- Тпр-р! - послышалось из темноты.
Парень и девушка обернулись. Метрах в двадцати от них медленным шагом шла лошадь, таща за собой телегу, в которой сидел местный старожил дед Кирей. В деревне его уважали, но при этом иногда подсмеивались над ним - в свои девяносто лет он порой вёл себя, как мальчишка: заигрывал с незамужними девицами, строил им глазки, грозился жениться, как только его бабка помрёт. Односельчане с улыбкой воспринимали его юмор в то время, как жена, бабка Матрёна, ругалась и грозила кулаком со словами: "Вот леший! Сто лет в обед, а он всё налево смотрит! На молодых девок заглядывается! На кой чёрт ты им сдался, старый? Сиди уж возле меня на печи и жди, когда придёт старуха с косой и заберёт тебя к себе!"
- Эка! Выдумала! Я ещё ого-го! Любому молодому фору дам! - парировал тот. - Да только ты отпугиваешь всех. Развестись что ли с тобой?
- Вот чёрт старый! - не сдавалась бабка Матрёна. - Седина - в бороду, бес - в ребро. И когда ты уже угомонишься?
Подобные перебранки в их дворе были слышны каждый день. Деревенские мужики не упускали возможности подлить масла в огонь, приглашая деда Кирея то в клуб, то на рыбалку, при этом не забывая упомянуть, что он ещё "жених хоть куда!"
- Тоже мне первый парень на деревне! - вспрыскивала руками и качала головой бабка Матрёна. - Молодухи прямо в очередь выстроились за таким красавцем!
- Ну, очереди, можеть, и нет, - тут же отвечал дед Кирей, - но лишь потому, что тебя боятся. А так!.. Только свистну - и все сбегутся!
- Я тебе свистну! - грозила ему кулаком супруга. - Так свистну, что уши в трубочку свернутся!
Дед Кирей, удовлетворённый тем, что его жена по-прежнему ревнует и дорожит им, поднимал руки вверх и приговаривал:
- Сдаюсь! Твоя взяла. Так и быть, не пойду никуда. На кого ж я тебя оставлю?
При этом подходил к супруге и осторожно обнимал её за плечи.
- Не сегодня, мужики! Русалка моя не в духе. В другой раз как-нибудь.
На этом всё и заканчивалось. Дед с бабкой посидят немного на завалинке да возвращаются в свою избу.
Несмотря на бесконечные перебранки супругов, никто из деревенских никогда не видел их порознь. Они, как ниточка с иголочкой, всегда были вместе: и на гулянках, и на поминках. Однако этой зимой Матрёна неожиданно слегла. По обыкновению, дед Кирей несколько дней посмеивался, что, мол, старая, иссякла силушка? Но женщина только вздыхала и охала, не привыкла она жаловаться на недомогание. Фельдшера вызвали спустя две недели, когда Матрёне стало совсем худо. Та срочно велела везти в больницу.
- Похоже на скрытую пневмонию, - предположила немолодая женщина, проработавшая всю свою жизнь в этой деревне фельдшером.
Многое она повидала на своём веку: со всякими жалобами к ней обращались. И роды приходилось принимать, пока ждали карету скорой помощи; и детские болезни лечила; и старикам подсказывала, какое лекарство попить, чтобы хворь прошла. Даже раны один раз пришлось зашивать местному трактористу после семейного скандала. Жена приревновала его к приезжей соседке, которая попросила прибить картину в избе и в знак благодарности угостила его обедом и наливкой собственного приготовления.
- Пока я на работе, ты с молодухой развлекаешься! - кричала Аннушка во всеуслышание.
А когда Матвей начал оправдываться и доказывать, что всего лишь оказал услугу одинокой женщине, ещё больше разозлил супругу. Та схватила банку с самогоном - первое, что подвернулось под руку - и кинула её на пол. Такого Матвей не мог простить Аннушке. Мужчина замахнулся на жену, а та с испуга ткнула в него осколком банки, оставшимся в руке, порезав руку и плечо. Увидев кровь, Аннушка заголосила:
- Убила! Люди добрые, помогите! Убила родного мужа!
На крики сбежалось полдеревни. Вызвали фельдшера - та зашила раны и предупредила:
- О таком участковому нужно сообщить.
Но Матвей упросил её не делать этого.
- Дела семейные! - сказал он. - Сегодня поругались, завтра помирились.
Фельдшер Любовь Егоровна лишь махнула рукой и ушла. За долгие годы жизни и работы в сельской местности она всякое повидала, поэтому диагнозы ставила лучше любого врача. Вот и в этот раз она не сомневалась, что Матрёне необходима срочная госпитализация.
- Что же ты, дед Кирей, так долго тянул! - ругала она его в ожидании кареты скорой помощи. - Или не жалко тебе свою Матрёну?
- Так я думал, она притворяется, - оправдывался тот. - Отродясь такого не было, чтобы она лежала без дела и день и ночь.
- Тем более нужно было насторожиться! С такими болезнями не шутят!
Дед Кирей лишь вздыхал и кряхтел. Что ему было ответить? Откуда ему было знать, что его Матрёнушка может вот так, без видимых причин, заболеть? После долгого ожидания всё же приехала карета скорой помощи и увезла старушку в больницу, подтвердив предположительный диагноз фельдшера. А через три дня к Кирею пришёл председатель и сообщил, что его Матрёны больше нет. Мгновенно в груди местного "казановы" образовалась "дыра". Пусто и грустно стало на душе. Никогда так тяжко не было на сердце! Даже, когда получил серьёзное осколочное ранение на фронте, не испытывал такой боли. Тогда, в сорок четвёртом, у него болело тело, но рядом оказалась молоденькая санитарочка, которая выходила его и убедила, что жизнь продолжается. А сейчас у него болела душа. И душевная боль оказалась несравнима с физической.
- Ты крепись, дед Кирей! - как мог, подбадривал его председатель.
Только всё это было пустое. Нет на свете таких слов, которые излечили или облегчили бы душевные страдания! После похорон дед Кирей совсем сник. Местный весельчак и балагур превратился в тень. Теперь он изредка выходил из дома, перестал шутить и смеяться и на все попытки деревенских мужиков развеселить его лишь отмахивался. Так, в забвении, прошла зима.
Весна не заставила себя долго ждать. К середине апреля почти весь снег растаял, оставив лоскуты своего покрывала лишь на полях. Щедрое на свет и тепло солнце быстро осушило землю, подготовив её к посевам. Почки на деревьях с каждым днём набухали всё сильнее и постепенно превращались в листья. Птицы возвращались с юга, насекомые выползали из своих убежищ. Всё оживало после зимней спячки. Люди теперь больше времени проводили на свежем воздухе, занимаясь привычными для себя делами. И лишь дед Кирей не хотел выходить из своего состояния грусти и тоски. Деревенские жалели его и время от времени справлялись о здоровье, но в ответ только слышали:
- Да зачем оно мне теперь? Без моей Матрёны мне белый свет не мил.
Пролетела весна. Вот уже и лето было на исходе... За те полгода, что прошли после похорон бабки Матрёны, дед Кирей так и не оправился от потери супруги. Его редко можно было встретить на улице. Поэтому, увидев местного старожила на телеге в столь поздний час, Иван и Мария очень удивились.