Я медленно поднималась по лестнице, стараясь не греметь пакетами с продуктами. День выдался утомительный – две презентации подряд, встреча с клиентами, а потом ещё этот забитый супермаркет. Хотелось просто упасть на диван и ни о чём не думать.
Дверь в нашу квартиру была приоткрыта, и оттуда доносился голос Олега. Он говорил негромко, но в пустом подъезде каждое слово разносилось гулким эхом.
– Да, мам, всё посчитал... Нет, коммуналка в этом месяце чуть больше – восемь тысяч триста... Ну как почему? Отопление же включили...
Я замерла на площадке, не решаясь войти. Что-то в его голосе заставило меня прислушаться внимательнее.
– Продукты? Сейчас, погоди... – послышался шорох бумаги. – Вот, записал. За неделю вышло четыре тысячи шестьсот... Да-да, это с учётом скидок... Нет, мам, без излишеств, всё по списку...
Пакеты больно впивались в пальцы, но я не могла заставить себя сделать шаг к двери. Внутри медленно поднималась волна раздражения.
– А, ты про часы спрашиваешь? – в голосе мужа появились заискивающие нотки. – Ну да, купил Марине... Нет, не слишком дорогие, всего пять тысяч... Как это зачем? У неё же день рождения был...
Часы. Мой подарок на день рождения. Который я считала таким личным, таким особенным – Олег сам выбрал их, без подсказок, и я была так тронута... А теперь выяснилось, что даже эта покупка прошла через материнский аудит.
Я резко толкнула дверь. Олег, расхаживающий по кухне с телефоном, замер на полуслове.
– Марина пришла, – быстро сказал он в трубку. – Ладно, мам, пока...
Я молча прошла мимо него, с грохотом опустила пакеты на стол. Руки дрожали – то ли от тяжести, то ли от злости.
– Как дела? – беззаботно спросил Олег, будто не он только что отчитывался маме за каждую потраченную копейку.
– Прекрасно, – я начала яростно выкладывать продукты. – Может, позвонишь маме обратно? Расскажешь, что именно я купила и сколько это стоило?
Олег непонимающе нахмурился:
– Ты чего? Мама просто интересуется...
– Интересуется? – я развернулась к нему. – Это не интерес, Олег. Это контроль. Тотальный контроль каждого нашего шага!
– Да брось, – он попытался обнять меня, но я отстранилась. – Ты преувеличиваешь. Мама всегда так делала – ещё когда я один жил...
– Вот именно! – я почувствовала, как голос предательски дрожит. – Когда ты жил один. Но теперь у тебя есть семья. Я – твоя семья!
– Ты и мама – вы обе моя семья, – примирительно сказал Олег.
Я смотрела на него и вдруг с пронзительной ясностью поняла: нас в этом браке не двое. Нас трое. И, похоже, всегда было трое – просто я не хотела этого замечать.
Смахнув непрошеную слезу, я отвернулась к окну. За стеклом догорал осенний вечер, а в отражении я видела растерянное лицо мужа. Он действительно не понимал, что делает неправильно. Для него это была норма – докладывать матери о каждом шаге, советоваться о каждой покупке, жить с постоянной оглядкой на её мнение.
Но я так жить не могла. И не хотела.
Новый телефон лежал в сумке как улика. Я специально выбрала модель подороже – не потому, что так уж хотелось шикануть, а назло. Назло этому бесконечному контролю, назло маминому аудиту, назло собственной трусости, из-за которой я три месяца откладывала покупку.
Деньги были мои – честно заработанные сверхурочными и подработкой. Но всё равно где-то внутри противно ныло предчувствие скандала. Я уже привыкла к этому ощущению – оно появлялось каждый раз, когда я осмеливалась сделать что-то без одобрения "семейного совета".
Звонок в дверь раздался, когда я заваривала чай. По характерной трели – три коротких звонка подряд – я сразу поняла, кто пришёл. Так звонила только она.
– Надежда Петровна? – я открыла дверь, стараясь, чтобы голос звучал удивлённо. – Что-то случилось?
Свекровь стояла на пороге – идеальная укладка, безупречный макияж, жемчужная нитка на шее. Только желваки, ходящие под тонкой кожей, выдавали её настоящее настроение.
– Случилось, Мариночка, – она прошла мимо меня в квартиру, цокая каблуками по паркету. – Очень многое случилось.
Я молча закрыла дверь. Мы обе знали, что сейчас начнётся.
– Олежек звонил утром, – она присела на краешек дивана, положив сумочку рядом. – Рассказывал, как вы живёте...
"Рассказывал, сколько мы тратим", – мысленно поправила я.
– ...и знаешь, что меня удивило? – она сделала паузу, внимательно глядя мне в глаза. – Что мой сын, оказывается, не в курсе твоих покупок. Сорок пять тысяч, Марина! Это же половина его зарплаты!
– Это мои деньги, – я старалась говорить спокойно. – Я сама их заработала.
– А, ну да, – она улыбнулась той самой улыбкой, от которой у меня всегда холодело внутри. – Твои копеечки с подработок. Но ты же понимаешь, что основной добытчик в семье – Олежек? А значит, любые траты нужно обсуждать.
– С вами? – я почувствовала, как начинают гореть щёки.
– А почему бы и нет? – она пожала плечами. – Пока я жива, деньги Олега – это наши деньги. Я его мать, я имею право знать, куда уходят средства моего сына.
– У вашего сына есть своя семья, – мой голос всё-таки дрогнул. – Своя жизнь. И свои деньги.
– Вот только не надо этих современных глупостей! – в её голосе появились стальные нотки. – Я растила его одна, я дала ему образование, я научила его зарабатывать. И я не позволю какой-то...
Она осеклась, но я уже поняла, что она хотела сказать. "Какой-то выскочке". "Какой-то охотнице за деньгами". "Какой-то женщине, которая пытается встать между матерью и сыном".
Входная дверь скрипнула – вернулся Олег. Он замер на пороге, переводя растерянный взгляд с меня на мать.
– Что происходит?
– Ничего особенного, – Надежда Петровна поднялась с дивана. – Просто объясняю твоей жене, что в семье должен быть порядок. И что все крупные траты необходимо обсуждать... со всеми.
Я посмотрела на мужа, надеясь, что хоть сейчас он вступится, скажет что-нибудь, защитит наше право на личное пространство. Но Олег молчал, опустив глаза, как провинившийся школьник.
– У тебя был рабочий телефон, – свекровь направилась к выходу. – Нормальный, рабочий телефон. А это, – она кивнула на мою сумку, – это просто блажь. Но раз уж купила... Надеюсь, ты понимаешь, что теперь должна больше вкладывать в семейный бюджет?
Дверь за ней закрылась. В прихожей повисла тяжёлая тишина.
– Зачем ты ей рассказал? – тихо спросила я.
– Она спросила, как у нас дела... – начал оправдываться Олег.
– И ты доложил ей о моих тратах? О моих личных деньгах?
– Марин, ну чего ты завелась? – он попытался взять меня за руку. – Мама же хочет как лучше...
Я вырвала руку и ушла в спальню. Внутри всё кипело от бессильной ярости. Это была даже не ревность – я просто физически задыхалась от осознания того, что в моей семье, в моём браке я всегда буду третьей лишней.
Чемодан был небольшой – самый простой, дешёвый, купленный когда-то для отпуска. Я складывала в него вещи медленно, аккуратно, будто выполняла какой-то важный ритуал. Футболки, джинсы, бельё... Каждая вещь ложилась ровно, без единой складки. В этой методичности было что-то успокаивающее.
За спиной нервно расхаживал Олег. Его шаги – четыре в одну сторону, четыре в другую – отдавались в висках как удары метронома.
– Марина, ты это несерьёзно, – в десятый, наверное, раз произнёс он. – Из-за какой-то ерунды...
– Ерунды? – я замерла, сжимая в руках свитер. Тот самый, который он подарил мне на прошлое Рождество. Помню, как радовалась тогда – мне казалось, это был первый подарок, который он выбрал сам, без маминых подсказок. Теперь я уже ни в чём не была уверена.
– Ну а что это, по-твоему? – в его голосе появились нотки раздражения. – Мама просто беспокоится о нас, о нашем будущем...
– Нет, Олег, – я аккуратно положила свитер в чемодан. – Твоя мама не беспокоится. Она контролирует. Каждый наш шаг, каждый вздох, каждую копейку...
– Прекрати преувеличивать!
– Преувеличивать? – я наконец-то повернулась к нему. – Хорошо, давай посмотрим правде в глаза. Когда мы в последний раз принимали решение самостоятельно? Без оглядки на её мнение?
Он открыл рот, чтобы возразить, но так и не смог ничего сказать.
– Вот именно, – я продолжила складывать вещи. – Где мы живём? В квартире, которую она присмотрела. Почему я не пошла на повышение в прошлом году? Потому что твоя мама решила, что с моей новой должностью я стану меньше заниматься домом. Какую машину ты купил? Ту, которую она одобрила...
– Это просто советы! – перебил он меня. – Ты говоришь так, будто это какое-то преступление – прислушиваться к мнению матери!
Я подошла к туалетному столику, начала собирать косметику. Руки слегка дрожали, но голос оставался спокойным:
– Прислушиваться – нет. Но жить по её указке? Отчитываться за каждый шаг? Это уже не советы, Олег. Это диктатура.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Было слышно, как тикают часы – те самые, подаренные на день рождения. Интересно, сколько времени ушло у свекрови на то, чтобы "посоветовать" именно эту модель?
– И что ты предлагаешь? – наконец спросил он. – Чтобы я отказался от матери?
– Нет, – я застегнула косметичку. – Я предлагаю тебе стать мужчиной. Научиться принимать решения самостоятельно. Провести чёткую границу между нашей семьёй и твоей мамой.
– А если я не готов?
Я замерла. Вот он – момент истины. Три года брака, тысячи совместных вечеров, сотни планов на будущее... И всё упирается в этот простой вопрос.
– Тогда я ухожу, – мой голос прозвучал неожиданно твёрдо. – Потому что я не готова быть вечно третьей в нашем браке.
Щёлкнул замок чемодана. Такой простой, бытовой звук – а будто выстрел прогремел.
Я достала из сумки ключи от квартиры, положила их на тумбочку. Обручальное кольцо снимать не стала – пусть это будет мой последний шанс поверить в него.
– Марина... – его голос дрогнул. – Ты ведь понимаешь, что я не могу просто...
– Можешь, – я взяла чемодан. – Просто не хочешь.
В прихожей я обулась, накинула пальто. Олег стоял в дверях спальни, растерянный и какой-то беспомощный. В эту минуту он как никогда был похож на мальчика, которого мама вызвала к доске, а он не выучил урок.
– Ты серьёзно? – в его голосе звучала паника. – Вот так просто возьмёшь и уйдёшь?
– Не просто, – я посмотрела ему в глаза. – Я люблю тебя, Олег. Правда люблю. Но я больше не могу так жить.
Я открыла входную дверь. В подъезде было темно и тихо – только где-то наверху надрывался детский плач. Обычные звуки обычного вечера. Вот только для меня в этот момент рушился целый мир.
– А как же мы? – донеслось из квартиры.
Я не обернулась. Потому что знала: если обернусь – останусь. А оставаться больше нельзя.
Дверь закрылась за моей спиной с глухим стуком. В голове звенела пустота, а в ушах почему-то звучал мамин голос: "Доченька, никогда не позволяй свекрови вмешиваться в твою семью. Иначе однажды придётся выбирать – либо ты, либо она."
Я начала спускаться по лестнице. Чемодан грохотал по ступенькам, эхо разносилось по подъезду, а в пустой квартире наверху Олег слышал телефонный звонок.
"Сынок? Ты какой-то странный... Что случилось? Она что, опять устроила истерику?"
Четвёртый день без Марины. Четвёртая бессонная ночь.
Олег сидел на кухне, бездумно глядя в остывшую чашку кофе. Утренний свет робко пробивался сквозь занавески – те самые, которые мама когда-то выбрала, потому что "они идеально подходят к обоям". Как и диван в гостиной. И люстра. И даже чёртова кофемашина – "обязательно бери эту модель, сынок, я читала отзывы".
Звонок в дверь заставил его вздрогнуть. Три коротких – мамина "подпись".
– Олежек! – Надежда Петровна влетела в квартиру, неся пакеты с едой. – Я тебе борщ приготовила, пирожки... Ты же наверняка не ешь ничего толком?
Он молча смотрел, как она хозяйничает на кухне, раскладывая контейнеры по полкам холодильника. Такая уверенная, такая... правильная. Всегда знающая, как лучше.
– Мам, – тихо позвал он.
– Что, солнышко? – она повернулась, вытирая руки полотенцем. – Ой, на тебе лица нет! Совсем себя не бережёшь...
– Ты ей звонила?
Надежда Петровна поджала губы:
– Зачем? Сама уйдёт, сама пусть и возвращается. Вот поймёт, что без тебя – никуда...
– Без меня? – он невесело усмехнулся. – Или без нас?
– Что ты имеешь в виду? – в её голосе появились знакомые стальные нотки.
– А ты не понимаешь? – Олег поднял глаза. – Правда не понимаешь, что это ты её выжила?
– Я?! – она картинно всплеснула руками. – Я только хотела как лучше! Чтобы в семье был порядок, чтобы деньги не разбрасывались...
– В чьей семье, мам?
Она осеклась на полуслове.
– В моей семье, – тихо, но твёрдо продолжил Олег. – В той семье, которую я создал с Мариной. Но ты... ты не дала нам даже шанса стать настоящей семьёй.
– Что за глупости! – она нервно теребила край фартука. – Я твоя мать, я имею право...
– На что, мам? – он встал, чувствуя, как внутри поднимается что-то новое, незнакомое. – На что именно ты имеешь право? Указывать, как нам жить? Контролировать каждый шаг? Решать, что нам покупать, куда ездить, как тратить деньги?
– Я делала это ради тебя! – в её голосе зазвенели слёзы. – Всю жизнь только ради тебя!
– Нет, – он покачал головой. – Ты делала это ради себя. Чтобы чувствовать свою власть, свою незаменимость. А я... я был просто удобным сыном, который никогда не перечил.
Надежда Петровна побледнела:
– Как ты можешь... После всего, что я для тебя сделала...
– Ты вырастила меня одна, – мягко сказал Олег. – Дала образование, научила работать. И я благодарен тебе за это. Правда. Но, мам... мне тридцать два. Я взрослый мужчина. У меня своя жизнь.
– То есть, ты выбираешь её? – губы матери дрожали. – Эту... эту женщину?
– Нет, мам. Я выбираю себя. Впервые в жизни – себя.
Он достал телефон, открыл приложение банка:
– Смотри. Я закрываю тебе доступ к моим счетам. Все эти уведомления о тратах, которые ты так любишь проверять...
– Сынок, – она шагнула к нему, – ты же не серьёзно...
– Абсолютно серьёзно, – он нажал "подтвердить". – И ещё. Я люблю тебя. Ты моя мать, и это никогда не изменится. Но больше ты не будешь руководить моей жизнью.
Надежда Петровна смотрела на него так, словно видела впервые. А может, так оно и было – потому что перед ней стоял не прежний послушный мальчик, а мужчина, наконец-то решившийся быть собой.
– Это всё она, – процедила мать сквозь зубы. – Она тебя настроила против меня!
– Нет, мам, – он грустно улыбнулся. – Это всё ты. Ты и твоя любовь, которая душит. Знаешь, я ведь только сейчас понял, почему Марина купила тот телефон. Не потому что он был ей нужен – а потому что хотела доказать себе, что имеет право на собственный выбор. А я... я даже не смог её поддержать.
Он подошёл к окну. Во дворе начинался обычный день – люди спешили на работу, мамы вели детей в садик, пожилая соседка выгуливала свою таксу... Обычная жизнь, в которой он наконец-то почувствовал себя свободным.
– Уходи, мам, – тихо сказал он, не оборачиваясь. – Мне нужно позвонить жене.
Я сидела на подоконнике в своей старой комнате и бездумно листала ленту в телефоне. Странное дело – вроде прошла всего неделя, а казалось, будто целая вечность. Внизу мама гремела посудой, готовя ужин, который я всё равно не смогу съесть.
– Марина! – её голос дрогнул. – Тут это... Олег пришёл.
Я замерла. Сердце пропустило удар, потом заколотилось как бешеное.
– Скажи ему...
– Сама скажи, – мама появилась в дверях. – Хватит уже мучить друг друга.
Олег стоял в прихожей – небритый, осунувшийся, в помятой рубашке. Таким я его ещё никогда не видела.
– Можно войти? – хрипло спросил он.
Я кивнула. Мама тихонько скрылась на кухне, оставив нас вдвоём.
– Знаешь, – он прислонился к стене, не решаясь подойти ближе, – я тут подумал... Ты ведь права была. Всегда права.
– В чём?
– Во всём, – он невесело усмехнулся. – В том, что я – тряпка. Что позволял матери командовать нашей жизнью. Что не мог принять простого решения без её одобрения.
– И что изменилось?
– Я изменился. Наверное. По крайней мере, очень хочу в это верить.
Он достал телефон, показал мне экран банковского приложения.
– Вот, смотри. Закрыл ей доступ ко всем счетам. И знаешь, что самое смешное? Она даже не удивилась. Сказала только: "Значит, эта женщина тебе дороже матери?"
– А я дороже? – вырвалось у меня.
– Нет, – он покачал головой. – Ты не дороже. Ты – другое. Ты – моя жена, мой дом, моя жизнь. А она... она просто должна это принять. Хочет или нет.
Я смотрела в окно, пытаясь сдержать подступающие слёзы.
– Марин, – он сделал шаг ко мне. – Я знаю, что облажался. Знаю, что должен был давно это сделать. Но... может, дашь мне ещё один шанс?
– А если она снова начнёт? Звонить, контролировать, считать наши деньги?
– Значит, я снова останусь один, – просто сказал он. – Потому что второго шанса ты мне уже не дашь. Я знаю.
В прихожей что-то грохнуло – наверное, мама делала вид, что очень занята уборкой.
– Я скучаю, – тихо сказал Олег. – По тебе. По нашему дому. Даже по твоему вечному бардаку в ванной.
– Эй! – я невольно улыбнулась. – У меня там творческий беспорядок.
– Ага, особенно творческий, когда я наступаю на твои заколки посреди ночи.
Мы рассмеялись – впервые за эту бесконечную неделю. И я вдруг поняла: да, он изменился. По-настоящему. Потому что впервые говорил не заученными фразами, а своими словами. Неуклюжими, простыми, но такими родными.
– Поехали домой? – он протянул руку. – Я даже научился готовить. Правда, пока только яичницу.
– Врёшь.
– Честное слово! Папа научил. Сказал, что настоящий мужик должен уметь хотя бы яичницу жарить.
Я взяла его за руку. Ладонь была тёплой и чуть влажной – значит, всё-таки волновался.
– Мам! – крикнула я. – Мы поехали!
– Куда это? – она выглянула из кухни, пряча улыбку.
– Домой. Этот горе-повар обещал накормить меня яичницей.
– Ну наконец-то, – проворчала она. – А то я уже думала, придётся вас силой мирить.
Мы вышли в промозглый октябрьский вечер. Где-то в другом конце города нас ждала пустая квартира, остывший чайник и, наверное, новая жизнь. В которой будет нелегко, в которой придётся учиться заново – быть вместе, быть семьёй, быть собой.
Но главное – в этой жизни мы наконец-то будем одни. Только он и я. Как и должно быть.