Чудо невиданное / Cudo nevidjeno. Югославия, 1983. Режиссер Живко Николич. Сценаристы: Лильяна Павич, Синиша Павич. Актеры: Савина Гершак, Драган Николич, Боро Бегович и др. Прокат в СССР – с 12 мая 1986: 17,0 млн. зрителей за первый год демонстрации.
Режиссер Живко Николич (1941-2001) часто ставил фильмы на острые темы («Чудо невиданное», «Красота порока», «Искушение дьявола» и др.). Если бы не «перестроечные» времена эротически смелый фильм «Чудо не виданное», наверное, остался бы за бортом советского кинопроката. Но цензура в 1986 году в СССР уже несколько потеряла былую строгость, и «Чудо невиданное» (сопровожденное ограничивающим аудиторию грифом «Дети до 16-ти лет не допускаются») собрало в кинозалах 17 млн. зрителей.
Действие «Чуда невиданного» происходит в югославском селе, расположенном на берегу озера. И вот в этот патриархальный мир врывается юная блондинка ослепительной красоты…
Знаток югославского кинематографа – кинокритик Мирон Черненко (1931-2004) оценил «Чудо невиданное» весьма позитивно:
«…И кто бы мог подумать, что этот незыблемый, казавшийся вечным мир держится на волоске, что достаточно любой малости, чтобы взорвать его изнутри, чтобы рухнуло это невозмутимое, это самодовольное спокойствие… Ну, скажем так… Кто мог бы предвидеть, что эта ослепительно красивая юная блондинка по имени Перка (новое открытие югославского кино – актриса Савина Гершак), только что сошедшая с автобуса, дочь когда-то уехавшего отсюда на заработки селянина, смутит покой всего мужского, а затем и женского населения деревни, вызовет малую катастрофу в сердцах человеческих?…
Но беда, как известно, не приходит одна: катастрофа разразится в этом мире в самом прямом, самом буквальном смысле. Она войдет сюда в привычном облике почтенного отца города, задумавшего, совсем по-щедрински, нечто чрезвычайно эффектное и, главное, современное – прорыть тоннель в горном массиве, который соединит озеро с морем, чтобы вся озерная вода ушла в Ядран, чтобы осушить это бесполезное озеро, а на освободившемся от ненужной воды дне сеять хлопок, который так ценится сейчас там, за горами, на мировом рынке. Правда, окажется вскоре, что дело обстоит как раз наоборот, что не море лежит ниже уровня озера, а, напротив, озеро ниже уровня моря, так что соленая вода хлынет в Скадар, потравит всю рыбу, которая поплывет кверху брюхом и лишит обитателей деревни всяких средств к существованию. А потом и вовсе выйдет из берегов, затопит дома и огороды, заставит спасаться бегством – куда глаза глядят, в тот мир, который еще недавно казался невиданным чудом, таким страшноватым и непривычным.
И пусть эти два сюжета в фильме Живко Николича идут как бы параллельно, развиваются на экране словно две музыкальные темы, независимые друг от друга; на самом деле они пересекаются в другой плоскости – в плоскости притчи, метафоры, философской повести. А пересекаться в действии им нет нужды: когда два таких комедийных заряда мчатся навстречу друг другу по одной сюжетной колее, то все равно их критическая масса окажется достаточной, чтобы взорвать этот казавшийся таким стабильным и сонным мир, чтобы разбросать его остатки по берегам вышедшего из берегов озера, чтобы вышвырнуть его обитателей в большой, настоящий, невыдуманный мир реальности» (Черненко, 1985).
Эти строки Мирон Черненко написал во время Московского международного кинофестиваля 1985 года. Но после того, как «Чудо невиданное» вышло в советский кинопрокат, журнал «Советский экран» получил так называемые «письма трудящихся», в которых они выражали возмущение, вызванное просмотром этого фильма:
«... Сплошная похабщина... Для чего нам такой безнравственный, безыдейный, похабный фильм?».
«... Впечатление? Гадкое, отвратительное. Кажется, что в грязи вымазалась… И на душу накатывает отвращение от увиденного... И вообще я ни от кого не слышала, чтоб эта мразь... кому-нибудь понравилась...».
«Как не стыдно выпускать на экраны такую пошлость?..».
Предполагая, что «ближайшие киносезоны потребуют от нас всех, зрителей и критиков, куда большей терпимости и понимания при встрече с фильмами непривычными, неожиданными, противоречащими многим и многим нашим представлениям», Мирон Черненко решил ответить разгневанным читателям так:
«Режиссер Живко Николич рассматривает этот мир (его мир, ибо он родом отсюда, из черногорской «глубинки») цепким и ироническим взглядом, ибо он чувствует этих людей изнутри, он издевается над «идиотизмом деревенской жизни» отнюдь не свысока. И хотя я не поручусь, что он сочувствует этим людям, но в издевке его отчетливо слышны боль, печаль, ожесточение из-за того, что только шок, только катастрофа могут заставить их осознать свою ограниченность.
И я рискнул бы сказать, что в «Чуде невиданном» Николич еще бережет своих земляков от самого страшного; в следующей картине, в «Красоте порока», он отправляет их прямо в центр «се**уальной революции», в международный нудистский лагерь на берегу Адриатики, заставляя вчерашнюю черногорскую крестьянку прислуживать в кемпинге для западных туристов, щеголяющих в чем мать родила не только по пляжам, но и по улицам провинциального югославского городка.
Здесь же он только начинает свою шоковую терапию и потому смущает покой земляков сущим пустяком, но и этого пустяка окажется достаточно, чтобы смиренная благодать их повседневного существования пошла прахом: в деревню вернется из-за гор прекрасная блондинка…
Авторы фильма извлекут из этой огнедышащей ситуации все мыслимые и немыслимые возможности, ступая по самому краешку хорошего вкуса, но ни разу — пусть простят меня авторы цитировавшихся писем — ни разу этот краешек не переступив. Ибо в центре всего этого переполоха, безумства, раблезианских преувеличений, ситуаций, живьем перенесенных из «Декамерона» (не забудем, что ехидный и не слишком застенчивый Боккаччо работал, что называется, «через дорогу», на противоположном берегу Адриатики, и потому сходство двух этих средиземноморских культур отнюдь не случайно), вовсе не эротика, не взбесившаяся се**уальность, тем более не по***графия, но торжествующая, всемогущая женская красота, знающая себе цену…
Характерно, что негодующие взгляды зрителей обратились лишь на одну сторону сюжета, лишь на одну половину «Чуда», погубившего черногорскую деревушку. Никто из написавших в «СЭ» не увидел вторую линию, не менее, а, быть может, более издевательскую, смешную и печальную,— историю некоего высокопоставленного толстяка, снедаемого необузданным прожектерством, живого воплощения уже, к счастью, основательно подзабытого лозунга «Мы не можем ждать милостей от природы», обуреваемого отменно маниловской мечтой пробить дыру в горе. …» (Черненко, 1987).
Киновед Александр Федоров
