Да! Для Ивана Николаевича Лунина, пятидесятивосьмилетнего школьного учителя химии – это было первое свидание. Многое было в его долгой жизни. И детство в деревне, полное самых настоящих робинзоновских приключений, и служба в армии на Дальнем Востоке, и учёба в институте химической промышленности, и радости, и горести, а вот первого свидания не было. Не случилось.
В его родной Снегирёвке мальчишек было пруд пруди. Только у него было двое братьев – старший и младший. У обоих соседей по трое мальчишек. А у Фефеловых, дальних родственников Луниных, шестеро. Девчонки в деревне были, но все не его возраста. А ровесниц не было. Лишь летом, на короткий срок, приезжала к бабе Насте внучка Таня из Сургута. Вот тут начиналось настоящее светопреставление. Рядом с бабой Настей жил Колька Деев. Он обычно первый и узнавал о приезде Тани. И уже через несколько минут деревню сотрясал Колькин возглас:
– Танька приехала! – Кричал он что было сил, пробегая босиком всю центральную улицу Снегирёвки до самой речки. – Танька-ааа, Танька-ааа приехала!
И к вечеру к дому бабы Насти начиналось паломничество. Вымытые после дневных деревенских забот, в чистых рубашках, с горящими глазами шли деревенские мальчишки. Таня, белокурая девочка с двумя небольшими бантами, вплетенными в косички, выходила из дома и усаживалась на поваленный старый вяз.
– Хату мне спалите, – ворчала довольным голосом из окна баба Настя, обрадованная таким вниманием.
Через какое-то время рядом с вязом появлялась большая сковорода жареных семечек. И до самых сумерек мальчишки слушали Танины рассказы о двухсоставных трамваях, о реке Обь, в которой водятся большущие рыбы, которых можно ловить прямо в сачок, о больших многоэтажных домах и о многом, многом другом, невиданном и непонятном деревенским детям.
Потом Ваня приходил домой, забирался на второй ярус сделанной отцом кровати, ложился под одеяло, и из его груди вырывалось печальное «ох»...
С этим «ох» он учился и в школе, до которой было топать целых десять километров. Там девчонок было больше. Были и одноклассницы. Но когда вошёл в возраст, то девчонки оказались все заняты.
После школы, получив водительские права на управление трактором, он год работал с отцом в тракторной бригаде. А потом Ивана забрали служить в пограничные войска на Дальний Восток. И оказался он там снова в окружении парней-сослуживцев и белых сопок.
– Привет с тех мест, где нет невест..., – начинал он каждый раз письма своим родным и заканчивал любимым: «Ох, до дембеля еще потеть и потеть».
Когда возвращался из армии, на одной из станций, где поезд стоял целых два часа, разговорился с двумя девчонками, пришедшими сюда кого-то провожать. Очень уж ему понравилась одна из них. Он говорил без умолку. Рассказывал о горах, покрытых снегом, об армейском друге, который был настоящим чукчей. И о том, как он умел играть на варгане. Девушку звали Наташей. И когда поезд начал трогаться, она обняла его и поцеловала в щеку.
– Пиши, Ваня. Куликова я. А живу здесь, на станции. Пиши!
Иван, запрыгнув в поезд, зачарованно смотрел на удаляющуюся фигуру Наташи, пока та совсем не исчезла.
– Ох, Наташа, – вырвалось у него откуда-то из самого нутра. Он еще раз посмотрел через окно в сторону станции, и пошел наполненный этим новым чувством в своё купе. С этим же новым чувством он и добрался до родных мест, где его ждали большие перемены.
За время службы его родители переехали в посёлок. Отцу предложили должность бригадира в новой тракторной бригаде, и он не стал отказываться. Им дали половину хорошего кирпичного дома с тремя комнатами, которые к приходу Ивана были уже неплохо обставлены на современный лад. Одна из комнат предназначалась для него с младшим братом Геной. А главное, Иван теперь мог не ютиться на втором ярусе кровати, где он с таким восторгом вспоминал Таню и на которой проспал до самой службы. Теперь его ждала настоящая фабричная кровать с такой же фабричной прикроватной тумбой. Рядом стоял одежный шкаф с ключом на два отдела, с полками и вешалками.
– Вот, Ванька, живи, – сказала ему мать, когда он стал с интересом рассматривать новую мебель. – Отец выхлопотал. Дай Бог здоровья председателю. Будешь с отцом работать. Женишься. А там и тебе жильё дадут.
Иван хотел рассказать матери о своих новых чувствах к едва ему знакомой Наташе, но, посмотрев на неё и на появившуюся в волосах седину, передумал. Лишь про себя, чуть слышно, вновь произнес «ох».
А вскоре в его жизни появилась Людмила, которая заменила ему и новые чувства, и, кажется, саму его жизнь. Тогда она была просто Людочкой, милой и веселой девушкой с соседней улицы. Её отец, Василий Семёнович, и был тот самый председатель колхоза, друг детства его отца, с которым их свела служба на одном из фронтов. Хоть они и не встречались на войне, и служили в разных полках, но называли друг друга однополчанами, и крепко напивались на Девятое мая. Он-то и помог отцу Ивана перебраться в новый строящийся поселок.
– Потанцуем? Или что? – спросила его Людочка на вечерних танцах в поселковом клубе. – Или боишься?
– Тебя, что ли? – возмутился Иван, но тут же согласился на её предложение. Потом они гуляли вместе на местной свадьбе, где, оказавшись вдвоем в маленьком чулане, куда оба пошли за солеными огурцами, долго целовались. И не успел Иван опомниться, как уже пришли смотреть дворы…
***
На другой день после смотрин отец, раскрасневшись от утренней опохмелки, подошел к сыну, положил ему руку на плечо и сказал:
– Вот тебе, сынок, и жена. Она хорошая. Королева настоящая. Да и отец её мой друг и боевой товарищ. Кто бы мог подумать, что мы и породнимся. Мы же с ним… Эх. – и он прослезился.
Потом была свадьба. Веселая и шумная. Как и все здешние свадьбы. Молодежь разодралась. Мужики со стариками вспоминали войну. Пели песни. Женщины, выпив, танцевали, после, еще выпив, обнимались друг с другом и плакали. Не упуская при этом из виду своих мужей. Словно ожидая какого-то, понятного только для их женского ума сигнала, чтобы вырвать из общего веселья своего мужика и увести, ругая всю дорогу, домой.
Пока Иван служил в армии, старший брат уехал за большими деньгами на Север. И, видимо, там сошелся с женщиной. Отношения его с отцом и до отъезда не ладились. Сашка был непослушный и нередко получал от отца оплеухи. А после такого известия их отношения и вовсе разладились. На свадьбу к Ивану брат не приехал. Лишь спустя месяц прислал Ивану письмо с пожеланиями семейного счастья и с просьбой не повторять ошибок. Каких именно – Иван не понял. Комнату брата теперь и заняли молодожены.
Людмила пришлась ко двору. Она хорошо поладила и со свекровью, и со свёкром. Помогала младшему брату с учебой. Иван почувствовал себя счастливым. Он стал работать трактористом, а жена в бухгалтерии счетоводом. И лишь временами, когда выпадала минута посидеть в тишине одному, листая свой армейский альбом, у него вырывалось протяжное «ох…».
Однажды вечером к ним пришел Василий Семенович. Вид у него был взволнованный.
– Где Ванька? – с порога протрубил он.
– Случилось что-то? Чего ты такой? – испугалась мать, – спит он. – Сами же гоняете его целыми днями. Что стряслось?
– Да вот, стряслось. Да не смотри ты на меня, как на врага. Стряслось хорошее. Зови всех. И стол накрывай.
За столом Василий Семенович рассказал, что пришёл наказ с самого верха повысить уровень образования молодежи. И отправить в сельскохозяйственный институт молодых передовиков.
– Дети поедут учиться. – подытожил Василий Семенович. – Уже все решено. И комнату выделят, и с другим помогут, если чего. В светлые времена живём…
Иван подчинился и этому новому течению его жизни, как и всем прочим до этого. И вскоре они уехали с Людой в город Иваново, где, поступив в институт, стали жить в семейном общежитии.
Потом жизненное колесо еще много раз меняло направление и Иван снова и снова, послушно встраивался в его неумолимый бег. В институте преподаватели, заметив его способности к точным наукам, помогли перевестись в институт химической промышленности, который он окончил с красным дипломом. После было распределение в Иркутск на химическое предприятие. Там он вырос до должности зав. лабораторией. Люда, окончив сельскохозяйственный институт с двумя академическими отпусками из-за беременности, уехала с ним, устроившись работать в бухгалтерию. Прожив порядочое время в Иркутске, они встретили развал страны и своего предприятия. А затем, переехав в соседний городок, оба стали работать школьными учителями. Две дочери выросли и вышли замуж, разъехавшись в разные города. Не дожив до своего пятидесятипятилетия одного месяца, Людмила Васильевна умерла, оставив Ивана Николаевича в одиночестве.
***
Умерла Людмила Васильевна скоропостижно. Сидела в кресле у телевизора. Иван Николаевич разбирал контрольные работы учеников. Заметив подозрительную тишину, зашел в зал и сразу все понял.
Школа помогла с похоронами. В последние годы Людмила стала ходить в церковь рядом с их домом. Там же её и отпевали. Стоя на отпевании и всматриваясь в лицо покойной жены, Иван Николаевич никак не мог справиться с чувством ужаса. У него не было сожаления. Не было скорби. А было именно чувство ужаса, которое так глубоко заползало к нему внутрь. Отчего становилось невыносимо. Он вдруг понял, что никогда не любил её. Что сейчас перед ним лежит совершенно чужой ему человек. Словно ничего и не было в его жизни. Ни молодости, где они были счастливы, ни тех лет, когда воспитывали вместе детей, вообще ничего.
«А что же тогда было? – пронеслось у него в голове. – Что же это было тогда?»
Он смотрел на гроб с женой. Смотрел на печальные лица коллег. На пожилого священника, поизносившего странные и непонятные слова. На мгновение ему становилось легче. Он даже ощущал что-то, напоминающее слёзы, но это ощущение быстро сменялось удушающей пустотой и отчаянием.
После похорон, в школьной столовой были поминки. К нему то и дело подходили знакомые и незнакомые люди. Женщины брали за руку, мужчины хлопали по плечу. И все выражали соболезнование. А у него, всё так же, как и в детстве, и в юности, и в армии, и в том поезде, после знакомства с Наташей на станции, как и в другие моменты жизни, откуда-то снизу, казалось, что из-под самого сердца, вырывалось и вырывалось его печальное, а теперь еще и смешанное с этим ощущением ужаса – «ох».
***
Жизнь после смерти жены очень изменилась. Уроки он теперь проверял в школе и домой возвращался поздно. Кресло, в котором умерла жена, он отнес в подвал. А телевизор так больше и не включал. Стал довольствоваться приемником.
Однажды, на местном блошином рынке он увидел новенький аккордеон, который предлагали за совсем смешные деньги. И он купил его. Вспомнил, что еще в детстве мечтал научиться играть на каком-то музыкальном инструменте. Слух у него был отменный. Он всегда подпевал, если слышал знакомую песню, тут же попадая в нужную ноту.
Недалеко от его дома была музыкальная школа, где работал учителем духовых инструментов его хороший приятель, с которым они соседствовали в дачном кооперативе.
– Слушай, Степаныч, дело у меня к тебе есть важное. Помощь твоя нужна.
Степаныч был младше Ивана Николаевича лет на пять. Лысоватый, с круглым лицом, которое заканчивалось острой бородкой, он был похож на одного из писателей «серебряного века». Ходил всегда в сером, отглаженном пиджаке. И всегда с одинаковым выражением лица. Но стоило ему заговорить, как весь этот интеллигентный макияж тут же исчезал и на поверхность проступал совершенно другой типаж. Из Степаныча сыпались анекдоты не всегда пристойного содержания, но рассказанные так умело, что сразу покоряли слушателя. Вслед за анекдотами шли все сплетни, которые доносились до его уха. В его интерпретации они как-то по-особому преобразовывались и уже звучали совершенно иначе. За такие способности Степаныч был завсегдатаем всех без исключения попоек. Вот и сейчас, как только он принялся обнимать Ивана Николаевича, тот сразу почувствовал тяжелый похмельный дух.
– Тяжко? Ну да ладно, не моего ума дело. Помогу. Как тебе не помочь. Зайди в конце недели.
– Вот, всё что было, – сказал Степаныч, когда Иван Николаевич зашел в обещанный срок, – тут и самоучители, и учебники по сольфеджио, и произведения всякие. Это вот набор карточек с аккордами. В общем, смекнёшь, раз желание есть. У нас сейчас нет никого на клавишах. Времена такие. Вот трубы в почете сегодня. Народ мрёт, а мы, Ваня, играем. Дуем, так сказать, в сторону кладбища.
Иван Николаевич сочувственно покачал головой. Уложил в пакет учебники и ушёл домой.
Занятия ему давались с трудом. Он выяснил, что его аккордеон пятиголосный – самый сложный. Но со временем всё стало налаживаться. Он выучил все пять регистров. Разобрался с ладами. Он понял, для чего нужны карточки. И совершенно неожиданно для себя он как-то сыграл первую мелодию. Потом еще и еще. И аккордеон ожил.
Теперь Иван Николаевич не засиживался в школе. Едва кончались его обязанности, он тут же бежал домой и брал в руки аккордеон. Играл польки и вальсы. Пальцы становились податливыми и словно срастались с инструментом. Он стал подбирать на слух запомнившиеся мелодии. Стоило напрячь память, отыскать там давно забытую композицию, и пальцы тут же ее оживляли, вдавливая нужные клавиши.
Однажды он купил газету с объявлениями. В надежде найти там что-то стоящее для своего нового увлечения. Внимательно пробежал глазами по длинным рядам колонок с выделенными жирным курсивом словами «Продаю». Долистав до конца и оставив последние две страницы с рекламой, он уже хотел отложить газету в сторону, как вдруг его взгляд упал на другую рубрику «Знакомства».
Рубрика разделялась на две колонки. В одной вторую половинку искали мужчины, во другой – женщины. «Одинокая женщина желает познакомиться»... «Обаятельная женщина ищет мужчину»... Возраст был самый разный. И тридцать, и сорок, и даже пятьдесят лет. Иван Николаевич с улыбкой отложив газету, достал аккордеон и принялся разучивать танго, обнаруженное им в одной из нотных тетрадей, переданных Степанычем.
Но слово «знакомство» то и дело всплывало в его сознании. Даже когда он уже лег в кровать и стал засыпать, он вдруг вспомнил об этих знакомствах.
Не ушла эта мысль и на другой день. И после работы, придя домой, он тут же открыл ту самую газету. Еще вчера он обратил внимание на одно объявление, которое отличалось от других своей простотой. В основном женщины указывали на свое одиночество при этом подчеркивая и личную обаятельность, и легкость характера. Но одна женщина ни о чем таком не писала. Она искала друга.
Женщина была младше его на одиннадцать лет и это смущало. И в то же время что-то таинственное привлекало его в этом простом объявлении.
В его голове тут же созрел план. Он вспомнил, что в серванте, в отделе, где его покойная жена хранила разные бумаги, лежали и конверты. Она регулярно писала письма, отправляя в них поздравления с праздниками родственникам и подругам.
Он взял конверт, заполнил нужные поля, указав адрес редакции с пометкой «Знакомства» и свой обратный адрес. Вложил в него небольшую фотографию, где он в соломенной шляпе стоял рядом с пальмой в Сочи. Они ездили туда с женой последний раз несколько лет назад. Он принялся составлять письмо. Вначале он хотел рассказывать о себе, о своем детстве, о службе в армии, но потом вдруг понял, что пишет что-то не то.
Он взял новый лист и быстро, размашистым почерком написал: «Школьный учитель химии, вдовец, сорок восемь лет, тоже ищет друга. Иван Николаевич». Быстро засунул листок с письмом в конверт, заклеил и положил на стол.
– Вот старый аферист, – произнес Иван Николаевич вслух и улыбнулся.
Окончание здесь
Tags: Проза Project: Moloko Author: Акинин Павел