Запах свежескошенного сена кружил голову. Я лежала, закинув руки за голову, и смотрела в щели между досками крыши, где виднелось чистое летнее небо. Никогда бы не подумала, что в свои сорок три года буду как девчонка сбегать на сеновал. А всё он, Миша.
Мы познакомились этим летом, когда я, измученная городской суетой и разводом, решила вернуться в родительский дом в деревне. Москва высосала из меня все силы за двадцать лет. Муж ушёл к молодой сотруднице, дочь уехала учиться в Европу, а я осталась одна в пустой квартире, где каждый угол напоминал о прошлом.
— Зоя Андреевна! — прокричала соседка тётя Валя, когда я вытаскивала чемоданы из такси. — Неужто насовсем вернулась?
— На лето точно, — ответила я, разглядывая родительский дом. — А там видно будет.
— Дом-то совсем скучал без тебя, — всплеснула руками тётя Валя, подхватывая мою сумку. — После матери твоей, царствие ей небесное, совсем осиротел.
— Да уж... пять лет прошло, а кажется, вчера здесь была.
Деревня встретила меня тишиной и запахом сирени. Узкие улочки, палисадники с яркими цветами, старые яблони, склонившиеся над заборами — всё было таким родным и забытым одновременно.
— А у нас тут новый фермер объявился, — продолжала тётя Валя, семеня рядом со мной. — Михаил Степанович. Городской, но к земле с уважением.
— И что, приживается? — спросила я больше из вежливости.
— Да как не приживаться! Соседние поля выкупил, коров завёл. Дом Петровичей отремонтировал. Мужик-огонь! И вдовец к тому же, — она многозначительно подмигнула.
— Тётя Валя, вы опять за своё? — я рассмеялась. — Я сюда отдыхать приехала, а не женихов искать.
— А я что? Я ничего, — притворно обиделась соседка. — Сама увидишь. Такой мужчина не каждый день встречается.
Первая неделя прошла в хлопотах. Я отмывала дом, разбирала старые вещи, пропалывала огород. Вечерами сидела на крыльце с чашкой чая и смотрела, как садится солнце за лесом. Что-то внутри меня постепенно оттаивало.
С Мишей мы столкнулись на деревенском рынке. Я выбирала помидоры, когда услышала низкий мужской голос:
— Берите у Николаевны, у неё самые сладкие.
Я обернулась и увидела высокого мужчину лет сорока пяти с загорелым лицом и светлыми, выгоревшими на солнце волосами. Его глаза — ясные, синие — смотрели прямо и открыто.
— Спасибо за совет, — улыбнулась я, чувствуя неожиданное смущение.
— Вы ведь Зоя? — спросил он. — Дочка Андрея Петровича?
— Да, а вы?..
— Михаил Степанович. Можно просто Миша, — он протянул мне руку. Ладонь была шершавой и тёплой. — Я ваш новый сосед, земли рядом с вашими выкупил.
— А, знаменитый фермер, — усмехнулась я. — Тётя Валя уже все уши прожужжала.
— Надеюсь, ничего плохого? — в его глазах плясали смешинки.
— Что вы! Наоборот, тут вас уже чуть ли не в святые записали!
— Перебор, — он рассмеялся, и от этого смеха у меня внутри что-то дрогнуло. — Просто делаю, что нравится. Кстати, может, заглянете на мою ферму? Покажу хозяйство.
— Зачем? — настороженно спросила я.
— Ну как зачем? — удивился он. — Поговорим, познакомимся. Не каждый день в нашу глушь такие интересные женщины возвращаются.
— С чего вы взяли, что я интересная? — я почувствовала, как краснею.
— По глазам вижу, — серьёзно ответил он. — Ну так что, придёте?
— Хорошо, — неожиданно для себя согласилась я. — Только ферма меня мало интересует, предупреждаю.
— А что интересует? — в упор спросил он.
— Хороший вопрос, — я задумалась. — Сама хотела бы знать.
Ферма Михаила оказалась небольшой, но ухоженной. Коровы, курицы, огромный огород и поле пшеницы.
— Всё сам? — удивилась я, разглядывая хозяйство.
— Помощники есть, конечно, — усмехнулся он, проводя меня по территории. — Но основное — сам. После развода решил всё изменить. Продал бизнес в Питере, купил здесь землю. Никогда не жалел.
— И я после развода, — неожиданно для себя призналась я. — Только вот направление не нашла. А вы сразу знали, что хотите фермерствовать?
— Знаешь что, — внезапно перешёл он на «ты», — давай без этих «выканий»? Чувствую себя дедом.
— Давай, — я улыбнулась, чувствуя странное облегчение.
— Так вот, я не знал, — продолжил он. — Просто помнил, как дед в детстве брал меня сюда на лето. Эти поля, лес, речка...
— Ну ты привык к городу, как, сейчас, не жалеешь? — я внимательно посмотрела на него.
— К чему я привык? — фыркнул он. — К пробкам? К офису? К бесконечным встречам и фальшивым улыбкам? Нет уж, спасибо. А ты? Не скучаешь по Москве?
— Странно, но нет, — призналась я. — Мне кажется, я уже давно там задыхалась, просто не понимала этого.
Вечером он пригласил меня на ужин. Мы сидели на веранде его дома, пили домашнее вино и говорили. О прошлом, о детях (у него сын-студент), о несбывшихся мечтах и новых надеждах.
— А что для тебя важно? — спросила я.
— Сейчас? — он задумался. — Просыпаться с ощущением, что день не будет потрачен зря. Видеть результаты своего труда. Дышать полной грудью. А для тебя?
— Не знаю, — честно ответила я. — Правда, не знаю. Я как будто заблудилась. Брак, работа, дочка — всё было расписано на годы вперёд. А теперь... пустота какая-то.
— Не пустота, — он вдруг взял меня за руку. — Чистый лист. Это разные вещи.
— В сорок три поздновато начинать с чистого листа, не находишь?
— Глупости, — отрезал он. — Я в сорок пять начал. И это лучшее, что я сделал в жизни.
Мы стали видеться каждый день.
То он заглянет помочь починить забор, то я принесу пирог с яблоками. Деревенские уже начали шушукаться, но мне было всё равно. Впервые за долгое время я чувствовала себя живой.
— Тебя не смущает, что вся деревня обсуждает нас? — спросила я однажды, когда мы сидели у реки.
— А должно? — он подбросил камешек, и тот запрыгал по воде. — Мне сорок пять, тебе сорок три. Вроде не дети, чтобы прятаться.
— И всё-таки...
— Зоя, — он повернулся ко мне. — Ты мне нравишься. Очень. И я, кажется, тебе тоже. Или я ошибаюсь?
— Не ошибаешься, — тихо ответила я, глядя на воду.
— Так в чём проблема? Жизнь одна, и она короткая. К чему тратить её на сомнения?
— Я боюсь, — призналась я. — Боюсь снова ошибиться. Боюсь довериться. Боюсь, что всё это временно.
— Всё временно, Зоя, — он осторожно взял меня за плечи и развернул к себе. — Всё. И это не повод отказываться от счастья. Пусть на день, на месяц, на год — какая разница? Главное, что оно было.
Однажды вечером мы возвращались с речки. Небо затягивали тучи, обещая грозу.
— Не успеем до дождя, — покачал головой Миша, ускоряя шаг. — Давай в сарай, переждём.
— Какой сарай? — я с трудом поспевала за ним.
— Мой сеновал, вон там, — он указал на небольшое строение на краю поля. — Торопись, сейчас ливанёт!
Мы забежали в старый сеновал как раз когда упали первые тяжёлые капли. Дождь быстро превратился в ливень, барабаня по крыше.
— Уютно тут у тебя, — я огляделась, переводя дыхание. Свежее сено, сложенное высокой копной, пахло летом и солнцем.
— Присаживайся, — он похлопал рукой по сену рядом с собой. — В детстве любил здесь прятаться.
— И я, — кивнула я, садясь рядом. — У соседей был сеновал, мы с девчонками там секретничали. Свобода какая-то особенная, помнишь?
— Ещё бы, — он улыбнулся. — Родители ищут, а ты сидишь тут, и весь мир кажется далёким и неважным.
— А сейчас? — я повернулась к нему. — Сейчас мир тоже кажется далёким?
— Когда я с тобой — да, — просто ответил он.
Мы сидели, слушая шум дождя и вдыхая сладковатый запах сена. В полумраке его глаза казались ещё красивее, а морщинки в уголках глаз глубже.
— Зоя, я очень боюсь, что ты уедешь — тихо сказал он и взял меня за руку. — Что решишь, что это всё блажь, дурь, временное помутнение.
— Я не хочу уезжать, мне хорошо здесь, с тобой — прошептала я, глядя ему в глаза.
Он прикоснулся ко мне и по телу пробежала дрожь. Я и забыла, каково это — чувствовать взаимное притяжение. Когда он наклонился ко мне, я подалась навстречу. Его губы были тёплыми и нежными. Мы целовались как подростки, неловко и страстно одновременно.
— Прости, — отстранился он. — Я не хотел торопить события.
— А я хотела, — прошептала я и снова потянулась к нему.
Сено шуршало под нами, дождь стучал по крыше, а мы забыли обо всём на свете. Его руки, большие и сильные, были удивительно нежными. Он целовал мои глаза, шею, плечи, словно заново открывая меня. А я впервые за долгие годы чувствовала себя желанной, красивой, настоящей.
Потом мы лежали рядом, накрывшись его курткой. Он гладил мои волосы и рассказывал о звёздах, которые сейчас скрыты за тучами.
— Знаешь, я как увидел тебя на рынке, сразу понял — ты моя, — сказал он, целуя мою ладонь. — Глупо, да?
— Не глупее, чем влюбиться на сеновале в сорок три года, — я повернулась к нему. — Как думаешь, что скажет тётя Валя?
— Ой, даже думать не хочу! — расхохотался он. — Она же всей деревне растрезвонит!
— И ведь будет права, — я тоже засмеялась. — Сама не верю, что это происходит со мной.
— А что именно происходит? — он приподнялся на локте, серьёзно глядя на меня.
— А ты не понял? Я влюбилась, Миша. Как девчонка, как дуреха. На старости лет... — я закрыла лицо руками.
— Эй, ты чего? — он убрал мои руки. — Какая ещё старость? Ты прекрасна! И если уж мы говорим начистоту — я тоже влюбился. По уши. И знаешь что? Это прекрасно.
— Правда? — я посмотрела ему в глаза.
— Чистая правда, — он поцеловал меня. — И я счастлив, что мы встретились. Что ты вернулась. Что тебе хватило смелости начать всё заново.
Миша повернулся ко мне и ласково провёл пальцем по моей щеке:
— О чём задумалась?
— О нас. О том, что я не хочу возвращаться в Москву.
— Ты правда останешься? — он просиял.
— Если ты не против, — я прижалась к нему.
— Я? Против? — он крепко обнял меня. — Да я счастлив! Представляешь, что будет, когда Валентина узнает?
— Скажет, что давно всё предвидела, — я рассмеялась.
— И ведь будет права! — он подхватил мой смех.
В этот момент я поняла, что больше не боюсь. Моё место здесь — среди полей и лесов, рядом с человеком, который смотрит на меня так, словно я — самое драгоценное в его жизни.
— Люблю тебя, — сказал он, глядя мне в глаза.
— И я тебя, — ответила я. И это была чистая правда.
За щелями в досках проглядывало яснеющее небо.
Начинался новый день.
Звонок из Москвы раздался в субботу утром. Я колола лучины для самовара на заднем дворе, когда телефон запиликал мелодией, которую я установила на дочь.
— Мам, у тебя всё нормально? — голос Кати звучал напряжённо. — Ты почему в Москву не возвращаешься? У тебя же билет на прошлую неделю был!
Я прижала телефон к уху, присев на крыльцо. О билете я совершенно забыла.
— Всё хорошо, солнышко. Просто решила задержаться.
— Надолго? — в голосе дочери слышалось недоверие.
— Я... — я замялась. — Я думаю остаться насовсем, Кать.
В трубке повисло молчание.
— То есть как — насовсем? — наконец выдохнула Катя. — Ты с ума сошла? А работа? А квартира? А я?
— Работу можно найти и здесь. Квартиру сдадим, а ты... ты же в Европе учишься, милая. Будем видеться, когда ты приедешь на каникулы.
— Мама, — голос дочери стал жёстким. — Папа говорил, что у тебя депрессия после развода, но я не думала, что всё так серьёзно. Тебе нужно вернуться, взять себя в руки...
— При чём тут депрессия? — я почувствовала, как внутри закипает раздражение. — Я просто нашла место, где мне хорошо. Где я счастлива.
— В этой дыре? — Катя всегда была прямолинейной. — Мам, ты городской человек. Что ты там будешь делать зимой? Грязь, холод, ни театров, ни кафе...
— Зато есть настоящая жизнь, — я вздохнула. — И... и человек, который мне дорог.
— Что?! — голос дочери взлетел до визга. — Ты там с кем-то познакомилась? Мама, тебе сорок три года! Ты с ума сошла? Какой-нибудь деревенский алкаш...
— Катя! — я повысила голос. — Следи за словами! Во-первых, я взрослая женщина и сама решаю, с кем мне быть. Во-вторых, Миша далеко не алкаш. Он фермер, бывший бизнесмен из Петербурга.
— О господи, — простонала дочь. — Какой-то альфонс положил глаз на твою московскую квартиру!
— Прекрати! — я почувствовала, как кровь приливает к лицу. — Немедленно прекрати! У Миши своё хозяйство, дом, земля. Ему не нужна моя квартира. А ты... ты просто не хочешь, чтобы я была счастлива!
В трубке снова повисло молчание.
— Мама, — наконец тихо сказала Катя. — Я приеду. На следующей неделе. Посмотрю на этого твоего Мишу и заберу тебя домой.
— Катя...
Но дочь уже повесила трубку.
Я сидела на крыльце, чувствуя, как дрожат руки. Конечно, я знала, что Катя не обрадуется, но не ожидала такой враждебности. Неужели она думает, что я не имею права на личную жизнь?
— Зоя! — окликнул меня знакомый голос. Миша открыл калитку и вошёл во двор с корзиной свежих овощей. — Смотри, какие помидоры!
Он остановился, заметив моё лицо.
— Что случилось?
— Дочь звонила, — я потёрла виски. — Приезжает на следующей неделе. Будет... знакомиться с тобой.
— Ну и отлично! — он присел рядом со мной. — Я давно хотел с ней познакомиться.
— Миша, она едет, чтобы забрать меня в Москву, — я посмотрела ему в глаза. — Она считает, что у меня крыша поехала. Что я в депрессии. Что ты охотишься за моей квартирой.
— Что?! — он даже отшатнулся. — Зоя, это какой-то бред!
— Для неё нет, — я покачала головой. — Она не может представить, что кто-то добровольно бросит Москву ради деревни.
— И что ты собираешься делать? — он внимательно посмотрел на меня.
— А что я могу? — я пожала плечами. — Познакомлю вас. Надеюсь, она увидит, что ты... что мы...
— Что мы любим друг друга, — закончил он за меня, взяв мою руку. — Всё будет хорошо, Зоя. Я уверен.
Но его уверенность не передалась мне. Весь день я ходила как в воду опущенная, представляя встречу дочери с Мишей. Катя была упряма — вся в отца. Если она решила, что мне место в Москве, переубедить её будет непросто.
Катя приехала в следующую пятницу. Я встретила её на станции — загорелую, в модных джинсах и белой футболке, с огромным рюкзаком за плечами.
— Мама, — она обняла меня сдержанно, — ты выглядишь... иначе.
— Лучше или хуже? — я невольно улыбнулась.
— Просто иначе, — она пожала плечами. — Загорела. Похудела. И волосы распустила.
— Мне так больше нравится, — я подхватила её рюкзак. — Пойдём, я на велосипеде.
— На велосипеде? — Катя скептически посмотрела на меня. — Ты что, серьёзно?
По дороге домой она молчала, разглядывая деревенские дома и поля. Я чувствовала её напряжение и не решалась заговорить первой.
— Так где этот твой... фермер? — наконец спросила она, когда мы вошли в дом.
— У себя на ферме, — я поставила чайник. — Он придёт вечером. Хочет познакомиться с тобой.
— Не терпится, — хмыкнула дочь. — Ну ладно, посмотрим, что за чудо такое.
Весь день Катя ходила по дому, трогая знакомые с детства вещи, разглядывая фотографии. Я наблюдала за ней с тревогой, но не решалась начать серьёзный разговор. Вечером, когда я накрывала на стол, раздался стук в дверь.
— Открыто! — крикнула я, вытирая руки о фартук.
На пороге стоял Миша с букетом полевых цветов. Я улыбнулась ему, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. Господи, неужели я и правда влюбилась как девчонка?
— Привет, — он шагнул в дом и протянул мне цветы. — Это тебе.
— Спасибо, — я взяла букет, вдыхая запах луговых трав. — Катя, познакомься, это Михаил.
Дочь вышла из комнаты, скрестив руки на груди. Она окинула Мишу внимательным взглядом, словно оценивала товар на рынке.
— Здравствуйте, — сухо сказала она.
— Здравствуй, Катя, — Миша шагнул к ней и протянул руку. — Много слышал о тебе от мамы.
Катя неохотно пожала его руку и снова скрестила руки на груди.
— А я о вас вообще ничего не слышала до недавнего времени.
— Катя! — я укоризненно посмотрела на дочь.
— Ничего, — Миша улыбнулся. — Это понятно. Мы с твоей мамой знакомы недавно.
— И тем не менее она уже решила всё бросить и остаться здесь, — Катя сверкнула глазами. — Из-за вас.
— Не из-за меня, — спокойно ответил Миша. — Зоя принимает решения сама. Я просто счастлив, что эти решения включают меня.
За ужином Катя засыпала Мишу вопросами: о его прошлом, о бизнесе, о причинах переезда в деревню. Он отвечал спокойно и обстоятельно, не раздражаясь и не уходя от ответов. Я наблюдала за ними, чувствуя, как постепенно напряжение в комнате ослабевает.
— Значит, вы всё бросили и уехали в деревню, — подытожила Катя, отпивая чай. — И не жалеете?
— Ни секунды, — уверенно ответил Миша. — Знаешь, Катя, иногда нужно всё изменить, чтобы найти себя настоящего.
— И вы считаете, что мама нашла себя здесь? — она скептически подняла бровь. — Среди грядок и коров?
— Я думаю, она сама может ответить на этот вопрос, — Миша посмотрел на меня.
— Да, — твёрдо сказала я. — Я нашла себя здесь. Впервые за долгое время я чувствую себя счастливой.
Катя задумчиво смотрела на нас, словно пыталась разгадать сложную головоломку.
— Мама, можно тебя на минутку? — наконец сказала она, вставая из-за стола.
Мы вышли в сад. Вечернее солнце бросало длинные тени на траву, пахло яблоками и мятой.
— Мам, — Катя повернулась ко мне. — Ты действительно хочешь остаться? Это не минутное помутнение? Не реакция на развод?
— Нет, милая, — я улыбнулась. — Я давно не чувствовала себя так хорошо. Понимаешь, в Москве я была тенью самой себя. Работа, дом, магазин — и так по кругу. А здесь каждый день особенный. Каждый день я открываю что-то новое. В себе, в мире вокруг.
— И он... Миша... он часть этого? — она кивнула в сторону дома.
— Да, — просто ответила я. — Он удивительный человек, Катя. Я не искала отношений, но они сами меня нашли. И знаешь... я благодарна за это.
Дочь долго смотрела на меня, а потом вдруг расплакалась.
— Мама, я так боялась, что ты сломаешься после развода, — всхлипнула она. — Ты всегда была такой сильной, а потом вдруг... погасла. Я думала, что ты здесь прячешься от жизни. А ты...
— А я начала новую, — я обняла дочь. — И я хочу, чтобы ты была её частью. Тебе здесь всегда рады.
Катя уехала через три дня, пообещав приехать на Рождество. Она всё ещё была настроена скептически, но уже не пыталась увезти меня в Москву. А я впервые за долгое время почувствовала, что всё идёт правильно.
***
Зима в деревне оказалась не такой идиллической, как я представляла. Дороги заносило снегом, печку приходилось топить трижды в день, вода в колодце замерзала. Но странным образом эти трудности не только не разочаровали, но сделали жизнь ещё насыщеннее.
Мы с Мишей часто сидели вечерами у печки, слушая, как потрескивают дрова, и строили планы на будущее. Он хотел расширить ферму, я подумывала открыть в деревне небольшую студию рукоделия для местных женщин. Жизнь постепенно обретала новые краски и смысл.
И всё было хорошо, пока однажды февральским утром Миша не приехал с бледным лицом.
— Что случилось? — спросила я, впуская его в дом.
— Сын, — коротко ответил он. — Артём в аварию попал. Серьёзную.
— Господи, — я прижала руки к губам. — Он...
— Жив, — Миша стянул шапку. — Но нужна операция. Дорогая. И я должен быть рядом.
— Конечно, — я обняла его. — Когда выезжаешь?
— Сегодня вечером, — он посмотрел мне в глаза. — Зоя, я не знаю, как долго придётся там быть. Может, месяц, а может, полгода. Реабилитация долгая.
— Я понимаю, — я кивнула, чувствуя, как сжимается сердце. — Делай, что должен. Артём сейчас важнее всего.
— Поехали со мной, — вдруг сказал он. — В Питер.
Я замерла, не зная, что ответить. Переехать в Петербург? Вернуться в город, когда я только-только обрела покой здесь?
— Миша, я...
— Понимаю, — он горько усмехнулся. — Глупо было спрашивать. Ты только обосновалась здесь.
— Дело не в этом, — я села за стол, собираясь с мыслями. — Просто... я не знаю, чем смогу помочь. Я буду лишней там. Третьей лишней.
— С чего ты взяла? — он сел рядом. — Зоя, ты нужна мне. Особенно сейчас.
— А твоя бывшая жена? Мать Артёма? — я посмотрела ему в глаза. — Она ведь будет рядом. Вы будете вместе переживать за сына, поддерживать друг друга...
— Стоп, — он прервал меня. — Ты что, ревнуешь?
— Нет! То есть... не знаю, — я опустила глаза. — Миша, ты будешь там один в самый тяжёлый момент. Рядом с женщиной, которая когда-то была тебе дорога. Я просто...
— Просто боишься, что я к ней вернусь? — он вдруг рассмеялся. — Зоя, ты с ума сошла! Мы с Ларисой развелись шесть лет назад. У неё давно другая семья, муж, ребёнок. Мы поддерживаем нормальные отношения только ради Артёма.
— Правда? — я почувствовала, как отпускает напряжение.
— Правда, — он взял меня за руки. — И именно поэтому я хочу, чтобы ты была рядом. Чтобы Артём познакомился с тобой. Чтобы мы были семьёй.
— Семьёй, — эхом повторила я. — Ты уверен?
— Абсолютно, — он крепко сжал мои руки. — Зоя, я люблю тебя. И хочу, чтобы мы были вместе — и в радости, и в горе. Это ведь правильно?
Я смотрела на него и понимала, что снова стою на перепутье. Остаться в деревне, в своём уютном мирке, или рискнуть и поехать с ним. В новый город, к незнакомым людям, в непростую ситуацию.
— А как же ферма? — спросила я, всё ещё сомневаясь. — Твоё хозяйство?
— Сосед присмотрит, — он пожал плечами. — Зоя, всё это подождёт. А сын... сын не может ждать.
— Я знаю, — я вздохнула. — И ты прав. Я еду с тобой.
— Правда? — недоверчиво спросил он.
— Правда, — я улыбнулась. — В конце концов, я уже один раз всё бросила и начала сначала. И ни разу не пожалела. Может, второй раз будет ещё удачнее?
Он обнял меня, и я почувствовала, как трясутся его плечи. Только сейчас я поняла, как он напуган. Как ему страшно за сына. И как важно для него, что я буду рядом.
— Всё будет хорошо, — прошептала я, гладя его по спине. — Мы справимся.
***
Санкт-Петербург встретил нас промозглым ветром и моросящим дождём. Мы сняли небольшую квартиру недалеко от больницы, где лежал Артём. Первые дни были как в тумане — бесконечные врачи, анализы, консультации. Миша метался между больницей и поисками денег на операцию — страховка покрывала только часть расходов.
Артём оказался светловолосым парнем с отцовскими глазами и упрямым подбородком. Он смотрел на меня настороженно, но без враждебности.
— Так это ты забрала отца в деревню? — спросил он, когда мы остались наедине.
— Не совсем так, — я улыбнулась. — Он сам туда уехал. А я... я просто последовала за ним.
— Странно, — он поморщился от боли, пытаясь устроиться поудобнее. — Отец всегда был городским до мозга костей. Костюмы, галстуки, рестораны... А тут вдруг коровы, поля.
— Люди меняются, — я пожала плечами.
— Видимо, — он вздохнул. — Знаешь, когда он развёлся с мамой, я был зол на него. Думал, он всё бросил ради карьеры. А потом он вдруг продал бизнес и уехал... Я даже не знал, что думать.
— А сейчас? — осторожно спросила я.
— Сейчас... — Артём задумался. — Сейчас я вижу, что он счастлив. Даже сейчас, когда всё так паршиво. Знаешь, о чём он говорил, когда пришёл в себя после аварии? О своих коровах! — он рассмеялся и тут же охнул от боли.
— Осторожнее, — я поправила ему подушку. — Да, у него действительно замечательные коровы.
Артём пристально посмотрел на меня.
— Ты ведь любишь его? По-настоящему?
— Да, — просто ответила я. — По-настоящему.
— Хорошо, — он откинулся на подушку. — Тогда я, пожалуй, дам вам своё благословение.
— Вот спасибо, — я шутливо поклонилась. — Теперь-то я могу спать спокойно.
Мы рассмеялись, и я почувствовала, что лёд тронулся.
Операция прошла успешно, но впереди была долгая реабилитация. Миша проводил в больнице всё свободное время, а я... я вдруг обнаружила, что Петербург очаровал меня. Его дождливое небо, величественная архитектура, неспешный ритм — всё это было так не похоже на суетливую Москву.
Когда Артёма перевели в реабилитационный центр, мы немного выдохнули. Теперь у нас появилось время, чтобы подумать о будущем.
— Что будем делать дальше? — спросил Миша, когда мы гуляли по набережной. — Вернёмся в деревню?
— А ты хочешь? — я посмотрела на него.
— Честно? Не знаю, — он пожал плечами. — Артёму ещё долго нужна будет помощь. И... знаешь, я вдруг понял, что скучал по городу. Не по бизнесу, нет. По городу.
— Я тоже, — призналась я. — Деревня — это прекрасно, но...
— Но? — он вопросительно поднял бровь.
— Но, может быть, нам не обязательно выбирать? — я остановилась и повернулась к нему. — Может, можно совместить?
— Как это? — он удивлённо смотрел на меня.
— Ну, например, жить здесь зимой, а летом — в деревне, — я улыбнулась. — Или наоборот. Ферму можно модернизировать, нанять управляющего. А здесь... здесь ты можешь заняться чем-то новым. Чем-то, что будет приносить радость.
— А ты? — он внимательно смотрел на меня. — Чем займёшься ты?
— Я? — я задумалась. — Знаешь, я тут встретила старую знакомую. Она предложила мне поработать в её галерее. Не поверишь, но я ведь когда-то училась на искусствоведа. Просто забыла об этом за суетой.
— Серьёзно? — он удивлённо приподнял брови. — Ты никогда не рассказывала.
— Да как-то к слову не приходилось, — я улыбнулась. — Видишь, мы ещё многого не знаем друг о друге.
— И это прекрасно, — он обнял меня. — У нас впереди целая жизнь, чтобы узнавать друг друга заново.
— Целая жизнь? — я заглянула ему в глаза. — Звучит как предложение.
— А если и так? — он вдруг стал серьёзным. — Зоя, мы столько всего пережили за эти месяцы. Я понял главное — я хочу быть с тобой. В деревне, в городе, в шалаше — неважно. Главное, вместе.
— Я тоже, — прошептала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — Главное, вместе.
Мы поженились тем же летом.
Скромная церемония в деревенской церкви, куда мы вернулись на каникулы. Катя приехала из Европы, Артём — уже уверенно стоящий на ногах — из Петербурга. Тётя Валя плакала и приговаривала:
«Я же говорила! Я всегда говорила!»
Нашим решением стало – жить на два дома. Зимой в Петербурге: я работала в галерее, Миша консультировал начинающих фермеров. Летом — в деревне, где ферма процветала под управлением толкового парня из соседнего посёлка. Не идеальная схема, но работающая для нас.
И я вдруг поняла, что самое ценное в жизни — это не место, не работа, не статус. Самое ценное — это возможность быть собой. Настоящей, живой, счастливой. Иногда для этого нужно уехать в деревню. Иногда — вернуться в город. А иногда — просто встретить человека, рядом с которым ты чувствуешь себя дома везде.
Мы по-прежнему любили проводить вечера на сеновале, слушая, как стрекочут кузнечики и шуршит ветер в кронах деревьев. Это место стало для нас особенным — здесь началась наша история. История, которая продолжается до сих пор.
— О чём думаешь? — спросил Миша, когда мы лежали на сеновале в очередной летний вечер.
— О том, как удивительно всё сложилось, — ответила я. — Я приехала сюда залечить раны, а нашла новую жизнь. И тебя.
— А я приехал сюда начать всё с чистого листа, — улыбнулся он. — И тоже нашёл тебя.
— Любовь на сеновале, — я рассмеялась. — Кто бы мог подумать?
— Жизнь непредсказуема, — он поцеловал меня. — И в этом её прелесть.
За щелями в крыше проглядывало вечернее небо. Кажется, снова собирался дождь. Но нам было всё равно. Мы были дома.