Мария лежала на старой скрипучей кровати, кутаясь в тонкое байковое одеяло. Её знобило, вот уже второй день держалась высокая температура. Ходить на работу она не могла, поэтому пришлось взять больничный. В голове гудело, мысли путались, словно клубок шерсти, брошенный кошкой. Она то проваливалась в дрему, то снова вздрагивала от озноба. В комнате царил полумрак, сквозь неплотно задернутые шторы пробивались слабые лучи солнца. Они едва освещали потрескавшийся потолок и пыльные обои на стенах. Мария чувствовала себя разбитой и слабой, каждый вдох давался с трудом. В голове пульсировала боль, а тело ломило. Вчера она вызвала врача, который прописал ей лекарства и рекомендовал постельный режим. Но, казалось, ничего не помогало. Она с тоской смотрела в окно, и думала: “Как же мне тут всё опостылело, и Москва эта, и чужая неухоженная квартира. Даже Сашка, которого так любила, как ей казалось раньше, опостылел”. Она вспомнила, как приехала с ним сюда, в эту дыру, которую он называл хазой. Полная надежды на то, что наконец будет счастливой, рядом с любимым человеком. Но реальность оказалась совсем иной. Сашка оказался совсем не тем принцем из её девичьих грёз, когда она сходила с ума, от одного его прикосновения к себе. На деле оказалось, что это озлобленный, ни к чему не годный человек. Который не хотел работать, и строить нормальную семью, он вообще ничего не хотел. На уме было одно, гулянки, сомнительные дружки и карты. С каждым днем он становился всё более чужим и отталкивающим. Его вечные отговорки, пьяные выходки и пустые обещания, превращали жизнь в кошмар. Она мечтала о тепле и уюте, о заботе и поддержке, но получала лишь ругань, да рукоприкладство, Сашка всё чаще вместо поцелуев, потчевал её кулаками. Мария чувствовала, как угасает её любовь, как надежды тают, словно дым. Вместе с ними уходила и вера в счастливое будущее.
Мария перевернулась на другой бок, пытаясь унять ноющую боль в пояснице, и закрыла глаза, стараясь прогнать навязчивые мысли. Но они, словно назойливые мухи, снова и снова возвращались, кружили вокруг, не давая покоя. Она в который уже раз, представила себе дом, в котором раньше жила, тихую Виноградовку, где прошла половина её жизни. “Там сейчас, наверное, вовсю трещит мороз, и воздух наполнен дымком от печных труб. Алексей, наверное, хлопочет по хозяйству, как же там Катюшка, может уже и забывать меня стала. Вот бы вернуться назад”, промелькнула неожиданная мысль в голове у Марии. Слёзы невольно навернулись на глаза. Как же она оказывается скучает, по родному дому, по той спокойной, размеренной жизни, которая была у неё когда-то. “Зачем я не дала Сашке одному уехать в эту проклятую Москву? Зачем бросила всё и потащилась с ним?” Её мысли прервал тихий скрип ключа в замке. Это вернулся Саша. Он вошел в комнату, неся в руках какой-то пакет . Увидев Марию, свёл к переносице брови.
— А ты чего это в постели валяешься среди бела дня? На работу чего не пошла?
— Заболела я, — прохрипела Мария, — температура, горло заложил.
— Хорошо придуриваться, — зло бросил Чеботарёв, — ко мне друганы сейчас придут, а она валяется тут как не пойми кто. Поднимайся, я мяса принёс, живо на кухню, поджарь нам, и вообще собери всё как надо, стол накрой. Ты баба или кто, для чего я тебя с собой притащил? Для того чтобы ты тут в койке валялась?
Мария с трудом поднялась с кровати, чувствуя, как все тело ломит. Голова гудела, словно в ней роились пчелы, но спорить с Сашкой было бесполезно. Она знала, что если ослушается, то вечером ее ждет очередной скандал, а может и что-нибудь похуже. Еле волоча ноги, она поплелась на кухню. Холодный кафель обжег ступни. Мария посмотрела на кусок мяса, небрежно брошенный на стол, и почувствовала тошноту. Ей совсем не хотелось готовить, но выбора не было. Она принялась за работу, стараясь не думать ни о чем. Через час в квартире уже гремела музыка, и раздавались пьяные голоса. Мария сидела в углу кухни, стараясь быть незаметной. Она чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Слезы подступали к горлу, но она сдерживала их, боясь привлечь к себе внимание. Внезапно на кухню вошел Сашка. Он был пьян и шатался из стороны в сторону.
— Чего сидишь тут, как мышь, — прорычал он, — иди, со стола убери.
Она встала с табурета на котором сидела и вошла в комнату. Там за столом увидела четверых незнакомых мужчин. Она подошла и стала убирать пустые бутылки, объедки закуски.
— Слышь Махно, — сказал один из них, окидывая Марию масляным взглядом, — не фига себе, какая крала у тебя в прислугах, может поделишься, — и захохотал запрокинув голову.
— Перетопчешься, — рыкнул на него Сашка, — она мне самому пока не надоела, как надоест, тогда может подарю. Потом размахнувшись, шлёпнул Марию по заду, и произнёс, — ну, чего застыла как статуя, вали на кухню.
Мария, молча собрала остатки еды и унесла на кухню. Она чувствовала себя униженной и растоптанной. “Неужели я заслужила такое отношение? Ведь я любила его, семью ради него бросила”, молотками застучало в голове. Вечер тянулся бесконечно. Пьяные гости разошлись лишь под утро, оставив после себя горы грязной посуды и разбросанные вещи. Саша, вырубившись прямо на диване, громко храпел. Она осторожно вернулась в комнату, прилегла на кровать, и наконец смогла задремать. Когда проснулась, Сашки в доме уже не было. На кухонном столе, придавленный пепельницей, лежал листок. Корявым почерком было нацарапано: “Два дня дома не буду, уехал по делам”. Мария машинально смяла бумажку в комок, бросила в мусорное ведро. “По каким делам, какие у него могут быть дела?”, шептала она, глядя в мутное окно. Холодный рассвет проникал в комнату, высвечивая пыль и беспорядок. В горле пересохло, в голове шумело от температуры и бессонной ночи. Она чувствовала себя пустой, словно из нее выкачали всю жизнь, оставив лишь оболочку. Что делать? Как жить дальше? Вопросы роились в голове, не находя ответа. Мария побрела на кухню, налила стакан воды и выпила залпом. Вода не принесла облегчения. Ощущение пустоты лишь усиливалось. Она подошла к окну, невидящим взглядом уставилась на серый двор. Дети шли в школу, спешили на работу немногочисленные прохожие. Жизнь шла своим чередом, как будто ничего не случилось. “Может бросить всё, и вернуться домой, — снова подумала она, — узнать бы как там всё сейчас в Виноградовке, как Алексей?”, и она решила написать письмо подруге, Клашке Дарёниной. Быстро нашла в ящике стола ручку и тетрадь, села к столу и принялась писать.
Клава возвращалась с работы, у колодца зацепилась языком с Тоськой Смажной, постояли, обсудили все деревенские новости. Долго стоять мороз не позволил, и она побежала домой.
В избе тепло, пахло свежим хлебом. На печи посапывал кот Василий, огромный, рыжий и ленивый. Дочка играла со своей любимой куклой, Михаила ещё не было. Клава скинула платок, отряхнула валенки от снега и заглянула в горницу. Там у окна сидела её мать, и вышивала крестиком замысловатый узор на полотенце.
— Здравствуй, мам, – Клава чмокнула мать в щеку и принялась хлопотать у печи.
Анна Степановна оторвалась от работы, посмотрела на дочь добрыми, морщинистыми глазами и спросила:
— Как на ферме, Клавушка? Все ли ладно?
— Да все, как всегда, мам. Коровы мычат, доярки доят. Вечером опять на собрание, про надои разговаривать будем, — вздохнула Клава, наливая себе щей в миску.
— Почтальонка была, — откладывая в сторону вышивку, — сообщила дочери Анна, — письмо там тебе принесла.
— Какое письмо, — удивилась Клавдия, —мне писать вроде некому.
— Не знаю, — покачала головой мать, — я его у вас в комнате на тумбочку положила.
Клава оставив миску, пошла к себе, потому что разобрало любопытство. На тумбочке лежал белый конверт. Клава взяла его и повертела в руках. По знакомому почерку, сразу догадалась что письмо от Марии. Только обратного адреса на конверте почему-то не было. Она открыла его и стала читать.
“Здравствуй, Клашка, подруга моя задушевная! Как ты там? Как Виноградовка? Интересно, изменилось ли что-нибудь, за это время? У меня здесь всё хорошо, работаю, Сашка тоже работает. Соскучилась по тебе, да и по деревне нашей, хочется всех увидеть. Как там Катюшка моя, растёт? Пришла вот с работы, Сашки нет, в командировку услали, а я решила написать. Скажи, как там Алексей? Не женился ещё? Дом там наш как, стоит, грязью ещё не зарос без меня?, — дальше шли описания работы, как Машка там хорошо работает, и как её ценят. Хвасталась что зарабатывают они с Сашкой хорошо, и что даже откладывают деньги на то, чтобы купить квартиру, — сразу на квартиру конечно собрать сложно, — сетовала Мария, — но на первый взнос можно, будем брать кооператив. Ну наверное писать пока больше нечего. Ответ пиши на почтовое отделение, до востребования. У нас очень строгая квартирная хозяйка, не разрешает чтобы на её адрес приходили чужие письма. На этом писать заканчиваю, поцелуй за меня Катюшку, и передай привет Алексею. Целую Маша”.
— Клава, от кого письмо? — послышался голос матери из прихожей.
— От Машки, — держа письмо в руках, ответила Клава, выходя из комнаты.
— И что этой вертихвостке надо?
— Не знаю, пишет что всё хорошо, хвалится что заработки большие. Только мне кажется, там, что-то не чисто. Столько времени молчала, а тут вдруг решила написать, да ещё и про Алексея выспрашивает, привет ему передаёт. Адрес где живёт не указывает, пишет чтобы ответ давала на почтовое отделение, вот только номер его указала и всё.
— Клава, — Анна строго взглянула на дочь, — ты с нею не водись. А то и тебя люди за гулящую примут, и писать ей не надо.
Клава, убрала письмо под клеёнку, взяла ложку, но есть не стала. “Нет, не просто так Машка написала, видать, хлебнула в этой Москве с Чеботарёвым. Хитрая как лиса, про Алексея выспрашивает. Наверно пришло время Истомину всю правду про жену рассказать, а то неровен час явится, и он примет её обратно, а Варвару Гордеевну бросит. Нельзя чтобы так произошло, она женщина хорошая, Лёшка с нею душой отошёл”.