Он снова это сделал. Прямо посреди ресторана, на глазах у всех. Моя рука дрожала, когда я пыталась удержать бокал с вином, чувствуя, как горячие слёзы подступают к глазам.
— Вика у нас такая неумёха, — громко объявил Евгений, обращаясь к нашим гостям. — Представляете, вчера борщ пересолила так, что пить потом хотелось целый день. А соус к мясу? — он театрально закатил глаза. — Кисель какой-то получился, а не соус.
Все засмеялись. Даже его мать, которая никогда меня особо не жаловала, снисходительно улыбалась, кивая в такт словам сына.
— А ещё она... — начал Евгений, но я уже не слышала, что он говорил дальше.
Десять лет. Десять долгих лет я терпела эти унижения, раз за разом надеясь, что это в последний раз, что он изменится, что всё наладится. Десять лет постоянных «шуток» на публике и тихих извинений наедине. «Прости, Викуль, я ради смеха, все же понимают, что я любя».
Но сегодня, в наш юбилей, что-то внутри меня окончательно сломалось.
Я помню, как мы познакомились. Летний вечер, набережная. Я возвращалась с подработки в кафе, он шёл навстречу — высокий, обаятельный, с такой открытой улыбкой. Наткнулась на него, буквально врезалась, уткнувшись носом в его грудь, потому что задумалась и не смотрела по сторонам. Он не рассердился, даже когда я нечаянно пролила остатки кофе на его светлую рубашку. Рассмеялся, сказал:
— Такой красивой девушке можно простить что угодно.
Потом были прогулки до рассвета, его стихи, написанные на салфетках, цветы, которые он дарил просто так, без повода. Он умел красиво ухаживать, окружить заботой, заставить почувствовать себя особенной.
— Моя Вика не такая, как все, — говорил он друзьям с гордостью.
Когда я согласилась выйти за него замуж, казалось, что впереди только счастье.
Не помню точно, когда всё начало меняться. Может, после свадьбы? Или когда мы переехали в новую квартиру, и я бросила работу в маркетинговом агентстве, потому что Женя настоял: «Зачем тебе работать? Я обеспечу нас». Или после первого визита его родителей, когда свекровь придирчиво осмотрела мою стряпню и чуть поморщилась?
— Викулька у меня ещё учится, — сказал тогда Женя, снисходительно обнимая меня за плечи. — Не всем же быть такими кулинарными гениями, как моя мама.
Я улыбнулась и промолчала. Это же семья. В семье главное — мир и лад. Так меня учила моя мама, которая с папой прожила тридцать счастливых лет.
А потом эти «шутки» стали появляться всё чаще. На семейных встречах, на корпоративах, даже в компании наших общих друзей:
«Вика у нас такая рассеянная», «Вика у нас без GPS и из спальни в ванную не найдёт дорогу», «Вика в магазин пошла за хлебом и молоком, а вернулась с тремя пакетами ненужного барахла».
Сначала я смеялась вместе со всеми. Потом стала улыбаться через силу. А потом... просто молчала, глотая обиду.
Дома, когда мы оставались вдвоём, он вроде бы был другим человеком. Заботливым, внимательным. Обнимал, целовал:
— Ты же знаешь, я люблю тебя, Викуль. Я же шучу просто.
И я верила. Или хотела верить.
Когда мы готовились к сегодняшнему вечеру, к празднованию нашей "фарфоровой" свадьбы, я попросила его:
— Женя, давай сегодня без твоих шуток обо мне, хорошо? Это важный день для нас.
Он обиделся. Нахмурился:
— Ты что, не понимаешь шуток? Все же знают, что я любя, никто не воспринимает это всерьёз.
— Я воспринимаю, — тихо сказала я. — Мне больно, когда ты так говоришь обо мне при людях.
— Да брось ты, — он отмахнулся. — Не придумывай проблемы на пустом месте. Всё будет отлично!
И вот теперь, сидя за праздничным столом в ресторане, слушая его рассказы о моих «промахах» и «недостатках», я почувствовала, что больше не могу. Просто не могу.
— А самое смешное было, когда Вика попыталась... — я не расслышала окончание фразы за взрывом хохота.
Я вдруг с пронзительной ясностью увидела всю свою жизнь с Евгением. Как я постепенно перестала встречаться с подругами, потому что стеснялась его шуток. Как научилась предугадывать его настроение по малейшим признакам, чтобы не спровоцировать очередную «остроту» в мой адрес. Как подстраивалась, меняла себя, лишь бы соответствовать.
— Ну, не обижайся, Викуля, — улыбался Женя, заметив, что я молчу. — Я же любя, ты же знаешь.
— Знаю, — ответила я неожиданно даже для самой себя. — Знаю, что ты всегда так говоришь. Но люди, которые действительно любят, не унижают тех, кого любят.
В зале вдруг стало тихо.
— Чего? — Женино лицо изменилось, улыбка пропала. — Ты это о чём сейчас?
— О том, что десять лет шуток за мой счёт — это достаточно, — мой голос звучал спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Я устала, Женя. Устала быть клоуном в твоих выступлениях.
— Да ты что, с ума сошла? — он попытался перевести всё в шутку, обращаясь уже к гостям. — Видите, какая у меня жена чувствительная?
— Нет, Женя, — я поднялась из-за стола. — Не чувствительная. Просто уважающая себя. Было время, когда я думала, что нужно терпеть всё ради семьи. Но сегодня я поняла, что наша «семья» существует только в моём воображении.
Он побагровел. Я никогда раньше не противоречила ему на людях.
— Сядь на место, — процедил он, сжимая зубы. — Не устраивай сцен.
— Сцены — это твоя специальность, не моя, — я взяла сумочку. — Я ухожу. И не только из ресторана.
Кто-то из гостей тихо охнул. Женина мать что-то яростно зашептала ему на ухо. А он... он вдруг вскочил, опрокинув стул, и закричал:
— Видите, люди добрые? Видите, какая она? Я для неё всё — и работаю как проклятый, и дом обеспечиваю, и подарки дарю! А она? Неблагодарная! Десять лет я её терплю, её капризы, её неумение ничего делать правильно! Я просто шучу, а она драму устраивает! Истеричка!
Кажется, кто-то засмеялся. Но я не обернулась, чтобы проверить. Я шла к выходу, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Не от обиды — от облегчения. Словно тяжеленный рюкзак сбросила с плеч после долгого, изнурительного похода.
Холодный ветер ударил в лицо, когда я вышла из ресторана, и я глубоко вдохнула. Впервые за много лет я чувствовала себя... свободной. Да, впереди неизвестность, да, будет непросто начать всё сначала. Но это моя жизнь, и я больше не позволю никому превращать её в повод для насмешек.
Я достала телефон, чтобы вызвать такси, и увидела десять пропущенных от Жени. Телефон зазвонил снова. Я сбросила вызов. Потом набрала другой номер — тот, по которому не звонила уже несколько лет.
— Привет, Маш, — сказала я, когда бывшая подруга ответила. — Это Вика. Прости, что так поздно. Помнишь, ты предлагала мне остановиться у тебя, если... если что-то случится? Кажется, это «если» наконец наступило.
Машин голос звучал взволнованно:
— Вика? Господи, конечно, приезжай! Адрес тот же. Я сейчас дома, жду тебя.
Я стояла на тротуаре, кутаясь в тонкое пальто. Ноябрьский ветер пробирал до костей, но внутренний огонь, зажжённый моим решением, согревал лучше любой одежды. Такси подъехало через пять минут.
— Плохой вечер? — сочувственно спросил водитель, глядя на моё заплаканное лицо в зеркало заднего вида.
— Нет, — я вдруг улыбнулась сквозь слёзы. — Хороший. Начало хорошего вечера и новой жизни.
Он понимающе кивнул и больше не задавал вопросов. За окном мелькали огни вечернего города, жизнь которого текла своим чередом, безразличная к моей маленькой личной революции. Я прислонилась лбом к холодному стеклу, наблюдая, как капли начинающегося дождя рисуют причудливые узоры.
Телефон снова зазвонил. На этот раз звонила свекровь. Я сбросила и её тоже. Потом пришло сообщение от Жени:
«Ты что творишь? Немедленно возвращайся! Ты меня перед всеми опозорила!»
Даже сейчас, даже в этот момент, он думал только о себе. О своём позоре, о своей репутации. Не о моих чувствах, не о том, что я пережила за эти годы. Это было последним подтверждением правильности моего решения.
Такси остановилось возле пятиэтажки на окраине города. Здесь Маша купила квартиру после развода пять лет назад. Она звала меня на новоселье, но Женя тогда не пустил:
— Ещё чего, к разведёнке ходить. Только дурных мыслей от неё наберёшься.
Я расплатилась с водителем и медленно поднялась на третий этаж. Позвонила. Дверь распахнулась мгновенно, словно Маша стояла за ней всё это время.
— Викуля, — она крепко обняла меня. — Наконец-то. Я столько лет ждала этого момента.
Я разрыдалась у неё на плече, выплакивая горечь десяти лет унижений. Маша гладила меня по спине и что-то успокаивающе шептала. Потом завела в квартиру, усадила на кухне, поставила чайник.
— Рассказывай, — она села напротив меня. — Что стало последней каплей?
И я рассказала. Обо всём.
О том, как Женя медленно, год за годом, разрушал мою самооценку. Как каждая его «шутка» убивала частичку меня. Как я пыталась соответствовать его ожиданиям, меняясь до неузнаваемости. Как потеряла себя настоящую в этих отношениях.
— Помнишь, какой я была в университете? — спрашивала я Машу. — Смелой, уверенной в себе. У меня были планы, мечты.
— Помню, — кивала она. — Ты всегда говорила, что откроешь свою студию дизайна. Что будешь путешествовать. Что...
— Что никогда не позволю мужчине указывать, как мне жить, — горько усмехнулась я. — А посмотри, что со мной стало. Тень. Бледная тень самой себя.
— Да, я поняла. Женя систематически разрушал твою уверенность в себе, заставлял сомневаться в своих чувствах и восприятии, — серьёзно сказала Маша.
Телефон снова зазвонил. Женя. Я показала экран Маше.
— Может, выключишь? — предложила она. — Хотя бы на сегодня.
Я кивнула и полностью отключила телефон. Странное чувство свободы накрыло меня волной.
— А знаешь, — я вдруг улыбнулась сквозь слёзы, — ведь я готовилась к этому юбилею как сумасшедшая. Новое платье купила, причёску специальную сделала. Хотела, чтобы всё было идеально. Хотела, чтобы он гордился мной. А теперь...
— А теперь гордись собой сегодня! — твёрдо сказала Маша.
Я осталась у Маши и мы проговорили до глубокой ночи. А утром я увидела кучу пропущенных вызовов и голосовых сообщений от Жени. Я не стала их слушать — просто позвонила на работу и взяла отгул.
— А потом нужно будет съездить к вам домой за вещами, — практично заметила Маша. — Хочешь, я поеду с тобой?
Я благодарно кивнула. Мысль о встрече с Женей вызывала тревогу, но я знала, что должна пройти через это.
Домой мы поехали днём, рассчитывая, что Женя будет на работе. Но как только такси подъехало к дому, я увидела его машину на парковке.
— Может, в другой раз? — неуверенно спросила я Машу.
— Ты хочешь зависеть от его расписания всю оставшуюся жизнь? — жёстко спросила она. — Нет уж, идём. Я буду рядом.
Мы поднялись на лифте. С бьющимся сердцем я открыла дверь своим ключом. В прихожей было темно. Где-то в глубине квартиры слышалось тихое бормотание телевизора.
— Ты вернулась, — Женя вышел из гостиной. Он осунулся, под глазами залегли тёмные круги. — Я знал, что ты одумаешься. Всегда ведь так...
Он замолчал, увидев за моей спиной Машу.
— А эта что здесь делает? — его лицо мгновенно изменилось, скривилось в гримасе раздражения.
— Я приехала за своими вещами, — спокойно сказала я. — И Маша помогает мне.
— За вещами? — он ошеломлённо посмотрел на меня. — Ты что, серьёзно? Из-за одной глупой шутки?
— Не из-за одной, Женя. Из-за сотен. Тысяч. Из-за десяти лет систематических унижений.
— Унижений? — он деланно рассмеялся. — Ты что, совсем с ума сошла? Я просто шутил! Все нормальные люди понимают шутки!
— Шутки должны быть смешными для всех участников, — твёрдо сказала я. — А не причинять боль одному человеку для развлечения других.
Женя перевёл взгляд на Машу:
— Это ты ей голову забила этой феминистской чушью? Я всегда знал, что ты плохо влияешь...
— Женя, — я перебила его. — Я просто забираю вещи и ухожу. Мы можем обсудить детали развода позже, без эмоций.
— Развода?! — он побледнел. — Ты о чём вообще?
— О том, что я больше не хочу жить в браке, где меня не уважают, — я прошла мимо него в спальню и начала собирать самое необходимое в чемодан.
Женя шёл за мной по пятам, не переставая говорить:
— Вика, ты не понимаешь, что делаешь. Кому ты нужна, кроме меня? Думаешь, легко в тридцать восемь начать всё сначала? Кто тебя возьмёт на работу? Где ты будешь жить? На что?
Его вопросы больше не задевали меня. Каждый из них только подтверждал, насколько низко он меня ставит.
— Я справлюсь, — я закрыла чемодан. — Мне пора.
Женя вдруг упал на колени, схватил меня за руки:
— Вика, прости меня! Я всё понял! Я изменюсь! Дай мне шанс, последний шанс!
Я смотрела на этого сломленного человека и не чувствовала ничего, кроме усталости.
— Десять лет шансов — это достаточно, — я мягко высвободила руки. — Прощай, Женя.
— Ты ещё пожалеешь! — его голос изменился, в нём зазвучала злость. — Вернёшься на коленях, попомни моё слово!
Я больше не слушала. Взяла чемодан и вышла из квартиры. Маша молча шла рядом.
Только в такси я позволила себе выдохнуть. Тяжесть, годами давившая на плечи, наконец отпустила.
— Куда теперь? — спросила Маша.
— Знаешь, — я вдруг улыбнулась, — я хочу зайти в то кафе у набережной. Помнишь, где я работала студенткой?
— Конечно. И что мы будем там делать?
— Пить кофе. Смотреть на закат. Строить планы. У меня их накопилось за десять лет.
Маша рассмеялась и крепко обняла меня:
— С возвращением, Вика. Настоящей тебя нам очень не хватало.
Кафе почти не изменилось за эти годы. Те же деревянные столики, тот же вид на реку. Мы сели у окна. Официантка принесла меню.
— Два капучино, пожалуйста, — заказала я. — И... знаете, мне нужна работа. У вас случайно нет вакансий?
Жизнь начиналась заново. И на этот раз я не собиралась упускать ни одной её возможности.