— Этими помоями только свиней кормить! — резкий голос Ольги Васильевны разрезал тишину кухни как нож.
Я вздрогнула, замерев с горячей формой запечённого мяса в руках. Дыхание перехватило, словно кто-то накинул на шею невидимую петлю.
— Что вы сказали? — мой голос прозвучал неожиданно тихо, будто принадлежал кому-то другому.
— Что слышала! — фыркнула свекровь, плюхаясь на стул и брезгливо морща нос над моей тарелкой с остывшим супом. — Я своего сына травить не позволю твоей бурдой.
По лестнице загрохотали тяжёлые шаги — Андрей спускался ужинать. Я стояла, как статуя, с этой проклятой формой в руках. Двадцать минут назад я сидела за этим самым столом, уставившись в свою тарелку, и овощной бульон с кусочками мяса и зелени уже покрылся тонкой жирной плёнкой. Сил не было. Ни есть, ни говорить, ни даже плакать.
— Что у вас тут происходит? — Андрей появился на пороге кухни, переводя взгляд с моего застывшего лица на недовольную физиономию матери.
— Твоя жена решила нас сегодня голодными оставить, — моментально пожаловалась Ольга Васильевна, поджимая губы в ниточку. — Сидит над тарелкой, мечтает... А ты с работы голодный!
— Оксаночка, ты что? — он подошёл ко мне, забирая форму из моих дрожащих рук. — Плохо себя чувствуешь?
— Нормально я себя чувствую, — слова вырвались резче, чем я хотела. — Просто... задумалась.
— Задумалась она! — передразнила свекровь. — О чём же думает наша королева, позволь узнать? О том, как бы получше обустроиться в доме, который строили не для неё?
— Мама! — Андрей поставил форму на стол и устало потёр виски. — Давай без этого сегодня, а? Я с ног валюсь после работы.
— Вот именно! — подхватила Ольга Васильевна. — Ты работаешь как проклятый, а она...
Что-то оборвалось внутри меня.
Лопнуло, как перетянутая струна. Три года этого кошмара. Три года унижений, насмешек, подколок. Три года попыток угодить, доказать, заслужить место в этой семье.
— А что она? — я повернулась к свекрови, чувствуя, как кровь приливает к щекам. — Договаривайте, Ольга Васильевна. Что я? Бездельница? Неумёха? Деревенщина, недостойная вашего сыночка?
Они оба уставились на меня с одинаковым выражением шока на лицах. За три года совместной жизни они ни разу не слышали, чтобы я повышала голос.
— Оксана... — начал Андрей, но я перебила его.
— Нет, дай мне закончить! — я резко развернулась к нему. — Я больше не могу так, понимаешь? Не могу! Каждый день, каждый божий день я выслушиваю, какая я никчёмная. Что бы я ни сделала — всё не так!
— Ты слышишь, как она со мной разговаривает? — Ольга Васильевна схватилась за сердце театральным жестом. — В моём собственном доме!
— В вашем доме... — эхом повторила я. — Вот в чём всё дело, да? Это ваш дом. А я тут — никто. Пустое место.
— А кто ты ещё? — свекровь уже не скрывала презрения. — Явилась из своей глухомани, окрутила моего мальчика...
— Мама, хватит! — Андрей стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки. — Оксана моя жена, чёрт возьми! Моя жена!
— Жена... — протянула Ольга Васильевна, и это слово в её устах прозвучало как ругательство. — Я тебя растила не для такой жены, Андрюшенька. Ты заслуживаешь большего.
Андрей обхватил голову руками.
— Господи, мамочка, мне тридцать шесть лет! Я сам могу решить, чего я заслуживаю!
— Вот видишь, что она с тобой сделала? — Ольга Васильевна повернулась ко мне с таким ненавидящим взглядом, что я невольно отступила на шаг. — Настроила против родной матери!
— Я никого не настраивала, — мой голос звучал спокойнее, чем я ожидала. — Просто поставила точку. Знаете, Ольга Васильевна, я всё понимаю — вы потеряли мужа, боитесь потерять сына...
— Не смей говорить о моём муже! — взвизгнула она. — Что ты о нём знаешь?!
— ...но я не враг вам, — продолжила я, игнорируя её выпад. — Я просто женщина, которая любит вашего сына и хочет создать с ним семью. Настоящую семью, а не этот... театр абсурда.
— И ещё, Андрей, сделай, пожалуйста, выбор, — я глубоко вздохнула. — Не между мной и твоей матерью — я не требую такого выбора. А между здоровыми отношениями и этим болотом, в котором мы все тонем последние три года.
В кухне повисла гробовая тишина.
Андрей медленно опустился на стул и попробовал суп из моей тарелки.
— А я всё-таки попробую, — сказал он, поднося ложку ко рту.
Он сделал глоток и улыбнулся мне:
— Очень вкусно, Оксана. Спасибо.
Ольга Васильевна побелела, будто призрак. А потом вскочила так резко, что стул с грохотом опрокинулся на пол.
— Как ты смеешь?! — закричала она, тыча пальцем в Андрея. — Выбрать эту... эту... вместо родной матери?!
— Да как ты не поймешь, я никого не выбираю, — взволнованно сказал Андрей матери.
— Не придуряйся! Я всё вижу! — завизжала мать. — Я всю жизнь тебе посвятила! А ты... ты...
Она развернулась и выбежала из кухни. Через мгновение на втором этаже что-то с грохотом разбилось.
Мы остались вдвоём в гнетущей тишине.
— Что теперь? — спросил Андрей тихо, выглядя совершенно потерянным.
Я присела рядом и взяла его руку в свою.
— Нам нужно немедленно уйти отсюда, — сказала я мягко, но твёрдо.
Через несколько дней мы ушли на съёмную квартиру.
— Не могу поверить, что мы нашли такую хорошую квартиру за такие смешные деньги! — я расставляла тарелки на новой кухне нашей съёмной двушки в спальном районе.
Прошла неделя с того памятного вечера. Неделя суматохи, беготни, поисков жилья и перевозки вещей. Неделя, когда Ольга Васильевна не выходила из своей комнаты, если мы были дома.
— Хозяйка — клиентка моей фирмы, — объяснил Андрей, раскладывая столовые приборы. — Поэтому и цена такая.
Он выглядел измотанным, но каким-то... другим. Как будто, выйдя из-под материнской опеки, повзрослел ещё на десять лет.
— Ты заходил сегодня к маме? — спросила я осторожно.
Он кивнул, не поднимая глаз.
— Она не хочет меня видеть. Сказала, что у неё больше нет сына.
— Андрей, мне так жаль... — я обняла его за плечи. — Может, со временем она остынет?
— Ты не знаешь мою мать, — он горько усмехнулся. — Она никогда не прощает. И никогда не забывает обид — настоящих или мнимых.
В дверь позвонили. Мы переглянулись — гостей не ждали.
— Кого это принесло? — пробормотал Андрей, направляясь в прихожую.
— Привет, бедолаги! — раздался женский голос, когда он открыл дверь. — Не ждали?
В нашу маленькую квартирку вихрем ворвалась Вера — сестра Андрея, жившая в другом городе. Высокая, тонкая, с таким же орлиным носом, как у матери, и такими же острыми, пронзительными глазами.
— Вера? — Андрей растерянно попятился. — Ты... откуда ты узнала наш адрес?
— Птичка на хвосте принесла, — она окинула презрительным взглядом нашу скромную обстановку. — Так вот как вы теперь живёте? Из хором в хрущёвку... Впечатляет.
— Зачем ты приехала? — в голосе Андрея звучало напряжение.
— Мама звонила, — Вера бесцеремонно прошла в комнату и плюхнулась на наш новый диван. — Сказала, что вы выгнали её из дома.
— Что?! — Андрей подскочил на месте. — Мы её не выгоняли! Это мы ушли!
Вера фыркнула и закинула ногу на ногу.
— Ну да, как же. А она мне другое рассказала. Что твоя женушка, — она выделила это слово с нескрываемым презрением, — устроила скандал, оскорбляла её, а ты всё это терпел. Что она вынуждена была уйти к соседке, потому что вы её травили.
Я не могла поверить своим ушам.
— Это неправда! — я шагнула вперёд. — Она оскорбляла меня три года! А когда я впервые дала отпор, она просто не смогла это принять.
Вера окинула меня насмешливым взглядом с головы до ног.
— Слушай, деревенская, — произнесла она, растягивая слова, — моя мать может быть немного резкой, но она вырастила нас одна после смерти отца. А ты кто такая, чтобы её судить?
— Вера, заткнись! И не смей так разговаривать с моей женой! — крикнул Андрей.
— О-о-о, братец, так ты на её стороне? Всё ясно с тобой! — Вера скрестила руки на груди.
Я заметила, как Андрей побледнел:
— Оставь нас в покое!
— Как скажешь, братец, — Вера поднялась с дивана. — Только ты должен знать: мама переезжает ко мне.
— Что?! — Андрей схватился за сердце. — Я не позволю ей просто так уехать! А дом? А её работа?
— Дом она продаёт, — ответила Вера со злорадным удовольствием. — А работа... Что ж, она на пенсии, так что это не проблема. Она уже упаковала вещи.
Я видела, как Андрей сжал кулаки так, что побелели костяшки.
— Уходи, — сказал он наконец. — Уходи сейчас же.
Вера поднялась с дивана, нарочито медленно поправляя юбку.
— Как скажешь, братец. Но не звони потом, когда поймёшь, что натворил. Мама вычеркнула тебя из своей жизни. И я тоже.
Когда Вера ушла, Андрей расстроенный сел на диван и закрыл лицо руками.
— Что же произошло! Что теперь делать! — прошептал он, раскачиваясь вперёд-назад.
Я села рядом, обняла его за плечи. Хотела сказать что-то утешительное, но слова застряли в горле. Я тоже чувствовала себя виноватой, хотя разумом понимала, что не сделала ничего плохого. Просто встала на защиту своего достоинства.
— Она блефует, — сказала я наконец. — Не может твоя мать просто взять и уехать... Это же её дом, её жизнь.
Но Ольга Васильевна могла. И она это сделала.
Прошло три месяца.
Ольга Васильевна действительно уехала к дочери, не попрощавшись с нами. Дом она продала какой-то молодой паре. А сегодня курьер доставил нам пять больших картонных коробок без единой записки.
— Там все мои вещи, — голос Андрея звучал глухо. — Всё, что могло напоминать обо мне. Детские фотографии, школьные награды, письма отца...
Он безжизненным движением вскрыл первую коробку. Сверху лежало фото в рамке — маленький Андрей, лет пяти, с родителями на морском берегу. Все трое улыбаются, щурясь от яркого солнца.
— Господи... — прошептал он, бережно беря фото в руки. — Я думал, что никогда больше не увижу это фото. Мы тогда поехали в Сочи... Первый раз на море. Я боялся волн, и папа целый день держал меня на руках, чтобы я не испугался...
Андрей очень расстроился и даже пустил слезу.
— Андрей, давай поговорим с мамой, — я осторожно коснулась его плеча.
— Я звонил, — он покачал головой. — Каждый день. Она сменила номер. Я ездил к ним. Вера не открыла мне дверь, а консьерж в её доме сказал, что ему запрещено меня пускать.
Андрей вздохнул.
— Я всегда мечтал, чтобы у наших детей была бабушка, — сказал он тихо.
Я взяла его за руку.
— Может быть, однажды она поймёт, — прошептала я. — Может быть, когда у нас действительно будут дети...
Он покачал головой.
— Не знаю. Ты не знаешь мою мать. Она крайне упряма в своих обидах.
— Так вот в кого ты такой упрямый! — я попыталась разрядить атмосферу.
Он слабо улыбнулся.
— Может быть... Знаешь, — он поднял на меня взгляд, полный неожиданной решимости, — я не сдамся. Буду писать ей письма. Настоящие, бумажные письма. Она всегда их любила.
— Отличная идея! — я обрадовалась этому проблеску надежды. — Можем даже фотографии вкладывать. Чтобы она видела, как мы живём, как у нас всё хорошо...
— А у нас всё хорошо? — спросил он вдруг с какой-то детской беззащитностью.
Я обняла его, прижимая к себе.
— Конечно, родной. У нас всё будет хорошо. Обещаю.
— Суп остывает, — я поставила перед Андреем дымящуюся тарелку. — Ешь, пока горячий.
Прошло ещё два месяца.
Андрей действительно писал письма — каждую неделю отправлял конверт с парой страниц текста и свежими фотографиями. Ответа не было, но он не сдавался.
— Ммм, вкусно! — он с аппетитом принялся за еду в один из вечеров. — Тот самый суп, да?
Я кивнула. Тот самый куриный суп с овощами, который когда-то стал последней каплей в нашей истории с Ольгой Васильевной.
— Знаешь, — сказал Андрей, между ложками, — сегодня мне позвонил риелтор, который продавал мамин дом.
Я замерла, не донеся стакан до рта.
— И что?
— Сказал, что есть дополнительные документы, которые нужно передать новым владельцам. Спрашивал, не могу ли я заехать и забрать их, — Андрей внимательно смотрел на меня. — Странно, правда? Мама продала дом почти полгода назад.
— Да уж, странно, а ты поедешь? — спросила я, пытаясь сдержать внезапно охватившее меня волнение.
— Да, завтра поеду, поехали вместе! — предложил Андрей.
— Если хочешь, — я старалась говорить ровно. — Думаешь... думаешь, там будет она?
Андрей пожал плечами, но в глазах мелькнула надежда.
— Вряд ли. Но... не знаю. Есть у меня странное чувство.
Мы доели ужин в молчании, каждый погружённый в свои мысли. Я не хотела давать ему ложную надежду, но сердце колотилось от предчувствия.
***
— Дом выглядит заброшенным, — я разглядывала некогда идеально ухоженный особняк Ольги Васильевны.
Краска на воротах облупилась, в саду разрослись сорняки, на подъездной дорожке — опавшие листья, которые никто не убирал.
— Странно, — нахмурился Андрей. — Риелтор говорил, что продал его молодой паре. Они должны были давно въехать.
Мы подошли к входной двери, и Андрей нерешительно нажал на звонок. Никто не ответил. Он позвонил ещё раз — тишина.
— Может, он у них сломался? — предположила я.
Андрей потянулся к карману куртки и достал связку ключей.
— У тебя до сих пор есть ключи? — удивилась я.
— Да, я... я не мог заставить себя их выбросить, — он смущённо улыбнулся. — Глупо, наверное.
— Совсем не глупо, — я ободряюще сжала его руку. — Но ты уверен, что можно просто войти? Дом уже не ваш...
— Надо проверить хотя бы, почему никто не отвечает, — он решительно вставил ключ в замок. — Вдруг там что-то случилось?
К нашему удивлению, ключи подошли. Мы открыли скрипучую дверь и вошли в полутёмную прихожую.
— Кто-нибудь есть дома? — крикнул Андрей.
Тишина была ему ответом.
— Странно, — пробормотал он, включая свет. — Похоже, тут никто не живёт...
Мы прошли в гостиную, и я ахнула. Всё было точно так же, как полгода назад, когда мы уходили отсюда. Та же самая мебель, те же цветы на окнах, шторы, даже фотографии на полке.
— Она не продала дом, — прошептал Андрей, оглядываясь вокруг с нескрываемым изумлением. — Всё это время... Господи, мама, зачем этот спектакль?
Вдруг мы услышали шаги за спиной и резко обернулись. В дверях гостиной стояла похудевшая и постаревшая Ольга Васильевна.
— Это вы… я думала, что уже не придёте, — сказала она тихо.
— Мама, это ты всё подстроила с риэлтором? — Андрей сделал шаг к ней, но остановился.
Мать кивнула, не отрывая от него глаз.
— Андрей, я не знала, как заговорить с тобой снова, — её голос звучал неуверенно, — Я получала твои письма. Все до единого.
— Почему не отвечала? — в голосе Андрея смешались обида и надежда.
— Потому что я ужасный, гордый человек, — она горько улыбнулась. — Мне было стыдно. И страшно. Я не знала, простишь ли ты меня.
— За что? — спросил он тихо.
— За всё, — она развела руками. — За то, что превратила твою жизнь в кошмар. За то, что не приняла твою жену. За то, что пыталась контролировать каждый твой шаг.
Андрей молчал, и выглядел потерянным.
— А где же Вера? — спросил он взволнованно. — Она знает, что ты здесь?
Ольга Васильевна покачала головой.
— Она думает, что я поехала в санаторий на две недели, — в её голосе звучала горечь. — Я не смогла ей сказать... она ни за что не одобрила бы.
— Не одобрила бы что? — Андрей сделал ещё один осторожный шаг к матери.
— Моё решение помириться с тобой, — она опустила глаза. — Вера... она очень категорична. Сейчас даже больше, чем я когда-то.
Я осторожно коснулась руки Андрея.
— Может, мне лучше подождать в машине? — спросила я тихо. — Вам нужно поговорить...
— Нет, — неожиданно твёрдо сказала Ольга Васильевна. — Пожалуйста, останься. Это касается и тебя тоже, Оксана.
Моё имя в её устах прозвучало непривычно — без привычной нотки презрения.
— Я думала о тебе каждый день, сынок, — продолжила она, глядя на Андрея. — Каждый раз, когда получала твоё письмо, я плакала. Вера не знает... я прятала их. Перечитывала по ночам.
— Почему ты не ответила хотя бы на одно? — в голосе Андрея всё ещё звучала боль. — Ты знаешь, как я ждал?
— Потому что боялась, — просто ответила она. — Боялась, что ты не простишь меня. Что я уже всё разрушила.
Она повернулась ко мне, и я увидела в её глазах слёзы.
— Оксана, я... я была чудовищем по отношению к тебе, — её голос дрогнул. — Все эти годы я пыталась найти в тебе недостатки, потому что боялась, что ты заберёшь у меня сына. А в итоге... в итоге я сама оттолкнула его своим поведением.
Я не знала, что ответить. Слова застряли в горле. Эта женщина, которая так мучила меня, которую я порой ненавидела всей душой, стояла передо мной совершенно сломленная. И я вдруг поняла, что не испытываю к ней ненависти. Только жалость и странное чувство сопричастности.
— Я не знаю, сможете ли вы когда-нибудь простить меня, — продолжила Ольга Васильевна, вытирая слёзы. — Особенно ты, Оксана. Но я... я хотя бы должна была попытаться. Поэтому и придумала эту историю с риелтором.
Андрей сделал последний шаг и вдруг крепко обнял мать.
— Мама, — прошептал он, и я увидела, как задрожали его плечи. — Я так скучал по тебе.
Она прижалась к нему, рыдая уже в голос, и что-то шептала сквозь слёзы — я не могла разобрать что, но видела, как смягчается лицо Андрея, как уходит из его глаз боль последних месяцев.
Я стояла в стороне, не решаясь нарушить этот момент. Как будто была свидетелем чего-то очень интимного, почти священного — примирения двух людей, которые любили друг друга, но заблудились в лабиринте своих страхов и обид.
Наконец, Ольга Васильевна отстранилась, вытирая слёзы, и посмотрела на меня.
— Оксана, — сказала она, и я услышала в её голосе что-то новое — уважение. — Ты была права тогда. Я действительно боялась потерять сына. И делала всё, чтобы оттолкнуть тебя. Но в итоге... я оттолкнула вас обоих.
Я подошла ближе, всё ещё не зная, что сказать.
— Я не прошу тебя простить меня сразу, — продолжила она, глядя мне прямо в глаза. — Я знаю, что причинила тебе слишком много боли. Но, может быть... может быть, мы могли бы попробовать начать сначала?
Я посмотрела на Андрея. Он улыбался сквозь слёзы, и в этой улыбке было столько надежды, столько мольбы.
— Наверное, мы могли бы попробовать, — сказала я осторожно. — Ради Андрея.
— Не только ради него, — Ольга Васильевна нерешительно протянула мне руку. — Ради нас всех. Ради... семьи.
Я пожала её руку.
— Можно я приготовлю чай? — спросила я, когда молчание затянулось. — Думаю, нам всем не помешает.
— Конечно, — кивнула Ольга Васильевна. — Только... ты ведь не знаешь, где что лежит.
— Покажи ей, мама, — мягко сказал Андрей.
И Ольга Васильевна повела меня на кухню — ту самую, где полгода назад разыгралась драма, изменившая нашу жизнь.
Прошёл год с того дня, когда мы вернулись в дом Ольги Васильевны.
Многое изменилось. Мы с Андреем всё ещё жили в своей съёмной квартире, но каждое воскресенье приезжали к его матери на обед. И я часто готовила разные блюда.
— Пахнет божественно, — Ольга Васильевна заглянула в кастрюлю. — Ты добавила новую приправу?
— Секретный ингредиент, — улыбнулась я. — Не скажу.
Она рассмеялась — легко и свободно, совсем не так, как смеялась раньше.
— Ты заинтриговала меня. Может, поделишься рецептом?
— Обязательно, но не сегодня, — я подмигнула ей. — Сегодня я хочу тебя удивить.
Наши отношения постепенно менялись. Сначала были натянутыми, осторожными — мы все боялись сделать неверный шаг, сказать что-то не то. Но постепенно лёд таял. Ольга Васильевна искренне старалась измениться, хотя иногда срывалась на старые привычки — контролировать, командовать, критиковать. Но теперь она быстро ловила себя на этом и извинялась. А я училась не воспринимать каждое её слово как нападение.
— Где Андрей? — спросила она, помогая мне расставлять тарелки. — Опять в гараже возится?
— Да, говорит, почти закончил книжные полки, — я улыбнулась, вспомнив, как муж загорелся идеей делать мебель своими руками.
Раньше Ольга Васильевна покрутила бы пальцем у виска: её сын, с его юридическим образованием и статусной работой, занимается столярничеством! Но сейчас она только понимающе кивнула:
— Это здорово. Его отец тоже любил работать руками. Говорил, что это лучший отдых для мозгов.
Звонок в дверь прервал наш разговор.
— Странно, — нахмурилась Ольга Васильевна. — Мы никого не ждём, верно?
Я пожала плечами, вытирая руки о полотенце.
— Может, соседи? Я схожу открою.
На пороге стояла Вера — такая же высокая и прямая, как помнилась мне с нашей последней встречи год назад. Только в глазах было что-то новое — растерянность и... страх?
— Вера? — я невольно отступила на шаг. — Ты... как ты здесь?
— Мне позвонил Андрей, — ответила она, не глядя мне в глаза. — Сказал, что у вас сегодня семейный обед. И что... что мама хотела бы меня видеть.
— Вера! — голос Ольги Васильевны раздался у меня за спиной. — Входи скорее! Как я рада тебя видеть!
Я обернулась и увидела, что свекровь смотрит на дочь со смесью радости и тревоги. Вера переступила порог, всё ещё настороженная, как будто ожидала подвоха.
— Ты правда не знала, что я приеду? — спросила она мать, игнорируя меня.
— Понятия не имела, — ответила Ольга Васильевна, обнимая дочь. — Но это такой чудесный сюрприз! Я так соскучилась по тебе, доченька.
— А как же... — Вера бросила на меня быстрый настороженный взгляд. — Как же всё, что ты говорила мне о них? О том, что они предали тебя, бросили...
Ольга Васильевна тяжело вздохнула.
— Я говорила много глупостей, Вера. И причинила боль тем, кого люблю, — она крепче обняла дочь. — И тебе тоже. Втянула тебя в эту войну, которой не должно было быть.
Я тихонько отступила, давая им возможность поговорить наедине, и пошла в гараж, где Андрей заканчивал свои полки.
— Твоя сестра приехала, — сказала я, прислонившись к дверному косяку. — Ты мог бы меня предупредить, знаешь ли.
Он выпрямился, отложив рубанок, и виновато улыбнулся.
— Извини. Я не был уверен, что она действительно приедет. Не хотел давать маме напрасную надежду.
— А если она устроит скандал? — я нервно кусала губу. — Если всё испортит?
Андрей подошёл ко мне и обнял, пахнущий деревянной стружкой и свежим лаком.
— Не испортит, — уверенно сказал он. — Вера может быть колючей, но она любит маму. И меня, где-то глубоко внутри, тоже любит.
— А меня? — я прищурилась.
— А тебя ей придётся полюбить, хочет она того или нет, — он поцеловал меня в нос. — Потому что ты — моя жена. И мать моего ребёнка.
Я невольно положила руку на живот. Мы узнали о беременности всего неделю назад и решили объявить об этом сегодня, за семейным обедом. И вот теперь Вера... Это осложняло всё.
— Всё будет хорошо, — словно прочитав мои мысли, сказал Андрей. — Просто дай им время поговорить. А потом мы вместе расскажем о малыше.
Мы вернулись в дом рука об руку, готовые к любому повороту событий. Но то, что мы увидели, заставило нас замереть на пороге кухни.
Ольга Васильевна и Вера сидели за столом, склонившись над фотоальбомом, и смеялись. По щекам обеих текли слёзы, но это были слёзы облегчения и радости.
— ...а потом Андрей залез на крышу сарая и кричал, что он Супермен! — говорила Ольга Васильевна, указывая на какое-то фото.
— Я помню! — Вера хохотала, вытирая слёзы.
— Что вы там про меня рассказываете? — Андрей с притворной строгостью подошёл к столу.
Вера подняла на него глаза, и я увидела, как смягчилось её лицо.
— Вспоминаем твои подвиги, братец, — сказала она уже без той холодности, что была раньше. — Мама показывает фотографии.
— Давайте обедать! — Ольга Васильевна закрыла альбом и встала. — Оксаночка приготовила свой фирменный суп.
«Оксаночка». Она никогда раньше так меня не называла. У меня перехватило дыхание, и я почувствовала, как Андрей сжал мою руку.
Вера всё ещё держалась несколько отстранённо со мной, но больше не смотрела с открытой враждебностью. В основном она общалась с матерью и братом, но изредка включала в беседу и меня. Это был прогресс.
Когда мы доели суп и Ольга Васильевна встала, чтобы принести второе, Андрей откашлялся и поднял свой стакан.
— У нас есть новость, — сказал он, глядя на меня с такой любовью, что сердце заныло. — Мы с Оксаной... мы ждём ребёнка.
Вилка выпала из рук Ольги Васильевны, звякнув о тарелку.
— Правда?! — выдохнула она, глядя на меня широко раскрытыми глазами. — Я... я буду бабушкой?
Я кивнула, не в силах сдержать улыбку.
— Да. В октябре.
Ольга Васильевна бросилась обнимать нас обоих, смеясь и плача одновременно. А потом вдруг остановилась и виновато посмотрела на меня.
— Прости, я... я не спросила, можно ли мне...
— Можно, — я сама обняла её, чувствуя, как по щекам текут слёзы. — Ты бабушка моего ребёнка. Конечно, можно.
Вера сидела молча, глядя на нас троих с непонятным выражением лица. А потом вдруг спросила:
— А можно мне быть крёстной?
Мы с Андреем переглянулись в изумлении.
— Если ты правда хочешь... — осторожно начала я.
— Хочу, — твёрдо сказала Вера. — Это мой племянник или племянница. И я... я хочу быть частью его жизни.
В её глазах читалась решимость и что-то ещё — какая-то глубокая, застарелая боль, которую я раньше не замечала.
— Конечно, ты будешь крёстной, — Андрей обнял сестру. — Мы будем только рады.
Ольга Васильевна смотрела на нас троих, и в её глазах светилось что-то, чего я никогда раньше не видела — покой. Ощущение, что всё наконец-то встало на свои места.
Позже, когда мы с Андреем собирались уезжать, она отвела меня в сторону.
— Оксана, я хотела спросить... — она явно нервничала. — Может быть... может быть, вы с Андреем подумаете о том, чтобы переехать сюда, когда родится малыш? Дом большой, места хватит всем. Я могла бы помогать с ребёнком, и...
Она осеклась, увидев моё выражение лица.
— Прости, — сказала она быстро. — Я не должна была. Это твоя и Андрея жизнь, и...
— Я подумаю об этом, — перебила я её мягко. — И мы обсудим с Андреем. Возможно... возможно, это было бы неплохой идеей.
Её лицо осветилось такой надеждой, что у меня защемило сердце. Я не была уверена, что сказала правду — мне всё ещё нужно было время, чтобы полностью доверять ей. Но я точно знала, что дам ей шанс. Не только ради Андрея или будущего ребёнка, но и ради неё самой.
И ради себя.
Потому что нельзя до конца быть счастливым, когда в сердце живёт обида. А я хотела быть счастливой — полностью, без оговорок и сомнений.
Возвращаясь домой в машине, я наблюдала за лицом Андрея. Оно светилось спокойным, уверенным счастьем.
— О чём думаешь? — спросил он, не отрывая взгляда от дороги.
— О том, как странно всё сложилось, — ответила я честно. — Год назад я ненавидела твою мать и сестру. А сегодня...
— Сегодня? — он бросил на меня быстрый взгляд.
— Сегодня я понимаю, что мы все просто люди. Со своими страхами, ошибками, надеждами. И что в конечном счёте только одно имеет значение — умеем ли мы прощать и меняться.
Андрей взял меня за руку, крепко сжав её.
— Знаешь, — сказал он, улыбаясь, — когда-то давно мама сказала мне одну вещь. Что настоящая семья — это не те, кто никогда не ссорится. А те, кто умеет мириться, даже когда это кажется невозможным.
— Умная женщина твоя мама, — улыбнулась я в ответ.
— Да, — Андрей смотрел на дорогу, но я видела, как сияют его глаза. — А ещё она была права насчёт тебя.
— В чём же? — я удивлённо подняла брови.
— В том, что ты делаешь отличный суп, — он подмигнул мне. — Суп с привкусом... перемен.
И мы рассмеялись — легко и свободно, как смеются люди, которые знают, что всё самое трудное уже позади, а впереди — только светлое и доброе будущее, которое они построят вместе. Несмотря ни на что. Вопреки всему.