На следующий день Анна не находила себе места. Перед глазами стоял этот музыкант. Она позвонила начальству и попросила разрешения приехать в больницу, чтобы провести консультацию и осмотреть пациента. Получив разрешение, она выдохнула и набрала следующий номер ― старшую медсестру, дежурившую в отделении. Благо, они были в хороших отношениях. Дежурный персонал уже ждал появление Анны с нескрываемым любопытством. За все годы работы она впервые проявила такой интерес по отношению к пациенту.
Михаил, заметив сборы Анны, не удержался и съязвил:
― Неужели опять на работу поедешь?
― Да, на час всего, а затем домой, ― Анна непонимающе посмотрела на мужа. Он никогда так не реагировал, когда она срывалась в больницу.
Анна вошла в палату музыканта, как всегда, с улыбкой, собранная и спокойная. Медсестры шептались, что этот пациент ― настоящий сердцеед, постоянно флиртует с персоналом и отпускает саркастические комментарии.
― О, доктор, ― сказал музыкант, стараясь не шевелиться, ― а я как раз думал, что неплохо бы пообедать в компании такого очаровательного хирурга. Останетесь?
― Еще только десять утра, ― улыбнулась Анна и присела на край кушетки. ― Как вы себя чувствуете?
― Как человек, которому перемололо руку, ― пошутил музыкант.
Но в этот момент Анна заметила в его глазах то, чего не видели другие ― затаенное беспокойство. Тем временем музыкант продолжил:
― Только давайте без шуточек про мое состояние.
― Как жаль, а ведь я всю ночь выписывала для вас анекдоты. Так как вы себя чувствуете?
― Не считая того, что моя карьера канула в Лету ― в принципе, нормально. Я не чувствую руку, так должно быть?
― Да. Постепенно чувствительность будет возвращаться, но это долгий путь.
― Я знаю, ― музыкант отвел глаза и посмотрел в окно.
― Я тоже однажды чуть не лишилась возможности оперировать, ― внезапно сказала Анна.
― Да? И что же произошло?
― Долгая история, и... не очень приятная. Такое случается во время операций. Нечасто, но случается. Повредила сустав, глубоко. Пришлось долго восстанавливаться.
― И как, справились?
― Справилась, ― кивнула Анна на руку, показывая шрам от пореза. ― Потому что знала ― без моих рук я никто. Но, на самом деле, все случается не просто так. Если бы я лишилась возможности оперировать, то кто бы чинил вашу руку?
― Действительно. Шрамы от такой очаровательной женщины украшают любого мужчину, ― снова пошутил музыкант, но Анна слышала лишь иронию. ― Вы понимаете меня лучше, чем кто-либо здесь.
― Потому что я знаю, какого это ― когда твоя профессия зависит от рук.
― Не могу перестать думать о концертах, которые пропущу, ― внезапно признался музыкант, и атмосфера в палате сразу стала напряженной. ― Думаю о людях, которые покупали билеты. Я ведь за пианино сел впервые во втором классе. И жизни другой, кроме как в музыкальной школе и на вечных академических концертах, не знаю.
― Вы не виноваты, ― мягко сказала Анна. ― И знаете что?
― Что?
― Я верю, что вы сможете играть снова.
― А я верю, что вы сможете меня этому научить, ― улыбнулся музыкант.
― Простите, но, боюсь, в хирургии я сильнее, чем в музыке. В вашу руку я вложила весь свой опыт. Теперь дело за вами ― за вашим упорством и верой в себя.
Музыкант замолчал и уставился в окно. Анна еще минуту посидела рядом с пациентом, а затем встала и поправила халат.
― Мне пора. Рада была вас повидать. Загляну к вам через два дня. Поправляйтесь.
Музыкант кивнул, но ничего не сказал. Перед Анной лежал не просто пациент, а человек, который, несмотря на страх потерять профессию, находил силы шутить и поддерживать других. И в этом было что-то удивительно притягательное.
Когда Анна вышла из палаты, молоденькая медсестра спросила:
― С вами тоже заигрывал?
― Нет, ― сухо ответила Анна. ― Он просто пытался не показывать свой страх.
― А мне показалось, он совсем не боится, ― удивилась медсестра.
― Именно поэтому он и не показывает страха, ― ответила Анна, последний раз перед уходом взглянув на музыканта. Тот так и лежал на кушетке, уставившись в окно. ― Потому что знает: если покажет, то может и правда сдаться.
* * *
Через несколько дней Михаил нервно мерил шагами гостиную, пока Анна просматривала медицинские журналы за кухонным столом.
― Ты уже третий день как-то странно себя ведешь, ― наконец не выдержал он, входя в кухню.
― Что именно тебя смущает? ― Анна подняла глаза на мужа.
― Все это... Твое чрезмерное внимание к этому музыканту!
― Я просто выполняю свою работу.
― Да неужели? ― Михаил остановился напротив нее. ― Ты уже дважды позвонила в отделение, чтобы «проверить его состояние». А теперь читаешь статьи специалистов, занимающихся реабилитацией мелкой моторики. Не слишком ли много совпадений? А завтра утром тебе на смену, и сутки ты будешь... рядом с ним!
― У него сложный случай, это профессиональный интерес, Миш.
― Не надо оправдываться. У тебя бывали случаи и посложнее, ― Михаил устало опустился на стул напротив жены. ― Я просто... ревную, ладно?
― Мы с тобой столько лет женаты, Миш, ― тихо сказала она. ― Раньше такого не было. Ты же никогда не ревновал меня к работе.
― Раньше я и не видел, чтобы ты так смотрела на своих пациентов, ― ответил он.
Пара замолчала. Анна посмотрела на мужа, но тот опустил глаза в пол и рассматривал свои носки. Что-то изменилось в их отношениях, и это «что-то» могло стать проблемой. Анна попыталась отбросить мысли и вернулась к журналу.
Следующие сутки она старалась звонить Михаилу в каждую свободную минуту. Она чувствовала себя виноватой перед мужем.
«Да что я сделала такого, чтобы, как собачка, прощения вымаливать?» ― сетовала про себя, в очередной раз набирая его номер.
* * *
Анна вернулась домой, отработав смену. Этой ночью ей удалось немного вздремнуть, но поутру опять стояла почти три часа на ногах с тяжелым пациентом. Дома Михаила не оказалось. Анна посмотрела на планер, висящий на холодильнике, и увидела, что сегодня у мужа пары с раннего утра.
Жутко хотелось спать, но… еще кое-чего хотелось больше. Она открыла ноутбук, надела наушники и включила видео.
Сквозь наушники до Анны донесся окрик мужа. Она нажала на паузу и посмотрела на Михаила.
― Что ты делаешь? ― его голос дрожал от напряжения.
― Просто смотрю запись концерта...
― Серьезно? Это тоже твой профессиональный интерес?
― Вообще-то да! ― повысила голос Анна. ― Мне важно понять, как он играл, чтобы...
― Чтобы что? ― Михаил подошел ближе. ― Чтобы лучше его лечить?
― Да! ― Анна вскочила с места. ― А что в этом такого?
― Ты серьезно не понимаешь, что не так? Ты так обрадовалась, когда он у тебя на операционном столе оказался, что потом весь вечер только и говорила про него. На работу сбегала, чтобы проведать. Звонила все выходные и выясняла, как он там. Реабилитолога ему ищешь, клинические случаи похожие высматриваешь. Ты думаешь, я дурак? Не вижу, что ты им заинтересована?
― Это моя работа, Миша! ― Анна почти плакала. ― Я... я не могу просто проигнорировать его!
― А может, дело не только в работе? ― Михаил схватил жену за плечи, но тут же убрал руки, поняв, что перегибает. ― Может, ты просто...
― Даже не смей договаривать! ― отшатнулась Анна. ― Не смей даже думать об этом!
― А что мне думать? ― его голос дрожал от ярости. ― Ты смотришь его концерты, слушаешь его музыку, пока меня нет дома. А-а-а, теперь я понял! Ты и на концерт его меня тянула не просто так! Во-от, пазл-то сошелся!
― Ты перегибаешь палку! ― Анна открыла дверь в спальню. ― Я пошла спать. Будь добр, не трогай меня.
― Конечно! Иди. Пусть тебе приснится твой жалкий музыкантишка, ― съязвил Михаил и тут же крикнул вслед: ― И поделом ему! Бог всегда забирает талант у тех, кто его недостоин!
Анна выглянула из-за двери и яростно посмотрела на мужа. От этого взгляда у Михаила по спине пробежал холодок.
― Я не верю в Бога. Я верю в людей. Но иногда мы в них ошибаемся, ― холодно сказала она и закрыла дверь в спальню.
Михаил остался один в пустой комнате. На экране ноутбука застыл кадр с музыкантом. На изображении пианист все так же сосредоточенно сидел за роялем, словно замерев в ожидании следующей ноты. Михаил с нескрываемой брезгливостью захлопнул крышку ноутбука, будто обрывая неприятные воспоминания.
Следующие выходные тянулись мучительно медленно. Анна просыпалась рано утром, пока Михаил еще спал, тихо собиралась и куда-то уезжала. Михаил не задавал вопросов. Когда он появлялся дома, то просто сидел в гостиной, читая книги или проверяя работы студентов. Но все-таки украдкой поглядывал на жену, надеясь, что она подойдет мириться первая.
Михаила раздражало, что она не может просто объяснить, почему так возится с этим музыкантом. Для него вся картинка складывалась гармонично, и восхищение Анны объяснялось лишь одним ― ей небезразличен этот мужчина.
В один из дней Михаил поймал себя на том, что просматривает аккаунт пианиста, выискивая информацию о личной жизни.
― Не женат, значит. В разводе... Ну-ну, все понятно с тобой, товарищ, ― бормотал про себя он.
В музыканте Михаила раздражало все. Эти фотографии с концертов, интервью, комментарии фанатов. Но больше всего бесило, что музыкант был действительно хорош собой. Он был крепким мужчиной с широкими плечами, что вообще не вязалось с его деятельностью.
«Этому музыканту да в культуристы, а не за роялем сидеть», ― размышлял про себя Михаил, распаляясь все больше.
Анна после своих отлучек возвращалась домой тихо, как мышка. Она быстро переодевалась, не издавая ни звука. Но Михаил слышал каждый шорох, каждый ее вздох.
В воскресенье утром Анна прикрепила к планеру записку: «Буду поздно. Вызвали на работу». Это означало, что звонить по пустякам ей нельзя. Это было святое правило.
Михаил скомкал бумажку в кулаке. Он был уверен, что для Анны это отличная возможность вновь увидеть этого музыканта. Не было сомнений: жена думает о другом мужчине, раз не желает мириться первая. Когда Михаил подошел к окну, то увидел, что Анна садится в машину и уезжает прочь. Внутри разрасталось что-то темное и горькое: недоверие, боль. Ревность.
* * *
Анну с ходу повели в предоперационную. Через сорок минут закончила с пациентом и пошла переодеваться. Она спешила увидеть музыканта.
Анна бесшумно вошла в палату.
― Добрый день, ― сказала она. ― Как вы себя чувствуете?
― Добрый день, ― музыкант сразу просиял, увидев ее. ― Как человек, который почти потерял руку в бою.
Он каждый раз придумывал новые сравнения.
― Если только вы не пытались остановить восстание машин, ― улыбнулась Анна.
― Не успел. Они победили… Анна, меня переводят.
― Да, я знаю. У вас хорошие связи. К Корзину не так-то просто попасть.
― Да, мой концертный директор ― золотой человек. Но теперь после вас, конечно.
― У вас хорошая динамика, ― улыбнулась Анна, заглядывая в медицинскую карту.
― Так же сказал и Корзин.
― Корзин ― один из лучших травматологов-реабилитологов в стране. Вам действительно повезло, что он будет работать с вашей рукой.
Они замолчали. Анна сделала вид, что вчитывается в медицинскую карту музыканта, хотя знала ее от первой до последней буквы.
― Знаете, ― начала она, не поднимая глаз, ― я хотела на прощание кое-что сказать вам...
― Слушаю, ― его голос звучал спокойно и внимательно.
― Я не верю в Бога, ― Анна, наконец, посмотрела ему в глаза. ― Но я верю в силу человеческого духа. В то, что иногда именно вера в чудо помогает нам восстановиться, даже когда физиология говорит «нет».
― Вы говорите это как врач или как человек?
― Как человек, который видел много чудес. И как врач, который знает: иногда вера важнее таблеток.
― Спасибо, ― тихо сказал он. ― Ваши слова...они много значат для меня.
― И вы обязательно сыграете снова, ― Анна говорила твердо. ― Я знаю это.
― Вы так уверены? ― в его глазах мелькнула надежда.
― Конечно. Потому что я купила билет и не смогла попасть на концерт. Это же возмутительно! ― оба рассмеялись. ― А если честно ― то потому что вы верите в себя, хоть пока и боитесь за свое будущее… Вот. До свидания. Была рада поковыряться у вас в костях.
― До свидания. Я рад, что ваши шрамы будут меня украшать, ― сказал он.
― Помните, ― произнесла Анна на прощение, ― чудеса случаются.
Анна направилась в свой кабинет. Ей нужно было многое обдумать. И многое понять. Руки слегка дрожали. Анне очень хотелось обнять музыканта, но это было бы непрофессионально. С нее и так достаточно скандалов дома на почве ревности мужа.
Вечером Анна вернулась домой. Она чувствовала себя опустошенной. И ведь надо же, забыла взять у музыканта номер телефона. Но, с другой стороны, не хотела навязываться, не хотела, чтобы и он, и Миша плохо о ней подумали.
Михаил встретил ее с явным недовольством, но впервые за последние дни заговорил первым.
― Как там твой пианист?
― Хватит, ― резко ответила Анна. ― Его перевели в столицу на реабилитацию. Можешь успокоиться.
― И ты, конечно, лично проводила его до машины, ― съязвил Михаил.
Анна остановилась, глядя мужу прямо в глаза:
― Знаешь, что? Ты никогда не поймешь. Потому что ты, даже если лишишься хоть одной из своих конечностей, сможешь продолжать преподавать. Но ты даже на толику не поймешь, каково это ― когда твоя профессия может быть отнята одним ударом судьбы!
― О чем ты? ― Михаил сделал шаг назад, потому что Анна сжимала кулаки.
― Обо мне, Миша. Я говорю обо мне! О том, как я чуть не потеряла возможность оперировать! Никто не поймет этого, пока сам не пройдет через подобное!
― Да причем тут ты, я не понимаю?
― Я тебе об этом и говорю. Ты видишь только свои чувства, свои эмоции, свою ревность. А я вижу, что человек, который с восьми лет сидит за фортепиано, возможно, никогда больше не сядет за инструмент. Я вижу, что если в человека не поверить сейчас, то он навсегда замкнется в себе, и прощай, его карьера. Он невероятно талантливый музыкант, нравится тебе это или нет. И я бы очень хотела, чтобы он нашел в себе силы восстановиться и вернуться на сцену. Но, повторюсь, тебе не понять. А я прошла через это. И теперь сделала все, что от меня зависит, чтобы человек смог восстановиться! Я не имею права оставаться безучастной. Услышь меня, ради Бога!
Анна развернулась к порогу и начала обуваться. На выходе она, не смотря на мужа, произнесла:
― Знаешь, что еще? Бог не всегда видит, что отнимает у человека. И если бы я не верила в себя, когда травмировала руку, то не смогла бы оперировать больше никогда. И это бы меня сломало. Жаль, что ты этого не понимал тогда и не понимаешь сейчас. Но о чем я… Ведь ты искренне веришь, что Бог отнимает талант только у тех, кто его недостоин. Я, видимо, тоже была не достойна.
Анна выскочила из квартиры и хлопнула дверью. Михаил смотрел в никуда, понимая, что своей беспочвенной ревностью упустил самое главное: кроме его чувств, есть и ее чувства. И все может быть гораздо проще и одновременно гораздо сложнее простой ревности и простого влечения.
Он выбежал на улицу за женой, но машины Анны уже не было.
«Куда же она могла отправиться?» ― подумал Михаил. Но искать Анну в большом городе было все равно, что искать иголку в стоге сена. Но его тут же словно окатило холодной водой.
― В кафе! ― громко крикнул Михаил, чем напугал мимо проходящую бабушку.
Когда Анна повредила руку, она часто просила отвезти ее в это кафе. Там Михаил много часов провел с женой, поддерживая ее, как мог, во время реабилитации.
Анна действительно была там. Она сидела у окна, глядя на улицу невидящим взглядом. Приехавшего мужа она не заметила.
Михаил подошел и сел напротив:
― Прости меня...
― За что? ― Анна подняла глаза.
― За все, ― он тяжело вздохнул и протянул ей ладонь. Анна не сразу, но вложила свою руку в его. ― За ревность, за недоверие, за ту глупую фразу о Боге и таланте.
― Я не должна была срываться, ― тихо сказала Анна.
― Нет. Ты имела право. Это я не должен был устраивать тебе сцены. Я порой забываю, что твоя работа требует максимальной стойкости и выдержки. Да и понимать не хотел того, что ты чувствуешь. Просто замкнулся в себе.
Они резко замолчали, когда официант принес меню Михаилу, но как только он скрылся из виду, Анна спросила:
― Откуда ты знал, что я буду здесь?
― Я привозил тебя сюда, когда ты повредила руку.
― Да, помню... Ты тогда каждый день напоминал мне, чтобы я не расслаблялась, потому что скоро нужно выходить на работу, ― улыбнулась Анна.
― Я верил в тебя. И сейчас верю. Наверное, как и ты в этого музыканта. Но, правда, он меня раздражает. Он такой весь... напыщенный. Ты видела его интервью?
― Да какая разница, что там в интервью? Ты ведь не знаком с ним лично. Он другой человек. И ему тоже очень и очень страшно. Только никто это не замечает. Или не хочет этого замечать… Прости, что заставила тебя ревновать, но я не могла пройти мимо его истории. Он нуждался в том, чтобы в него поверили, поверил тот, кто тоже через похожее проходил.
― Понимаю... Правда понимаю, ― Михаил сильнее сжал ее ладонь.
Пара заказала ужин, скоро его принесли. Разговор тек спокойно и ровно. Старые обиды растворялись в теплом золотом свете стареньких ламп.
― Знаешь, ― сказала Анна, ― мы еще сходим на его концерт. Он справится. Потому что в него верят.
― Как и я в тебя тогда, ― улыбнулся Михаил.
― Именно. Ну что, мир?
― Мир, ― кивнул Михаил. ― Но, правда, не верю, что этот твой музыкантишка не такой, как кажется. Самодовольный индюк...
― Миша! ― рассмеялась Анна.
― Да шучу я.
Они посмотрели друг другу в глаза. Все было сказано. Все было прощено.
Автор: Рита Л.
Жизнь в подарок
Зоя Кирилловна сполоснула любимую чашку со светящимися в темноте розами – давнишний подарок дочери – и аккуратно поставила её за стекло в буфет. Разбить не поднялась рука, хотя пить из неё кофе или чай она уже никогда больше не будет.
Подошла к столу, скользнула взглядом по аккуратно разложенным восьми пластиковым банковским карточкам. Каждая из них лежала на листочке бумаги, на котором аккуратно и чётко был написан пин-код.
Зоя ещё раз перечитала составленные ею лично и распечатанные на принтере инструкции о том, как включить микроволновку, как открыть холодильник… «Ничего, есть захочет – разберётся. Да и девчонки придут и помогут со всем разобраться, когда получат мои письма».
Зоя Кирилловна подошла к зеркалу, поправила короткую стрижку. Две недели назад ей исполнилось пятьдесят четыре, но никто не давал ей её возраста – сказывались фитнес, диета и постоянные занятия спортом.
Она никогда не думала, что будет встречать очередной день рождения в таком гадостном настроении, но за последний год в её жизни произошли два события, после которых жить ей не хотелось. Совсем.
Вначале от сердечной недостаточности умер любимый муж Андрей, которому было только пятьдесят шесть. А потом в Кавказских горах под лавиной погибла двадцатидвухлетняя дочь Татьяна, опытная альпинистка. Танечка погибла вместе с женихом – их с Олегом нашли в паре метров друг от друга…
После гибели дочери она уволилась из полиции. Её не хотели отпускать – Зоя считалась одним из лучших криминалистов – но она настояла, потому что была просто не в состоянии работать дальше. Зою Кирилловну Липинскую больше ничего не держало в этом мире – все «якоря» были сорваны.
И тогда Зоя решилась на «Полное погружение». И три лучшие подруги – Мария, Анна и Юлия – ей его оплатили как подарок на день рождения. Вообще-то Зоя вполне могла сама оплатить это дорогое модное развлечение, но подруги настояли, что «Полное погружение» будет их подарком.
Зоя надела длинное льняное бордовое платье, тщательно расчесала короткие тёмные волосы, брызнула духи на запястья.
Она постаралась предусмотреть всё, что можно. «Надеюсь, девочка не ударится в панику. Доберётся до дома, осмотрится, почитает мои инструкции. Холодильник забит под завязку – месяц можно из дома не выходить».
Прощаясь с квартирой, Зоя Кирилловна прошлась по комнатам, заглянула на кухню. Затем надела любимые белые кроссовки, ещё раз проверила содержимое кошелька – она на всякий случай взяла с собой крупную сумму: непонятно, как девочка будет домой добираться – и, взяв сумочку, не оглядываясь, вышла за дверь.
Июнь 2111 года выдался самым жарким за последние сто лет, но сегодня с утра небо заволокли лёгкие облака, и была надежда, что природа впервые за месяц порадует москвичей дождём.
До огромной модной высотки в центре Москвы, где находился офис корпорации «Малахитовая шкатулка», выполняющей «Полные погружения», такси домчало Зою быстро.
– Здравствуйте. Меня зовут Глафира Михайлова, – представилась девушка, встретившая её в холле.
– Добрый день. Я – Зоя Липинская, у меня на сегодня намечено «Полное погружение».
Они неторопливо шли по абсолютно зелёному коридору: пол, стены, потолок – всё было зелёным, при этом стены были украшены искусной тонкой резьбой.
– Работа уральских мастеров, – Глафира указала рукой на резьбу на стенах: у нас все стены облицованы плитами из уральского малахита.
– Настоящая малахитовая шкатулка!
– А как же – держим марку! – обе женщины рассмеялись.
Через минуту они вошли в большой, просторный кабинет. Глафира села к столу и предложила Зое занять кресло напротив.
– Перед «Полным погружением» мы должны прояснить кое-какие детали. Может быть, кофе?
– Нет, спасибо.
– В вашей заявке указано, что вы хотите перенести вашу энергетическую сущность в тело княжны Татьяны Романовой в последний день её жизни…
«Энергетическая сущность, какое смешное название, – подумала Зоя. – Говорили бы уже просто – душа»…
– Да, всё верно, – Липинская улыбнулась и кивнула девушке.
– Проводить перенос буду я. Пройдёмте к капсуле.
Они вошли в маленькое полутёмное помещение, в центре которого стояла странная штуковина, которую Глафира называла «капсулой», а Зоя окрестила про себя «саркофагом». Девушка нажала на неприметную кнопку, и крышка капсулы-саркофага беззвучно откинулась. Капсулу наполнил мягкий зелёный свет.
– Вначале о технике безопасности, – продолжала Глафира, внимательно проверяя какие-то датчики. – У вас будет несколько часов в теле выбранного вами реципиента, однако я прошу вас не слишком тянуть. Я понимаю, что все наши клиенты отправляются в такие «путешествия» в прошлое, чтобы получить адреналин, пощекотать себе нервы, но вы должны вернуться в своё тело не в последние мгновения перед расстрелом, а раньше. Не стоит рисковать. . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>