Зазвонил телефон. Тот самый, настырный, звонок которого я узнала бы из тысячи. Я взглянула на экран и выдохнула — так и есть, Валентина Петровна.
— Да, слушаю, — ответила я нарочито деловым тоном, словно говорила с клиентом, а не со свекровью.
— Танечка! — голос её звучал неестественно радостно. — Как вы там? Как мой Серёженька? А внучок?
— Здравствуйте, Валентина Петровна. Всё хорошо. Серёжа на работе, Никита в саду, а я собираюсь на встречу.
— Ах, всё работаешь... — протянула она с лёгким осуждением, которое уже давно перестало меня задевать. — Ну, а я новость хорошую сообщить хотела. Мы с Михаилом Степановичем решили к вам перебраться.
Я замерла с чашкой кофе на полпути ко рту.
— В смысле — погостить? — уточнила я, уже чувствуя подвох.
— Да какое там погостить, — она рассмеялась. — Жить будем вместе! Мы с отцом уже решили квартиру продать. Покупатель есть, задаток внёс. Через две недели уже переедем.
Горячий кофе выплеснулся мне на блузку, но я даже не почувствовала.
— Прошу прощения, Валентина Петровна, но мы это не обсуждали, — сказала я, стараясь сохранять спокойствие.
— А что тут обсуждать? — в её голосе появились стальные нотки. — Мы стареем, нам помощь нужна. Серёже я уже сказала, он согласен. Да и вам легче будет — я с Никитой посижу, ты на работу спокойно ходить будешь. Готовить буду, убирать...
Я крепче сжала телефон и заставила себя сделать три глубоких вдоха, как учил психолог. Один. Два. Три.
— Валентина Петровна, мы с Серёжей это ещё не обсуждали. Я позвоню вам позже.
— Да что тут обсуждать-то? — её голос стал раздражённым. — Решение уже принято...
— До свидания, — я нажала на «отбой» и положила телефон экраном вниз.
Руки дрожали. Нет, нет и ещё раз нет. Только не снова. Только не опять этот кошмар с нарушением всех возможных границ, с контролем, с бесконечными упрёками и указаниями, как мне жить. Я прошла через это в первый год брака, когда мы с Серёжей жили у его родителей, пока копили на первый взнос за ипотеку. Три худших месяца моей жизни, после которых я поставила мужу ультиматум: либо мы съезжаем, либо я подаю на развод.
Мы съехали. И с тех пор пять лет наслаждались нормальной жизнью в своей квартире. Без незваных визитов в семь утра в воскресенье, без проверки содержимого холодильника и шкафов, без советов по воспитанию ребёнка и критики моей стряпни.
И вот теперь Валентина Петровна решила, что может просто так ворваться обратно в нашу жизнь. Причём не просто в гости зайти, а насовсем переехать. И уже продала квартиру!
Я набрала Сергея. Гудки шли долго, и я почти решила, что он не ответит, но на девятом гудке в трубке раздалось:
— Да, Тань, я на совещании...
— Мне твоя мать только что позвонила, — без предисловий сказала я. — Сообщила, что они с отцом продали квартиру и через две недели переезжают к нам.
Тишина.
— Серёж? Ты слышишь меня?
— Да, — его голос звучал слишком ровно. — Да, она говорила, что подумывает об этом.
Я почувствовала, как внутри всё холодеет.
— Подумывает? — переспросила я. — Серёжа, она сказала, что уже продала квартиру. И что ты согласен.
Снова пауза.
— Ну, я не то чтобы согласен... — он явно подбирал слова. — Скорее, не возражал. Они пожилые уже, им тяжело одним. А у нас места много.
Я не верила своим ушам.
— Серёжа, у нас двушка. Где, по-твоему, будут жить твои родители?
— Ну... мама предложила переделать гостиную в их спальню. Они готовы сами оплатить ремонт. А когда Никита подрастёт, купим квартиру побольше...
— То есть ты уже всё обсудил с мамой? — я чувствовала, как закипаю. — А со мной обсудить не подумал?
— Тань, не заводись, — его голос стал раздражённым. — Я собирался с тобой поговорить вечером. Мама просто опередила.
— Опередила? Серёж, она уже квартиру продала! Что тут говорить? Всё уже решено за моей спиной!
— Танюш, послушай...
— Нет, это ты послушай, — перебила я. — Я не буду жить с твоими родителями. Точка. Если они продали квартиру — это их проблемы. Пусть снимают жильё, покупают новое, переезжают к твоей сестре — что угодно. Но не к нам.
— У сестры однушка, там и так тесно, — возразил он. — И потом, это же мои родители. Я не могу их бросить.
— А меня и сына ты бросить можешь?
— При чём тут это? — его голос повысился. — Почему ты всегда всё утрируешь?
— Потому что я знаю, чем это закончится, Серёж, — я старалась говорить спокойно, но голос дрожал. — Помнишь, как мы жили у них первые месяцы? Помнишь, как твоя мать заходила в нашу комнату без стука? Как критиковала всё, что я делала? Как устраивала истерики, если мы хотели куда-то пойти без неё? Я не выдержу этого снова. Особенно теперь, когда у нас Никита.
— Люди меняются, — неуверенно сказал он. — Мама обещала не вмешиваться.
Я горько рассмеялась.
— Серёж, она уже вмешалась. Она продала квартиру за нашей спиной и поставила нас перед фактом. Это называется манипуляция. И это не изменится.
В трубке повисла тяжёлая тишина.
— Мне нужно идти на совещание, — наконец сказал он. — Вечером поговорим.
Но я знала, что разговор ничего не изменит. Серёжа всегда выбирал мать, когда дело доходило до конфликта. Всегда.
Вечером, после того как Никита уснул, мы сидели на кухне. Серёжа уткнулся в телефон, избегая моего взгляда.
— Ну что, будем разговаривать? — спросила я.
Он вздохнул и отложил телефон.
— Таня, я понимаю, что ты недовольна...
— Недовольна? — я покачала головой. — Серёж, я в бешенстве. Ты за моей спиной решил пустить своих родителей жить в нашу квартиру. В квартиру, которую мы выбирали вместе, за которую платим ипотеку вместе. Это предательство.
— Не драматизируй, — он поморщился. — Я не предавал тебя. Просто родители попросили о помощи, и я согласился. Что в этом такого?
— Серёж, они не просили. Они поставили нас перед фактом. Это разные вещи.
Он пожал плечами.
— Какая разница? Им нужна помощь.
— А нам нужно личное пространство! — я повысила голос, потом спохватилась, вспомнив про спящего Никиту. — Серёж, неужели ты не понимаешь? Это наш дом. Наша семья. Мы строили её годами. И сейчас твоя мать хочет всё это разрушить.
— Ничего она не хочет разрушить, — возразил он. — Наоборот, она хочет помочь. Присмотрит за Никитой, чтобы ты могла больше времени работе уделять...
Я закрыла глаза. Вот оно. Классический аргумент Валентины Петровны: «Таня слишком много работает, ребёнком не занимается».
— Серёж, я прекрасно справляюсь и с ребёнком, и с работой, — сказала я. — Мне не нужна помощь твоей мамы. Особенно такой ценой.
— Какой ценой?
— Ценой нашей свободы, нашего личного пространства, нашего психического здоровья, в конце концов! — я всплеснула руками. — Ты что, забыл, как мы жили у них? Как твоя мать контролировала каждый наш шаг? Как устраивала сцены, если что-то было не по её?
Он нахмурился.
— Ты преувеличиваешь. Да, были шероховатости, но...
— Шероховатости? — я не верила своим ушам. — Серёж, твоя мать довела меня до нервного срыва! Я ходила к психологу, чтобы прийти в себя после тех трёх месяцев! Ты сам тогда сказал, что никогда больше не заставишь меня жить с ней под одной крышей.
Он отвёл глаза.
— Танюш, я всё помню. Но сейчас другая ситуация. Они старые...
— Твоей маме пятьдесят восемь, а отцу шестьдесят два, — перебила я. — Они оба работают, оба в полном здравии. Какие они старые?
— Ну... они всё равно нуждаются в поддержке, — неуверенно сказал он.
— В поддержке — возможно. В том, чтобы жить вместе с нами — нет.
Серёжа вздохнул и потёр виски.
— Что ты предлагаешь? Они уже продали квартиру.
— Не моя проблема, — отрезала я. — Они взрослые люди, сами приняли это решение, не посоветовавшись с нами. Пусть сами и разбираются с последствиями.
— Тань, я не могу им отказать, — его голос стал жалобным. — Это же мои родители.
— А я — твоя жена. И я говорю: нет. Если ты их сюда приведёшь, мы с Никитой уйдём. К моей маме.
— Ты мне угрожаешь? — он вскинул брови.
— Нет, я ставлю тебя в известность, — сказала я. — Выбирай, Серёжа. Или я, или твоя мать под нашей крышей.
Следующие две недели превратились в холодную войну. Серёжа то уговаривал меня, то давил, то обвинял в чёрствости. Валентина Петровна звонила ежедневно — то мне, то сыну, — и каждый разговор заканчивался слезами или скандалом.
— Мы же семья! — восклицала она. — Почему Таня не хочет нам помогать?
Или:
— Неблагодарная! Мы всё для вас делали, а теперь вы нас на улицу выбрасываете!
Или, что хуже всего:
— Серёженька, ты мужчина или кто? Почему ты позволяешь жене собой командовать?
В ход шли все приёмы — от шантажа до манипуляций, от слёз до угроз. Даже Михаил Степанович, обычно спокойный и невмешивающийся в конфликты, позвонил мне и долго рассказывал, как тяжело им с Валентиной Петровной одним, как они мечтают быть ближе к внуку.
Я держалась, хотя временами казалось, что проще сдаться. Но я слишком хорошо помнила, как было в прошлый раз. И не собиралась проходить через это снова.
На десятый день противостояния я пришла с работы и обнаружила в коридоре чемоданы.
— Что это? — спросила я у Серёжи, который сидел на кухне с отрешённым видом.
— Что? — он даже не повернулся.
— Чемоданы в коридоре, — я старалась говорить спокойно. — Чьи они?
— Мои, — он наконец посмотрел на меня. — Я переезжаю к родителям. То есть... они всё-таки сняли квартиру, но она маленькая, им будет тесно втроём.
Я замерла.
— Ты уходишь от нас?
— Нет, — он покачал головой. — Не навсегда. Просто... мне нужно им помочь. А ты не хочешь. Я не могу выбирать между вами.
— Ты уже выбрал, — тихо сказала я.
Он вскочил.
— Нет! Я никого не выбирал! Это ты заставляешь меня выбирать! — он почти кричал. — Почему ты не можешь просто согласиться? Всем было бы лучше! Родителям было бы где жить, тебе помогали бы с Никитой, мне не пришлось бы разрываться!
— А мне? Мне было бы лучше? — я скрестила руки на груди. — Снова жить под постоянным контролем? Снова слушать критику? Снова чувствовать себя чужой в собственном доме?
— Ты всё преувеличиваешь, — он махнул рукой. — Мама обещала не вмешиваться.
— И ты ей веришь? — я покачала головой. — После всего, что было?
— Я хочу верить, — упрямо сказал он. — Они мои родители. И я не брошу их.
— А нас, значит, бросишь?
— Я не бросаю! — он снова повысил голос. — Я буду приходить, помогать с Никитой, с деньгами. Просто жить буду у родителей, пока... пока вы не помиритесь.
Я горько усмехнулась.
— То есть ты думаешь, что сможешь сидеть на двух стульях? Жить с мамой, но оставаться мужем и отцом для нас?
— А что такого? — он выглядел искренне удивлённым. — Многие семьи так живут. Вон, у Лёхи из бухгалтерии жена в Краснодаре с детьми, а он тут работает, раз в месяц к ним ездит...
— Мы живем в одном городе, Серёж, — устало сказала я. — И причина не в работе, а в том, что ты не можешь сказать «нет» своей матери. Даже ради собственной семьи.
Он не ответил. Я видела, что мои слова задели его, но не настолько, чтобы изменить решение.
— Когда ты уезжаешь? — спросила я, чувствуя, как внутри всё холодеет.
— Сегодня вечером, — он не смотрел мне в глаза. — Родители уже ждут.
— А с Никитой ты попрощаешься? Объяснишь, почему папа уходит?
Он вздрогнул.
— Я не ухожу насовсем. Буду приходить каждый день, гулять с ним, помогать...
— Конечно, — я кивнула. — Если мама разрешит.
Он открыл рот, чтобы возразить, но передумал. Мы оба знали, что я права.
Следующий месяц прошёл как в тумане. Серёжа действительно приходил каждый день — сначала после работы, потом всё реже и реже. Сначала звонил предупредить, потом просто появлялся на пороге, когда у Валентины Петровны были дела или встречи с подругами. И каждый раз всё больше походил на гостя, а не на хозяина дома.
Никита не понимал, что происходит. Он спрашивал, когда папа вернётся насовсем, почему он больше не живёт с нами, не обижены ли мы на него. Я старалась объяснить четырёхлетнему сыну ситуацию, не настраивая его против отца или бабушки, но это было невероятно сложно.
В одну из суббот Серёжа позвонил и сказал, что хочет взять Никиту к родителям на весь день.
— Мама готовит праздничный обед, — сказал он. — У отца день рождения. Все будут — сестра с мужем, дядя Витя...
— Почему ты не пригласил меня? — спросила я, хотя уже знала ответ.
— Ну... — он замялся. — Мама сказала, что тебе, наверное, будет неловко. После всего...
— После того, как я отказалась пустить её в наш дом, и она разрушила нашу семью? — уточнила я.
— Таня, давай не будем, — устало сказал он. — Ты можешь просто отпустить Никиту?
Я задумалась. С одной стороны, мне не хотелось отпускать сына к Валентине Петровне — зная её, она наверняка скажет ему что-нибудь обидное про меня. С другой — я не могла запретить Никите видеться с бабушкой и дедушкой.
— Хорошо, — сказала я наконец. — Но с условием, что ты приведёшь его домой до восьми вечера. Ему завтра в сад.
— Конечно, — он облегчённо выдохнул. — Спасибо, Тань.
В восемь вечера их не было. В девять — тоже. Я звонила Серёже, но он не брал трубку. В десять мне наконец позвонила Валентина Петровна.
— Танечка, прости, мы тут так заигрались, — проворковала она. — Никитушка так не хотел уходить, просил остаться ночевать. Мы и подумали — почему бы и нет? Я ему уже постелила, пижаму Серёжину детскую нашла...
— Валентина Петровна, — перебила я, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева, — немедленно передайте трубку Серёже.
— Серёженька занят, — её голос стал холоднее. — У нас гости.
— Тогда соберите вещи Никиты. Я сейчас приеду и заберу его.
— В такой поздний час? — притворно удивилась она. — Ну что ты, Танечка, нельзя ребёнка дёргать. Он уже почти спит. Завтра Серёжа отвезёт его в садик, а потом к тебе.
— Нет, — твёрдо сказала я. — Либо вы сейчас же даёте трубку Серёже, либо я вызываю полицию.
— Полицию? — она нервно рассмеялась. — Танечка, ты в своём уме? У ребёнка праздник, бабушка с дедушкой, папа рядом... Какая полиция?
— Валентина Петровна, Никита — мой сын. Мы с Серёжей не разведены, но я — его опекун по закону. И если вы отказываетесь вернуть мне ребёнка, это называется похищением.
В трубке повисла тишина, а потом раздался голос Серёжи:
— Тань, ты чего? Какое похищение? Никита с отцом, всё законно.
— Серёж, у нас была договорённость, — сказала я, стараясь говорить спокойно. — Ты обещал привести его до восьми.
— Ну извини, засиделись, — беспечно ответил он. — Что теперь, скандал устраивать?
— Я сейчас приеду и заберу сына, — сказала я. — Либо ты сам его привезёшь в течение получаса. Выбирай.
— Тань, не дури, — в его голосе появилось раздражение. — Ребёнок уже почти спит. Я привезу его завтра.
— Тридцать минут, Серёж.
Я повесила трубку и набрала номер Марины, своей лучшей подруги.
— Марин, прости за поздний звонок, — сказала я, когда она ответила. — Мне нужна твоя помощь.
Ровно через двадцать семь минут в дверь позвонили. На пороге стоял хмурый Серёжа с сонным Никитой на руках.
— Вот, привёз, — буркнул он. — Хотя не понимаю, зачем было устраивать такой цирк.
Я взяла сына на руки и только потом ответила:
— Не цирк, а соблюдение договорённостей, Серёж. Привет, Мариш, — я кивнула подруге, которая стояла в коридоре с телефоном в руках, записывая всё на видео. — Спасибо, что пришла.
— Это ещё что? — Серёжа нахмурился, заметив Марину. — Ты что, свидетелей позвала?
— На всякий случай, — спокойно ответила я. — Учитывая, что ты нарушил нашу первую договорённость, лучше перестраховаться.
— Танька, ты с ума сошла, — он покачал головой. — Мы же семья.
— Были семьёй, — поправила я. — До тех пор, пока ты не выбрал мать вместо жены и сына.
Он открыл рот, чтобы возразить, но я продолжила:
— Серёж, я подала на развод. И на алименты. Ты получишь документы на днях.
— Что? — он побледнел. — Когда ты успела?
— На прошлой неделе, — я крепче прижала к себе засыпающего Никиту. — Прости, но я так больше не могу. Это не брак, Серёж. Это какая-то странная форма заложничества. Ты — заложник своей матери, я — заложница твоей нерешительности. Пора это прекращать.
— Но мы же могли бы... — он запнулся. — Может, стоит попробовать помириться? Семейную терапию или что-то...
— Попробовать что, Серёж? — устало спросила я. — Ты уже сделал выбор. И этот выбор — не мы.
Он стоял на пороге, растерянный и будто внезапно постаревший. В глубине души я всё ещё любила его, но больше не могла — и не хотела — бороться с Валентиной Петровной за место в его жизни.
— Могу я хотя бы видеться с сыном? — тихо спросил он.
— Конечно, — я кивнула. — Ты его отец. Я не буду мешать вашему общению. Но только по предварительной договорённости. И только ты, без твоей мамы.
Он вздрогнул.
— Мама будет против...
— Это не её дело, — отрезала я. — Либо так, либо через суд. Выбирай.
В его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.
— Ты изменилась, — заметил он.
— Да, — согласилась я. — Я поняла, что единственный способ не дать твоей матери войти в нашу жизнь — закрыть дверь самой. Не только в квартиру, но и в отношения. Прощай, Серёж.
Я закрыла дверь, не дожидаясь его ответа, и отнесла Никиту в спальню. Марина пошла за мной.
— Ты как? — спросила она, глядя, как я укладываю сына.
— Странно, — призналась я. — Больно, но... легко. Как будто сбросила тяжёлый рюкзак, который тащила годами.
Она обняла меня.
— Горжусь тобой, — шепнула она. — Не каждый найдёт в себе силы защитить свои границы так решительно.
Я кивнула. Да, это было тяжёлое решение. Но правильное. За пять лет брака я видела, как Серёжа снова и снова уступает матери в ущерб нашей семье. Как он боится ей перечить, как позволяет ей вмешиваться в наши решения. И этот последний эпизод стал просто последней каплей.
Некоторые двери лучше закрыть. Навсегда. И свекровь — та самая дверь, которую я закрыла сегодня. Не только перед ней, но и перед той частью моей жизни, где я позволяла другим решать за меня.
Прошло полгода. Развод был оформлен быстрее, чем я ожидала. Серёжа не стал оспаривать ни один пункт моих требований — ни опеку над Никитой, ни раздел имущества, ни алименты. Он как будто сдался ещё до начала борьбы.
Валентина Петровна, конечно, так просто не сдалась. Она звонила мне, писала, приходила к офису, пыталась поговорить через общих знакомых. В ход шли все средства — от угроз до слёзных просьб.
— Танечка, не разрушай семью, — плакала она по телефону. — Серёженька так страдает. И внучок без отца. Давай всё-таки попробуем жить вместе, я обещаю не вмешиваться...
Я была вежлива, но непреклонна.
— Валентина Петровна, это уже решённый вопрос. Мы развелись. Серёжа может видеться с сыном, когда захочет, я не препятствую. Но наш брак закончился.
— Из-за какой-то глупой ссоры! — восклицала она.
— Не из-за ссоры, — спокойно отвечала я. — Из-за непримиримых разногласий. Серёжа выбрал вас, я выбрала себя и сына. Всё честно.
Однажды она подкараулила меня у детского сада, когда я забирала Никиту.
— Таня, давай поговорим, — она преградила мне дорогу. — Серёжа совсем извёлся. Он любит вас с Никитой, просто не может бросить нас с отцом. Зачем же такие крайности?
Никита, увидев бабушку, радостно бросился к ней. Она подхватила его на руки и прижала к себе, бросив на меня торжествующий взгляд. Мол, видишь, ребёнок-то меня любит.
— Валентина Петровна, — я старалась говорить спокойно, — давайте не будем устраивать сцен при ребёнке. Никита может видеться с вами, когда захочет. Но только в присутствии Серёжи. Таково моё условие.
— Какое условие? — возмутилась она. — Я бабушка! Имею право видеть внука когда захочу!
— Нет, — я покачала головой. — Такого права у вас нет. Ни юридически, ни морально. Особенно после того, как вы пытались оставить его у себя без моего согласия.
Она побагровела.
— Ничего я не пыталась! Просто ребёнок не хотел уходить!
— Валентина Петровна, — я протянула руки к Никите, — отдайте мне сына, пожалуйста.
— Бабуль, я пойду с мамой, — сказал Никита, почувствовав напряжение. — Мы потом с папой к тебе придём, ладно?
Она неохотно отпустила его, и он перебрался ко мне на руки.
— Видите, даже ребёнок понимает, что семья должна быть вместе, — сказала она с горечью. — Только вы уперлись.
— Семья и так вместе, — я улыбнулась сыну. — Мы с Никитой — семья. А Серёжа теперь в другой семье — с вами.
— Это ненормально! — воскликнула она.
— Это ваш выбор, — просто ответила я. — Прощайте, Валентина Петровна.
В тот вечер мне позвонил Серёжа.
— Тань, зачем ты маму расстроила? — в его голосе звучал упрёк. — Она теперь валерьянку пьёт, давление подскочило.
— Я не расстраивала, — спокойно ответила я. — Она подкараулила нас у садика, я просто обозначила свою позицию.
— Какую ещё позицию? — раздражённо спросил он. — Она всего лишь хотела увидеть внука.
— Серёж, мы это уже обсуждали, — я вздохнула. — Она может видеть Никиту, когда он с тобой. Не одна. После того, что случилось на дне рождения твоего отца, я не доверяю ей.
— Это была случайность, — в сотый раз повторил он. — Мы просто засиделись...
— Серёж, — перебила я, — давай не будем возвращаться к этому. Я свою позицию обозначила, и она не изменится. Если ты хочешь, чтобы бабушка общалась с Никитой — привози его сам или приходи к нам.
Он шумно выдохнул.
— Ладно, я понял, — сказал он после паузы. — Слушай... можно я заеду завтра? Поиграю с ним?
— Конечно, — я улыбнулась, хотя он не мог этого видеть. — Приезжай после пяти, мы будем дома.
После этого разговора что-то изменилось. Серёжа стал чаще приезжать к Никите, иногда забирал его на выходные, но всегда возвращал вовремя. Он больше не заговаривал о примирении, не упоминал мать, не пытался меня переубедить. Как будто наконец принял ситуацию.
А я... я начала новую жизнь. Впервые за долгие годы я почувствовала, что принадлежу себе, а не кому-то другому. Я могла решать, что готовить на ужин, не думая о том, одобрит ли это свекровь. Могла ходить в спортзал по вечерам, не выслушивая упрёки в том, что мало времени провожу с семьёй. Могла встречаться с друзьями, не отчитываясь, куда иду и когда вернусь.
Это было странное, непривычное чувство свободы. Пьянящее и немного пугающее одновременно.
Никита, к счастью, перенёс наше расставание с Серёжей лучше, чем я боялась. Он скучал по папе, но регулярные встречи помогали ему не чувствовать себя брошенным. А моё новое, более спокойное и радостное состояние, казалось, передалось и ему — он стал меньше капризничать, лучше спать, реже болеть.
Однажды, примерно через восемь месяцев после развода, Серёжа приехал забрать Никиту на выходные и попросил меня о разговоре.
— Тань, я тут подумал... — он явно нервничал. — Может, нам всё-таки попробовать всё наладить? Ради Никиты.
Я внимательно посмотрела на него. Он выглядел похудевшим, немного осунувшимся, но в его глазах появилась какая-то новая решимость, которой раньше не было.
— Наладить что, Серёж? — спросила я. — Мы развелись. У нас налажена система общения с Никитой, и она работает.
— Я про нас, — он сделал неопределённый жест рукой. — Может, попробуем ещё раз? Я многое переосмыслил за эти месяцы.
— Например? — я прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди.
— Например, что был неправ, — он опустил глаза. — Я действительно позволял маме слишком сильно влиять на нашу жизнь. И... когда ты поставила ультиматум, я тоже повёл себя глупо.
— И что изменилось? — спросила я, удивлённая его признанием.
— Я изменился, — просто ответил он. — Понял, что потерял самое важное, пытаясь всем угодить. И... я съехал от родителей. Снял квартиру.
Это действительно было неожиданно.
— А как же Валентина Петровна? Она согласилась?
— Какая разница? — он пожал плечами, и в этом простом жесте я увидела то, чего раньше не замечала, — растущую независимость. — Я не спрашивал её согласия. Я просто сказал, что переезжаю, и всё.
— Вот как, — я невольно улыбнулась. — И как она это восприняла?
— Сначала истерику закатила, — он усмехнулся. — Потом валерьянку пила и давление мерила. Потом решила, что это ты меня настраиваешь. А когда поняла, что я серьёзно... успокоилась, как ни странно. Сказала, что всегда знала, что так будет.
Мы оба рассмеялись. Это был первый момент искренней близости между нами за долгое время.
— Так что, Тань... Что скажешь? — спросил он с надеждой. — Может, сходим куда-нибудь? Просто поужинать, поговорить?
Я задумалась. Часть меня всё ещё любила его, скучала по нему. Но другая часть помнила все годы уступок, компромиссов, подчинения воле его матери. Помнила, как один за другим рушились мои личные границы, как я теряла себя в этих отношениях.
— Серёж, — наконец сказала я, — я рада, что ты нашёл в себе силы отделиться от родителей. Правда, рада. Это важный шаг. Но... я не готова вернуться к отношениям. Не сейчас. Может быть, никогда.
Он выглядел разочарованным, но не удивлённым.
— Я так и думал, — он кивнул. — Но решил попробовать. Знаешь, я правда многое понял за эти месяцы. И больше всего — что ты была права. Всегда права. Насчёт мамы, насчёт границ... всего.
— Лучше поздно, чем никогда, — мягко сказала я.
— Да, — он грустно улыбнулся. — Хотя, наверное, для нас это всё-таки слишком поздно.
Я не стала ни соглашаться, ни возражать. Время покажет.
Прошёл год после нашего развода. За это время многое изменилось.
Серёжа действительно стал независимее. Он регулярно виделся с Никитой, иногда забирал его на все выходные, даже брал отпуск, чтобы вместе поехать на море. Он перестал бросаться выполнять каждую прихоть матери, научился говорить «нет» и отстаивать своё мнение. Между нами установились ровные, почти дружеские отношения.
Валентина Петровна тоже изменилась — или, по крайней мере, изменила тактику. Она больше не устраивала истерик, не пыталась манипулировать, не подкарауливала нас с Никитой. Теперь она была сама любезность, когда мы случайно пересекались. Даже пыталась как-то извиниться — неловко, косвенно, но всё же.
Я получила повышение на работе, заняла должность руководителя отдела. Никита пошёл в подготовительную группу детского сада, стал более самостоятельным, обзавёлся друзьями. А я... я научилась жить для себя. Ходить на свидания, не чувствуя вины. Путешествовать, когда Никита был с отцом. Строить планы, не оглядываясь на чужие ожидания.
В один из вечеров Серёжа привёз Никиту после выходных и попросил разрешения войти.
— Нам нужно поговорить, — сказал он с непривычной серьёзностью.
Я пропустила его в квартиру, отправив Никиту разбирать рюкзак.
— Что-то случилось? — спросила я, когда мы остались одни на кухне.
— Вроде того, — он нервно потёр шею. — Я... я встретил женщину. Мы встречаемся уже три месяца.
Я почувствовала неожиданный укол ревности, но быстро подавила его.
— Это хорошо, — искренне сказала я. — Я рада за тебя.
— Правда? — он выглядел удивлённым.
— Конечно, — я улыбнулась. — Ты заслуживаешь счастья, Серёж.
Он кивнул, но всё ещё выглядел напряжённым.
— Дело в том, что... Я хочу познакомить её с Никитой. Но сначала хотел обсудить это с тобой.
Я была тронута его заботой и уважением к моему мнению.
— Спасибо, что спросил, — сказала я. — Я не возражаю, если ты считаешь, что отношения серьёзные.
— Я люблю её, — просто сказал он. — И... мама её одобряет, представляешь?
Я рассмеялась.
— Трудно поверить.
— Мне тоже, — он тоже улыбнулся. — Но они действительно нашли общий язык. Она психолог, кстати. Помогла мне понять многие вещи о себе, о наших с тобой отношениях, о маме... Даже мама начала меняться после общения с ней.
— Чудеса, — я покачала головой. — Ну что ж, я рада, что ты нашёл кого-то, кто делает тебя счастливым.
Он встал, собираясь уходить, но вдруг остановился.
— Тань, я давно хотел сказать... Спасибо тебе.
— За что? — удивилась я.
— За то, что не позволила мне и маме войти тогда. Ни в дом, ни в твою жизнь, — он смотрел мне прямо в глаза. — Если бы ты тогда сдалась, согласилась, пустила нас... ничего бы не изменилось. Мы бы все жили в несчастье. Ты была права, когда поставила жёсткую границу. Это заставило меня пересмотреть всю свою жизнь.
Я была потрясена его словами.
— Спасибо, что сказал это, — тихо ответила я. — Мне было нелегко тогда.
— Знаю, — он кивнул. — Я вёл себя как последний идиот. И очень жалею об этом. Но, может, всё к лучшему? Мы оба стали свободнее, сильнее. Научились жить самостоятельно.
— Да, — согласилась я. — Всё действительно к лучшему.
Когда он ушёл, я долго сидела на кухне, думая о нашем разговоре. О том, как иногда нужно потерять что-то, чтобы обрести себя. О том, как важно уметь закрывать двери перед теми, кто нарушает твои границы, даже если это самые близкие люди.
Год назад я не дала свекрови войти в мой дом и мою жизнь. Это было одно из самых трудных решений, но и самых правильных. Оно изменило не только мою жизнь, но и жизнь Серёжи, и даже, как ни странно, жизнь Валентины Петровны.
Иногда самый большой акт любви к себе — это просто сказать «нет». И закрыть дверь.