Старые часы на стене гостиной тикали так же, как и тридцать лет назад. Вот только теперь комната казалась меньше. Или это я выросла? Я сидела на диване с потертой обивкой и безвольно разглаживала складку на юбке. Август выдался душным, а кондиционеров в родительском доме отродясь не водилось. Пот неприятно стекал по спине.
Нотариус, полноватый мужчина в светлом костюме, протирал запотевшие очки. Его лицо раскраснелось от жары, а на лбу поблескивали капельки пота. Он откашлялся и раскрыл папку с документами.
— Итак, согласно воле Рябининой Тамары Васильевны... — начал он официальным тоном.
Я перевела взгляд на брата. Олег сидел в кресле напротив, положив ногу на ногу. Его дочь Настя устроилась на подлокотнике того же кресла. Они оба смотрели на нотариуса так внимательно, будто от его слов зависела их жизнь.
— ...жилой дом по адресу Вишневая, 14, а также земельный участок при нем переходят в равных долях ее детям: Рябинину Олегу Ивановичу — одна треть, Рябининой Ларисе Ивановне — одна треть, а также внучке Рябининой Анастасии Олеговне — одна треть.
Нотариус поднял глаза от бумаг и обвел нас взглядом:
— Есть вопросы?
В комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Я чувствовала, как внутри все сжимается. Значит, мама все-таки разделила дом на троих. Она никогда не говорила об этом прямо. Только иногда бросала фразы вроде: «Не переживай, Лариса, без крыши над головой не останешься».
Олег прокашлялся, а потом усмехнулся:
— Ну, с наследством все понятно.
Настя потеребила браслет на руке и бросила быстрый взгляд на отца. Какой-то странный, будто они заранее о чем-то договорились.
После ухода нотариуса мы остались втроем. Я машинально собирала чашки со стола.
— Лар, — окликнул меня брат. Его голос звучал мягко, почти заботливо. — Ты же понимаешь, что это все формальности?
— В каком смысле? — я замерла с чашкой в руке.
— Ну, эта треть дома... — он сделал неопределенный жест рукой. — Ты же не будешь на нее претендовать, правда?
Что-то кольнуло внутри. Настя смотрела на меня с легкой улыбкой, словно ждала очевидного ответа. Мои пальцы крепче сжали фарфоровую ручку.
— Почему не буду? — голос прозвучал тише, чем хотелось бы.
Олег переглянулся с дочерью, потом пожал плечами:
— Ну, ты же понимаешь... Здесь всегда будет твой дом, никто не спорит. Но формально... — он замялся. — Тебе ведь не нужна эта доля? У тебя своя квартира в городе.
Я смотрела на них обоих и чувствовала, как к горлу подкатывает комок. Они словно уже все решили за меня. Как будто моего мнения и не требовалось.
— Я... подумаю, — только и смогла выдавить из себя.
— Конечно-конечно, — Олег поднялся и похлопал меня по плечу. — Ты подумай. Главное, что мы семья, верно?
Он улыбнулся, но глаза оставались холодными.
А часы все тикали. Так же, как тридцать лет назад — когда мы с братом делили мамино внимание, а не ее наследство.
Семейные узы
Прошло три дня. Я замешивала тесто для пирога, когда во дворе раздался звук подъезжающей машины. В окно было видно, как Олег паркует свою новенькую «Тойоту». Настроение сразу упало. Не то чтобы я не ждала этого визита — скорее, надеялась оттянуть его подольше.
Вытерев руки полотенцем, я пошла открывать. Брат стоял на пороге с пакетом из супермаркета.
— Привет, сестренка. Решил заехать, проведать, — он поцеловал меня в щеку и прошел на кухню, как будто вчера ушел, а не появился впервые за два месяца. — А у тебя, смотрю, выпечка намечается?
— Хотела пирог испечь, — я пожала плечами.
— С яблоками? — оживился Олег. — Как в детстве?
— С яблоками.
Мы сидели за кухонным столом. Я разливала чай, а Олег выкладывал из пакета конфеты и печенье. Всё как в старые добрые времена. Только во взгляде брата читалось что-то, отчего мне становилось не по себе.
— Как твои дела? — спросила я, чтобы нарушить звенящую тишину.
— Да так, — он вздохнул и отхлебнул чаю. — Работы много. Сама знаешь, кризис. У Насти свадьба на носу, денег уходит — не сосчитать. А тут еще этот кредит висит...
Я кивнула. Кредит Олег взял три года назад на квартиру для дочери. Большую, в новостройке.
— Ипотеку платим, сил нет, — продолжал он. — А с внуками вообще беда будет. Настя сразу сказала, что двоих хочет, и не позже, чем через год после свадьбы.
Я снова кивнула, думая о том, что Настя, в свои двадцать пять, никогда не работала. Говорила, что «ищет себя». А теперь, значит, и внуки...
— Понимаешь, Лариса, — Олег неожиданно взял меня за руку, — мы же семья. Должны держаться вместе, помогать друг другу.
Вот и началось, подумала я.
— Я всегда тебе помогала, — сказала тихо, высвобождая руку.
— Конечно, конечно, — кивнул он. — Ты у нас всегда была золотце. И сейчас, знаю, подумаешь о семье.
Он посмотрел мне прямо в глаза:
— Насчет дома... ты же понимаешь, что тебе эта доля ни к чему? У тебя своя квартира, ты одна. А нам... нам этот дом нужнее. Можем его продать, расплатимся с долгами.
— Там мама всю жизнь прожила, — возразила я. — Как продать?
— Да что толку-то, — отмахнулся брат. — Стоит пустой, только деньги на содержание уходят. А мог бы пользу принести.
— Может, я хочу там жить, — сказала я тихо.
Олег усмехнулся:
— Брось. Что тебе в этой глуши делать? Тебе и в городе хорошо. Работа рядом, поликлиника. А здесь что? Огород копать на старости лет будешь?
— Мне всего пятьдесят четыре, — напомнила я.
— Вот именно, — он словно не заметил моего тона. — Какая тебе разница? Ты одна, тебе все равно ничего не нужно. А у меня — семья, внуки скоро.
Это «ты одна» резануло по сердцу. Вот как, значит. Раз нет мужа и детей — значит, и прав на что-то нет? Словно я человек второго сорта.
— Лариса, — Олег снова взял меня за руку. — Подумай о нас. Мы с мамой всегда о тебе заботились. Теперь твоя очередь позаботиться о семье.
Я смотрела на его руку поверх моей и чувствовала, как внутри растет что-то тяжелое, темное. Обида? Гнев? Разочарование? Всю жизнь меня учили уступать. «Ты же девочка, будь мягче. Ты же старшая, уступи братику». А потом: «Ты же одинокая, тебе проще».
Когда Олег уезжал, я все еще стояла на пороге с улыбкой — вежливой, натянутой. И всё думала: почему я должна отказываться от того, что принадлежит мне по праву? Почему мое одиночество делает меня менее достойной?
А в голове крутилось: «Ты одна, тебе всё равно ничего не нужно». И от этих слов на душе становилось мутно и горько.
Сообщение
Утро выдалось пасмурным. Я сидела на балконе своей городской квартиры, завернувшись в плед, и смотрела, как ветер гоняет опавшие листья по двору. Осень в этом году наступила рано. Впрочем, как и седина — я заметила ещё несколько серебряных прядей, когда расчёсывалась утром.
Чашка с чаем грела руки. На столике лежал телефон, который я проверяла каждые пять минут, сама не зная зачем. После визита Олега прошла неделя. Я не звонила ему, и он не звонил мне.
Телефон тихо пискнул. Сообщение. Я нехотя взяла его в руки, и сердце ёкнуло, когда увидела имя отправителя. «Настя».
«Тётя Лариса, привет! Как твоё здоровье? Давно не виделись. Хотела спросить, не надумала насчёт дома? Папа говорит, что ты ещё думаешь. Ты всегда была самой разумной в нашей семье. Надеюсь, не подведёшь. Целую».
Я перечитала сообщение трижды. Обычные слова. Ничего такого. Забота о здоровье, поцелуй в конце. Но это «надеюсь, не подведёшь»... От него повеяло чем-то холодным.
Откуда в моей племяннице эта уверенность, что именно «разумным» будет отказаться от своей доли? Почему «подведу», если решу иначе?
Я отложила телефон, не ответив. По стеклу забарабанил дождь. Крупные капли стекали вниз, сливаясь в извилистые дорожки. Я вспомнила, как в детстве мы с Олегом любили смотреть на такие капли, спорили, чья быстрее доберётся до края окна.
Тогда всё было просто. Брат и сестра. Семья. Потом жизнь развела нас. Он женился рано, быстро стал отцом. Я же... да, осталась одна. Не сложилось. Сначала учёба, потом работа. Заботы о маме, которая тяжело болела последние годы. Как-то не до личной жизни было.
И что теперь — я должна чувствовать себя виноватой за своё одиночество? Или благодарить за то, что они готовы меня, такую неприкаянную, считать семьёй?
Я вздохнула и снова взяла телефон. «Надеюсь, не подведёшь». И ведь ничего прямо не сказано. Не «отдай долю», не «откажись от наследства». Просто — «не подведи».
Это было так... по-настиному. Она никогда не говорила прямо, если хотела чего-то добиться. Всегда обходными путями, намёками. «Тётя Лариса, какое у тебя красивое колечко» — когда хотела его примерить. Или «тётя Лариса, ты так вкусно печёшь, никто так не умеет» — когда просила испечь торт на её день рождения.
А теперь вот это «не подведи». И за этими словами я слышала совсем другое: «Если не откажешься, то подведёшь. Будешь плохой тётей. Эгоисткой. Не думающей о семье».
Дождь усилился. Где-то вдалеке громыхнуло. Я сделала глоток уже остывшего чая и поморщилась. Внутри растекалось раздражение — тягучее, неприятное.
Почему я должна чувствовать себя виноватой? Мама оставила дом троим — значит, считала это справедливым. Почему я должна доказывать свою «разумность», отказываясь от того, что принадлежит мне по праву?
На экране телефона всё ещё светилось сообщение. «Надеюсь, не подведёшь».
Я вдруг поймала себя на мысли: а что, если откажусь? Что тогда? Перестану быть «разумной тётей Ларисой»? Стану той, кто «подвела»?
Впервые в жизни эта перспектива не показалась такой уж пугающей. Наоборот, где-то глубоко внутри шевельнулось что-то новое. Протест. Желание наконец сделать так, как я хочу. Не как ждут от меня другие, а как решу сама.
Мой палец завис над клавиатурой. Я хотела ответить что-то резкое, но... не стала. Просто выключила телефон и отложила его в сторону.
За окном сверкнула молния, и через несколько секунд раздался раскат грома. Надвигалась гроза. А во мне что-то менялось — медленно, но неотвратимо, как меняется погода за окном.
На лавочке
В выходные я поехала в родительский дом. Не для того, чтобы принять решение — просто хотелось побыть там, среди маминых вещей, подумать без городского шума. Может, даже собрать немного яблок — они уже наливались соком в саду.
Усадьба встретила меня тишиной и запустением. Трава проросла через дорожку к крыльцу, доски скрипели под ногами. В саду яблоки уже падали на землю, привлекая ос. Жизнь здесь словно замерла без хозяйки.
Я бродила по комнатам, смахивая пыль с мебели, и всё думала — о маме, о брате, о себе. Эти стены так много видели. Здесь прошло наше с Олегом детство, здесь мама встретила старость. И хотя последние годы я жила в городе, приезжая на выходные ухаживать за больной мамой, дом всегда считала своим. Родным.
Устав от непривычной тишины, я вышла во двор, присела на старую скамейку у забора и закрыла глаза. Слышно было, как у соседей играет радио.
— Лариса? — голос Анны Петровны, нашей соседки, заставил меня открыть глаза. — Надо же, не ожидала тебя увидеть!
Анна Петровна, грузная женщина лет шестидесяти, стояла у калитки, опираясь на трость. Вдова пятый год, она держалась крепко и независимо. Всегда говорила что думает, за что мама её одновременно уважала и побаивалась.
— Здравствуйте, Анна Петровна, — я подвинулась, освобождая место. — Заходите, посидим вместе.
Соседка, кряхтя, опустилась рядом со мной.
— Проведать решила родные пенаты? — спросила она, разглаживая складки на своей цветастой юбке.
Я кивнула.
— Дом без людей быстро стареет, — заметила Анна Петровна. — А теперь, поди, и вообще неясно, что с ним будет. Или уже решили с братом?
Видимо, что-то в моём лице изменилось, потому что она прищурилась:
— Что, не складывается у вас?
— Сложно сказать, — я не знала, стоит ли посвящать её в семейные дела, но потом решила — почему нет? Анна Петровна знала нашу семью всю жизнь. — Брат с племянницей хотят, чтобы я отказалась от своей доли. Говорят, мне всё равно не нужно, а им пригодится.
Соседка фыркнула:
— Вот как, значит? Тамара ещё лежит на погосте без сорока дней, а они уже делят. Не по-божески.
— Да они не... — начала я и осеклась. Почему я их защищаю? — Мама оставила дом на троих, но Олег считает, что мне доля ни к чему. У меня своя квартира, я одинокая, а у него семья, внуки скоро.
— И что? — Анна Петровна выпрямилась, опираясь на трость. — А тебе не хотелось бы летом здесь жить? Воздух чистый, тишина, сад. На пенсию выйдешь, как раз хорошо будет.
В этой простой мысли было что-то, до чего я сама не додумалась. Действительно, почему бы мне не использовать дом? Ведь это не только память о маме — это и моё наследство, часть моей жизни.
— Лариса, — неожиданно мягко произнесла соседка, — могу спросить кое-что?
— Конечно, — я повернулась к ней.
— А ты чего хочешь? — простой вопрос прозвучал так неожиданно, что я растерялась. — Не Олег, не Настя и даже не я. Ты. Чего хочешь ты сама?
Я смотрела на неё, не зная, что ответить. За всеми этими днями волнений и сомнений я даже не задала себе этот вопрос. Чего хочу я?
— Не знаю, — честно призналась я. — Если подпишу отказ — вроде как правильно делаю, о семье думаю. А если нет... то чувствую себя виноватой.
— Перед кем? — прищурилась Анна Петровна.
— Перед братом, перед племянницей...
— А перед собой — не чувствуешь?
Я замолчала. Вот оно что. Перед собой.
— Знаешь, — соседка положила морщинистую руку на мою, — моя мама, царствие ей небесное, всегда говорила: «Неправда, сказанная из доброты, всё равно остаётся неправдой». Так и с уступками. Если уступаешь не по доброте душевной, а из страха показаться плохой — это не доброта. Это слабость.
Я смотрела на неё, и что-то внутри меня словно разворачивалось, распрямлялось. Как будто я всю жизнь носила тесную одежду, а теперь наконец сняла её.
— Так чего ты хочешь, Лариса? — повторила Анна Петровна.
И впервые за все эти дни я позволила себе подумать не о том, что будет правильно в глазах брата, племянницы или даже покойной мамы. А о том, чего действительно хочу я.
— Я не хочу отказываться от своей доли, — слова прозвучали твёрдо и ясно. — Это мой дом. Моё наследство. И я имею на него право.
Анна Петровна улыбнулась — так, как улыбаются, когда видят что-то хорошее, долгожданное.
— Вот и славно, — она похлопала меня по руке. — Тамара бы одобрила. Она хотела, чтобы у тебя был дом. Настоящий, свой.
Над нами щебетали птицы, и ветер шелестел в яблоневой листве. А на душе у меня впервые за долгое время было спокойно и ясно.
Решительный шаг
Телефонный звонок раздался в среду вечером, когда я, вернувшись с работы, просматривала старый фотоальбом. На экране высветилось имя брата. Я глубоко вдохнула и ответила.
— Лариса, завтра заедем к тебе с Настей, — без предисловий начал Олег. — У нас все документы готовы, нотариус согласовал. Тебе только подписать нужно.
— Подписать — что именно? — спросила я, хотя прекрасно понимала, о чем речь.
— Документы на отказ от доли, конечно, — в голосе брата проскользнуло раздражение. — Мы же обсуждали. Будем часов в шесть, устроит?
Он говорил так, будто мое согласие было делом решенным. Даже не спросил, согласна ли я вообще подписывать что-либо.
— Приезжайте, — сказала я после паузы. — Я буду дома.
Весь следующий день на работе я не могла сосредоточиться. Перед глазами стояло мамино лицо, слышался разговор с Анной Петровной, мелькали сообщения Насти с этим «не подведешь». К вечеру меня охватило странное спокойствие. Я твердо знала, что собираюсь сделать.
Ровно в шесть в дверь позвонили. Я открыла и увидела Олега и Настю — нарядных, каких-то неестественно оживленных. Брат держал в руках большую папку с документами.
— Проходите, — я пригласила их в комнату.
— Мы ненадолго, — Олег достал из папки несколько листов. — Вот здесь и здесь твои подписи нужны. Мы уже от нотариуса, он все проверил.
Настя сидела на краешке дивана и улыбалась, теребя браслет на руке — такая же нервная привычка была у мамы.
— Чаю хотите? — спросила я.
— Да некогда нам, Лариса, — нетерпеливо ответил брат. — Нас еще нотариус ждет. Ты подписывай, я объясню по ходу, если вопросы будут.
Он протянул мне ручку и бумаги. Настя подалась вперед, не сводя глаз с моих рук. Я взяла документы и начала медленно читать первую страницу.
— Да что там читать, — Олег нервно усмехнулся. — Стандартная форма отказа от доли наследства в пользу других наследников. Вот здесь подпись, и на второй странице еще одна.
Я подняла глаза и посмотрела на брата. Впервые за много лет я действительно его видела — нетерпеливого, привыкшего все решать по-своему. Он всегда был таким, просто раньше я старалась не замечать.
— Я не буду это подписывать, — сказала я спокойно.
В комнате повисла тишина. Настя замерла с приоткрытым ртом, а Олег, казалось, не понял, что я сказала.
— Что значит «не буду»? — переспросил он с нервной улыбкой. — Мы же договорились.
— Нет, Олег, — я покачала головой. — Мы не договаривались. Ты решил, что я должна отказаться от своей доли, и даже не спросил, чего хочу я.
Брат резко выпрямился, его лицо побледнело.
— Лариса, не дури, — процедил он. — Мы всё обсудили в прошлый раз. Ты же понимаешь ситуацию. У меня долги, у Насти свадьба...
— А у меня — моя жизнь, — я положила бумаги на стол. — И мое наследство. Мама оставила дом на троих, значит, считала это справедливым.
— Лариса, — в разговор вступила Настя, ее голос звучал притворно ласково. — Тетя Лариса, ты же всегда была такой понимающей. Мы ведь семья...
— Именно поэтому, — я посмотрела племяннице прямо в глаза, — я не подпишу отказ. Потому что семья — это не когда один отдает, а другие берут. Семья — это когда уважают право каждого.
Олег вскочил, лицо его побагровело:
— Что за новости? Ты же никогда не интересовалась этим домом! Тебе-то он зачем? У тебя квартира есть! Ты одна, бездетная, тебе все равно некому оставить!
Каждое слово било, как пощечина. Но уже не так больно, как раньше. Что-то во мне окрепло за эти дни.
— Эта доля — моя, — я встала напротив брата, глядя ему прямо в глаза. — И я буду с ней поступать так, как сочту нужным. Я не буду подписывать никаких бумаг. И не хочу больше это обсуждать.
Настя смотрела на меня так, будто видела впервые. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Олег жестом остановил ее.
— Ты пожалеешь об этом, — процедил он, собирая бумаги. — Не думал, что ты такая... такая...
— Какая? — я подняла бровь. — Самостоятельная? Думающая о себе? Имеющая свое мнение?
Брат не ответил. Он схватил папку, кивнул Насте, и они направились к выходу. У двери Олег обернулся:
— Это не конец, Лариса. Мы еще вернемся к этому разговору.
— Нет, Олег, — я покачала головой. — Не вернемся. Я приняла решение.
Когда дверь за ними захлопнулась, я прислонилась к стене и закрыла глаза. Сердце колотилось как сумасшедшее, ноги подкашивались. Но внутри, глубоко внутри, разливалось удивительное чувство — легкость и сила одновременно.
Я сделала это. Впервые в жизни я сказала «нет» там, где обычно говорила «да». И мир не рухнул. Наоборот — он вдруг стал яснее и чище, как бывает после грозы.
Я подошла к окну. На улице сгущались сумерки, зажигались фонари. Мне вдруг подумалось, что это очень похоже на то, что происходит со мной. Сумерки прежней жизни — и свет новой, только начинающейся.
Новая жизнь
Прошло три месяца. Осень уступила место зиме, и родительский дом укрылся пушистым снежным одеялом. Я приезжала сюда каждые выходные, постепенно наводя порядок и делая мелкий ремонт. В доме уже работало отопление, на окнах появились новые шторы, а в маминой комнате я поставила удобное кресло у окна — всегда мечтала сидеть в таком с книгой, глядя на сад.
В тот день я как раз закончила развешивать кухонные полки. Руки гудели от работы, но на душе было легко и спокойно. Впервые за долгие годы я чувствовала — это мой дом. По-настоящему мой. Не просто воспоминание о детстве или месте, где жила мама, а именно мой собственный уголок, где каждая мелочь теперь отражала меня.
Я заварила травяной чай и устроилась в кресле у окна. За стеклом кружились крупные снежинки, оседая на ветках яблонь. Тишина, покой... Даже не верилось, что всего несколько месяцев назад здесь разыгралась такая драма.
После нашей последней встречи Олег не звонил и не писал. Настя тоже молчала. Я знала через общих знакомых, что брат продал свою городскую квартиру и переехал в новостройку ближе к окраине — видимо, решил финансовые проблемы другим способом. Иногда я думала, что, возможно, мой отказ даже пошел ему на пользу — заставил искать решения, а не идти по пути наименьшего сопротивления.
Телефон, лежавший на подлокотнике кресла, вдруг ожил. Сообщение. Я не спешила смотреть — привыкла уже никуда не торопиться, наслаждаться каждым моментом. Допив чай, все же взяла его в руки. «Настя».
«Тетя Лариса, здравствуй. Долго думала, стоит ли писать. Мы были неправы. Я и папа. Особенно с тем, как мы все это преподнесли. Прости нас, если сможешь. После Нового года мы с Мишей расписываемся. Было бы здорово, если бы ты пришла».
Я смотрела на экран, и что-то теплое разливалось внутри. Не торжество, нет. Скорее — принятие. Значит, время действительно лечит. Значит, даже самые сложные узлы когда-нибудь развязываются.
Я положила телефон обратно на подлокотник, не отвечая сразу. Подойдя к окну, распахнула его настежь. Морозный воздух ворвался в комнату, принося с собой запах снега и хвои. Глубоко вдохнув, я подумала, что отвечу Насте — обязательно отвечу. Но чуть позже. Сейчас мне хотелось просто постоять так, наедине с зимним садом и своими мыслями.
За эти месяцы изменилось многое. Я подала заявление на досрочный выход на пенсию — годы ухода за больной мамой дали такое право. Уже подыскивала замену на своей должности в библиотеке. Планировала с весны разбить новые грядки и, может быть, завести собаку — всегда мечтала о лабрадоре, но в городской квартире это было неудобно.
Вернувшись к креслу, я взяла в руки книгу, которую начала читать еще неделю назад. Между страницами лежала фотография — мы с мамой в этом самом саду, мне лет двенадцать, стою с большим яблоком в руках и улыбаюсь до ушей. Я провела пальцем по выцветшему снимку.
— Ты знала, мама? — прошептала я. — Знала, что мне понадобится этот дом? Что я вернусь сюда?
За окном снова повалил снег. Я подумала, что весной обязательно посажу в палисаднике те синие цветы, которые мама так любила. Название все время вылетало из головы, но я помнила, как они выглядят.
И вдруг меня осенило. Вот что изменилось за эти месяцы — я научилась думать о будущем. Строить планы. Мечтать. Раньше жизнь словно стояла на месте, день сменял день, неделя неделю. Я просто существовала, плыла по течению. А теперь... теперь я на что-то надеялась, к чему-то стремилась.
Я снова взяла телефон и перечитала сообщение Насти. «Мы были неправы». Простые слова, но сколько за ними стояло.
«Здравствуй, Настя, — начала печатать я. — Спасибо за сообщение. Я обязательно приду на вашу роспись. И если хотите, можем встретиться раньше. Я бываю в городе по вторникам. Можем выпить кофе и поговорить. Твоя тетя Лариса».
Отправив сообщение, я вернулась к книге. На душе было спокойно и светло. Я снова посмотрела в окно, на заснеженный сад. Яблони стояли в серебристом инее, словно невесты. Летом они снова дадут плоды, а я снова буду собирать их в большую корзину. И, может быть, испеку яблочный пирог.
И, может быть, позову Настю с ее Мишей на чай. И, может быть, даже Олега, если он будет готов принять мой выбор.
А может, и нет. Я никуда не торопилась. Теперь у меня было все время мира — и дом, который ждал именно меня.