё в порядке, идите, покушаем» – но понимала, что абсолютно ничего не в порядке.
Ночь прошла в кошмарах. Я ворочалась, вспоминала, что в мои планы не входило просить Алексея содержать их полностью. Но жизнь дороже, расходы растут, и у меня нет такой квалификации, чтобы быстро удвоить доход. Родственников, готовых помочь, у меня нет. Отец моих сыновей куда-то сгинул, алименты не платит. Я надеялась, что с Алексеем мы станем одной семьёй. Наивно?
Под утро решение вдруг само прорисовалось: значит, мне придётся искать другую работу. Я не могу позволить детям страдать. Люблю ли я Алексея после таких слов? Хороший вопрос. Но пока, ради сыновей, может, следует попытаться удержать этот брак – если только он не разрушен окончательно.
Утром я вышла на кухню, собираясь сделать завтрак. Алексей уже сидел, листал ленту новостей на телефоне, глухо бросив «привет». Я ответила тихо: «Привет.» Мальчики осторожно притихли, чувствуя атмосферу. Приготовив яичницу, я объявила:
– Лёш, я подумала. Я попробую найти работу получше, чтобы тебе не пришлось платить за моих мальчиков.
Он поднял взгляд:
– Наконец-то пришла в голову здравая мысль.
От этой реплики холодок прошёл по спине, но я сдержалась.
– Но учти: это не делается мгновенно. Я должна оставить библиотеку, найти что-то с нормальной зарплатой. Потребуется время.
– Смотри, чтобы не слишком затягивала, – предупредил он. – Иначе, извини, я не вижу смысла в таком совместном проживании.
Снова укол боли. «Не видит смысла…» Но решила не продолжать спор. Мальчики ели яичницу молча, чувствуя нашу напряжённость.
Спустя неделю я уволилась из школьной библиотеки и начала отправлять резюме в разные фирмы. Пыталась устроиться секретарём, офис-менеджером, администратором, лишь бы зарплата была выше. Каждый день ходила на собеседования, возвращалась усталая, а Лёша смотрел подозрительно:
– Ну что, есть вакансии? Долго ещё?
Я сжимала губы:
– Не всё так легко. Но есть пара вариантов, жду ответа.
Вечерами я слышала, как Тимофей шёпотом спрашивает у брата: «Почему папа (так он называл Алексея) злится?» А Серёжа тихо отвечал: «Папа нас не любит.» Каждый раз от этих слов ломило сердце. Но старалась держать лицо: «Нет, он просто переживает о деньгах.»
Наконец мне улыбнулась удача: одна частная компания согласилась взять меня в отдел документации, обещая неплохой оклад, но с испытательным сроком. Я порадовалась, придя домой, сказала Алексею: «Вот, меня берут, скоро смогу внести реальный вклад.»
Он кивнул, будто снисходительно:
– Наконец-то. Надеюсь, не передумают.
– Ну, надо пройти испытательный срок три месяца, – уточнила я.
– Три? – повторил он. – Ладно, старайся.
И хотя в его тоне я не услышала воодушевления, всё же облегчение ощущала: теперь я сама смогу покупать детям всё нужное, может, перестану чувствовать себя умоляющей о милостыне.
Три месяца тянулись трудно. Я выходила рано, возвращалась под вечер, старалась учиться новым задачам. Ребятам приходилось дольше сидеть в продлёнке, а дома я быстро готовила ужин. Алексей порой помогал, иногда забирал мальчиков, но делал это без энтузиазма. Всё чаще он уединялся с компьютером или пропадал по делам. Я не лезла, думала: «Главное, чтоб не придирался.»
Когда подошло время зарплаты, я получила сумму, которую давно не видела: это было почти в два раза больше, чем в библиотеке. Радость захлестнула: «Теперь смогу покупать мальчишкам вкусности, одежду без страха.» Но внутри чувствовалось, что отношения с Алексеем уже пошатнулись. Я по-прежнему помнила ту его фразу: «Меня твои дети не касаются…» Не стереть её одним месяцем улучшенной ситуации.
Однажды вечером я купила сыновьям пару новых свитеров и тёплые ботинки (зима близко), вернулась с пакетами. Серёжа и Тимофей были в восторге, смеялись, примеряли обновки. Алексей сидел в гостиной, смотрел телек. Когда увидел пакеты, спросил:
– Что, опять траты?
Я спокойно объяснила:
– Купила ребятам обувь, им уже малая. Теперь у меня своя зарплата, никаких проблем.
Он приподнял бровь:
– Ну и отлично, коль сама оплачиваешь. Мне не придётся?
– Нет, – подтвердила я. – Я и не прошу.
Он кивнул и вернулся к экрану. В этот миг я ощутила странную пустоту: теперь мы, кажется, сосуществуем как соседи, общие темы нас не сближают, денег теперь я не прошу. Значит, он доволен?
Прошло ещё немного времени. Я закрепилась на работе, мальчишки окрепли, стали больше уважать мою занятость. Но в душе понимала: Алексей не принимается моих сыновей. Он жил своей жизнью, не интересуясь, как у них дела в школе, какие проблемы. Вечерами, когда мы садились к ужину, он мог спросить у меня, как день, но почти не обращался к мальчишкам, разве что: «Не шумите.» Вроде конфликта не было, но и семейного уюта – тоже.
В какой-то момент я, накрывая стол, вдруг осознала: «А зачем мне жить так? Разве мечтала о таком браке?» Алексея будто не волновала моя душа, лишь вопрос денег. Когда теперь деньги появились у меня, он и вовсе перестал общаться. Я решила поговорить откровенно.
За ужином я попросила мальчишек отойти пораньше, а сама обратилась к Алексею:
– Лёш, нам нужно обсудить, что будет дальше. Я зарабатываю, сама кормлю сыновей, у нас нет скандалов, но и ничего не осталось от нормального брака. Может, поговорим?
Он пожал плечами:
– Ну что тут говорить? Если тебя всё устраивает – живём. Если нет – можешь уйти. Я не против.
Такая холодность меня ранила:
– То есть, тебе всё равно? Никаких чувств?
– Слушай, – он откинулся на спинку стула, – я не хотел этих забот о чужих ребятах. Хорошо, что ты взяла на себя их содержание. Для меня – это оптимально.
– И всё? – растерянно переспросила я. – Ты не хочешь быть им хотя бы папой, если не родным, то…
– Нет, – прервал он. – У меня нет желания нянчиться, учить уроки. Я люблю спокойствие.
Я откинула волосы назад, в горле пересохло:
– И что тогда остаётся? Один дом на двоих? Лишь формальность?
– Возможно, – ответил он небрежно. – Ты сама решай, нужна тебе такая «формальность» или нет.
Я почувствовала, как внутри всё сжимается. «Раз тебе не нужны мои дети – не нужна и я, получается.» Глубоко вдохнув, я встала из-за стола, прошла в спальню, где мальчики готовились ко сну. Глядя на их счастливые лица после ванны, вспомнила все слова Алексея: «Меня твои дети не касаются…» – и поняла, что это не жизнь, а издевательство. Раньше думала: «Главное – финансовая стабильность.» Но теперь сама зарабатываю. Зачем оставаться с человеком, который равнодушен к моим детям?
На следующий день я взяла выходной, собрала вещи, разговаривала с мальчишками. Объяснила, что «Мы уедем, будем жить отдельно. Я нашла хорошую квартиру рядом с моей работой. С папой Алексеем у нас не сложилось.»
Сыновья сначала расстроились, ведь полтора года уже называли его папой. Но я растолковала, что не могу заставить его нас любить, а нам лучше жить там, где нас принимают полностью. Они поняли, обняли меня. Мы упаковались, вызвали машину. Алексей в этот момент был на работе. Я не стала дожидаться: понимала, что разговоры бесполезны.
Перед уходом оставила ему короткую записку на столе: «Прости, но нам всё это не подходит. Будь счастлив так, как хочешь.» И всё. Закрыла дверь, чувствуя, как камень падает с души. Да, больно, обидно, жалко потраченных сил – но оставаться было бы невыносимо.
Мы переехали в однушку, которую нашла неподалёку от моей работы. Не дворец, но чистая, с доброжелательной хозяйкой, которая сдала мне по умеренной цене. Я платила вовремя, оклад позволял. Дети сначала скучали, но увидели, что я улыбаюсь чаще, перестала ходить, как загнанная. Стали общительнее, в школе всё наладилось.
Алексей позвонил мне однажды, через неделю после нашего ухода:
– Ты что, серьёзно ушла? Я думал, это очередная твоя обида. Вернётесь?
Я успокоила дыхание:
– Нет, не вернёмся. Ты сам сказал, что мои дети тебе не нужны, и я тоже не особо. Зачем продолжать?
– Ну… не хотел же я, чтоб всё так, – пробормотал он. – Может, мы бы привыкли…
– Нет, – мягко, но твёрдо ответила я. – Не хочу заставлять человека, который считает моих детей чужими. Всем лучше так. Прощай.
Он вздохнул, попытался ещё что-то сказать, но я положила трубку. И почувствовала, как внутри освобождается место для будущего – того, в котором не придётся оправдываться за моих сыновей.
Шли месяцы. Мы обжились, я освоилась на работе, поднялась до старшего специалиста, мальчишки подросли и радовались нашим небольшим, но уютным условиям. Я перестала бояться, что «вдруг денег не хватит» – потому что знала: я сама могу обеспечить самое необходимое, а значит, никто не будет указывать, стоит ли кормить моих детей.
Бывает, Тимофей вдруг спросит: «Мам, а Алексей не хочет ли с нами встретиться?» – я лишь пожимаю плечами: «Он не звонил.» И сын кивает, вроде без особой грусти. Они оба осознали: раз человеку нет дела до нас, то и нам нет особого смысла держаться за того, кто отверг семью.
Теперь мы втроём, как крепкая команда. Я больше не завишу от мужчины, который произносит: «Меня твои дети не касаются, ищи другую работу…» – потому что уже сама нашла путь. И хотя всё сложилось не так, как я мечтала, по крайней мере мы свободны от чужого холодного сердца. Сыновья мой приоритет, и никакие отношения не смогут выжить, если человек не принимает детей.
И когда я вспоминаю те слова Алексея, испытываю лишь тихую горчинку: как мало нужно, чтобы разорвать иллюзии. Но, возможно, это к лучшему – мы с мальчиками теперь живём без постоянных упрёков. И я верю: когда-нибудь найдётся тот, кто сможет нас принять действительно всей душой. А пока мы счастливы втроём. Мой дом – там, где двое любящих детей смотрят на меня с доверием, а не там, где муж требует выгоды и отстраняется от всех забот.
Самые обсуждаемые рассказы: