Марина в последний раз оглядела праздничный стол и невольно залюбовалась – всё получилось именно так, как она представляла. Тонкие свечи в серебряных подсвечниках – подарок свекрови на прошлое Рождество – отбрасывали мягкие тени на белоснежную скатерть. Любимое вино Андрея уже дышало в хрустальном графине, а в центре стола красовалось её фирменное жаркое, то самое, что муж когда-то назвал "божественным".
Она машинально поправила выбившуюся прядь и одёрнула платье – тёмно-синее, облегающее, купленное специально для этого вечера. Сердце замирало от предвкушения. Три дня подготовки, десятки звонков подругам с просьбами поделиться рецептами, долгие часы у плиты – всё ради того, чтобы этот вечер стал особенным. Может быть, в этот раз Андрей действительно удивит её? Вспомнит сам, без напоминаний?
Телефон завибрировал так неожиданно, что Марина вздрогнула. На экране высветилось имя мужа, и она торопливо провела пальцем по экрану.
– Мариш, – голос Андрея звучал виновато, и у неё внутри всё сжалось от нехорошего предчувствия. – Ты же не против, если я на часик заскочу к маме? Ей что-то нехорошо, давление скачет...
Марина прикрыла глаза. В горле встал ком, такой огромный, что казалось – не вздохнуть. Пальцы сжали телефон до побелевших костяшек. Она уже знала, чем всё закончится. Этот "часик" она проходила десятки раз. Каждый раз, когда Лидии Павловне становилось "нехорошо", мир Андрея сужался до размеров материнской квартиры, а она, Марина, оставалась за пределами этого мира – ненужная, забытая, лишняя.
– Только недолго, пожалуйста, – собственный голос показался чужим, каким-то надтреснутым.
Она медленно опустилась на стул, глядя на пламя свечей. Интересно, сколько времени они ещё продержатся? Час? Два? Воск медленно таял, капли сбегали по стройным восковым столбикам, застывая причудливыми узорами на серебре подсвечников.
Время тянулось невыносимо медленно. Жаркое остыло, вино согрелось, а она всё сидела, механически проверяя телефон каждые несколько минут. Ни звонка. Ни сообщения. Словно её не существовало.
Случайный взгляд в окно заставил сердце болезненно сжаться – сосед торопливо шёл к подъезду, прижимая к груди огромный букет бордовых роз. Кто-то сегодня будет счастлив. Кто-то будет чувствовать себя любимой, нужной, единственной. А она...
Пальцы сами нашли нужный номер. Гудки падали в тишину, как капли в пустой колодец. Когда Андрей наконец ответил, голос Марины дрожал от сдерживаемых слёз:
– Ты снова забыл про меня, но запомнил про свою маму?
В трубке повисла тяжёлая пауза. Где-то на заднем плане Марина различила голос свекрови – такой родной для Андрея и такой чужой для неё самой.
– Мариш, ну ты же понимаешь... – начал он с той особенной интонацией, от которой внутри всё переворачивалось. Интонацией, говорящей "ты опять устраиваешь сцены на пустом месте".
Она нажала "отбой", не дослушав. Слёзы наконец прорвались, оставляя чёрные дорожки туши на щеках. Праздничный макияж, на который она потратила почти час, был безнадёжно испорчен. Впрочем, как и весь этот вечер. Как и её надежды на то, что хоть что-то может измениться.
В тусклом свете догорающих свечей она смотрела на своё отражение в тёмном оконном стекле и видела там только тень той счастливой женщины, которой была ещё три часа назад. Годовщина. Их годовщина... Которой снова не случилось.
Входная дверь открылась далеко за полночь. Андрей старался двигаться тихо, но в гнетущей тишине квартиры каждый его шаг отдавался гулким эхом. Марина стояла у раковины, методично складывая остывшую еду в контейнеры. Она не обернулась на звук его шагов, только плечи едва заметно напряглись, выдавая, что она услышала его приход.
Праздничная скатерть была уже свёрнута и убрана, серебряные подсвечники протёрты от воска, а недопитое вино – вылито. Словно и не было никакого праздника. Словно это был обычный вечер, один из тысячи похожих вечеров их совместной жизни.
– Ну и что это за цирк? – голос Андрея прозвучал раздражённо. Он бросил ключи на тумбочку и устало провёл рукой по лицу. – Маме действительно было плохо, я не мог её бросить.
Марина с такой силой опустила тарелку в раковину, что по кухне разнёсся звон треснувшего фарфора. Тонкая трещина змейкой пробежала по белоснежной поверхности – совсем как та, что разрасталась сейчас между ними.
– А меня ты бросить можешь? – она наконец повернулась к нему, и Андрей невольно отступил на шаг, увидев её глаза. В них не было слёз – только усталость и что-то ещё, чего он раньше не замечал. Может быть, отчаяние? – Каждый раз, когда твоя мама звонит...
– Господи, да ты ревнуешь меня к собственной матери! – он усмехнулся, и эта усмешка больно резанула по сердцу Марины. – Это просто смешно.
– Смешно? – она покачала головой, вытирая руки кухонным полотенцем. Движения были медленными, словно она пыталась сдержать дрожь в пальцах. – Знаешь, что действительно смешно? То, что я пять лет пытаюсь достучаться до тебя. Пять лет объясняю, что мне нужно твоё внимание. Что я тоже существую. Что я живой человек, а не просто удобное приложение к твоей жизни.
Андрей закатил глаза:
– Начинается... Может, хватит драматизировать?
Марина молча смотрела на него, и в этой тишине было больше боли, чем во всех их предыдущих ссорах.
Через несколько дней ситуация повторилась, словно по какому-то злому сценарию. Звонок Лидии Павловны застал Андрея на важном совещании. "Сынок, мне так плохо... Давление скачет, в глазах темнеет..." И он, конечно, сорвался. Бросил всё, отменил встречи, помчался в больницу.
Оказалось – ничего страшного. Обычное весеннее обострение гипертонии. Врач выписал рецепт и отправил домой, посоветовав больше гулять и меньше нервничать.
Марина узнала об этом от коллеги мужа. "Представляешь, твой прямо с презентации убежал – маме плохо стало!" Она стояла у окна своего офиса, рассеянно глядя на весенний дождь, и чувствовала, как внутри что-то окончательно надламывается.
Вечером, вернувшись домой раньше обычного, она достала небольшой чемодан. Движения были чёткими, выверенными – словно она репетировала их много раз. Может, так оно и было? Может, она давно готовилась к этому дню, просто не хотела себе в этом признаваться?
Записка легла на кухонный стол – белый прямоугольник на тёмной столешнице. Всего несколько строк, выведенных аккуратным почерком:
"Я уехала. Тебе будет время подумать, кого ты выбираешь по-настоящему. Ты теряешь меня. И знаешь, что самое страшное? Кажется, ты даже не замечаешь этого."
Ключи она положила рядом с запиской. Металл тихо звякнул о дерево – последний звук в их общем доме. Замок щёлкнул за её спиной с какой-то пугающей окончательностью.
В подъезде пахло весной и свежей краской – недавно закончили ремонт. Марина на секунду прислонилась к прохладной стене, прикрыв глаза. Где-то наверху играла музыка, за стеной смеялись дети, а из приоткрытой форточки тянуло ароматом свежей выпечки. Обычная жизнь. Обычный дом. Который больше не был её домом.
Пустая квартира звенела тишиной. Андрей сидел в кресле, бессмысленно щёлкая каналами телевизора. На журнальном столике остывала наполовину съеденная пицца из доставки – третья за эту неделю. Раньше Марина никогда не позволяла ему питаться такой едой. "От полуфабрикатов одни проблемы с желудком," – говорила она, подкладывая ему на тарелку свою фирменную лазанью.
Он машинально потянулся к телефону – хотел написать ей, что сегодня пробовал новую пиццерию, и их "Четыре сыра" даже близко не стоит рядом с её домашними блюдами. Пальцы зависли над экраном. Писать было некому.
А ведь прошло всего пять дней. Всего пять дней без её голоса, без стука каблуков по паркету, без запаха кофе по утрам. Пять дней – а кажется, что прошла целая вечность.
Взгляд упал на записку, всё ещё лежащую на столе. Он не убрал её, как и ключи – они так и лежали там, где она их оставила. Словно временные декорации, которые вот-вот уберут, и всё вернётся на свои места.
"Ты теряешь меня."
Эти слова впивались в сознание острыми иглами. Раньше она часто говорила что-то похожее, но он отмахивался. Считал женскими капризами, манипуляцией, попыткой привлечь внимание. А теперь...
Андрей поднялся и медленно прошёл в спальню. Их спальню. На туалетном столике всё ещё стоял флакон её духов – она забыла его второпях или оставила специально? Он осторожно снял крышку, и знакомый аромат окутал его облаком воспоминаний. Их первое свидание, когда она пришла в том красном платье... Их свадьба, где она сияла от счастья... Их первое утро в этой квартире, когда она готовила завтрак, напевая что-то себе под нос...
Телефон завибрировал – звонила мать. Он смотрел на экран, и впервые за всю жизнь ему не хотелось отвечать.
– Андрюша, сынок, – голос Лидии Павловны был непривычно тихим. – Ты как там? Может, приедешь? Я пирожки твои любимые испекла...
Что-то надломилось внутри. Он опустился на край кровати, всё ещё держа телефон у уха.
– Мам, мне кажется... мне кажется, я теряю жену.
В трубке повисла пауза. Потом мать ответила – и от её слов его словно окатило ледяной водой:
– Ну и пусть. Я всегда рядом, сынок. Всегда буду рядом.
"Я всегда рядом." Сколько раз он слышал эти слова? В детстве, когда болел. В школе, когда получал двойки. В институте, когда не сдавал экзамены. На работе, когда случались неудачи. Всегда одни и те же слова, как заклинание, как обещание... как цепи.
– Мам, – его голос дрогнул, – а ты никогда не думала, что я не только твой сын, но и муж? Что у меня есть своя жизнь, своя семья?
Лидия Павловна молчала так долго, что он подумал – связь прервалась. Но потом она заговорила, и в её голосе он впервые услышал страх:
– Я боюсь остаться одна, Андрюш. Ты же знаешь, после смерти отца...
– Знаю, мам. Знаю. – Он провёл рукой по лицу, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. – Но ты не одна. У тебя есть подруги, есть соседка Валентина Петровна, с которой вы раньше так любили вместе готовить. Есть твой сад на даче, твои любимые цветы... А я... я просто не могу больше быть твоим единственным миром. Потому что я теряю свой.
В тишине спальни тикали часы – старые, настенные, купленные ещё родителями. Где-то на улице сигналила машина. Жизнь продолжалась своим чередом, но для Андрея время словно остановилось. Он наконец-то видел – действительно видел – как все эти годы пытался усидеть на двух стульях. Как не решался провести границу между материнской заботой и собственной жизнью. Как позволял маме манипулировать собой, прикрываясь своей болезнью и одиночеством. И как при этом медленно, день за днём, терял самое дорогое – любовь женщины, которая должна была стать его настоящей семьёй.
Телефон выскользнул из ослабевших пальцев и упал на кровать. На прикроватной тумбочке стояла их свадебная фотография – они с Мариной, молодые, счастливые, уверенные в своём будущем. Он смотрел на эту фотографию и понимал: либо он что-то меняет прямо сейчас, либо потеряет её навсегда.
И впервые в жизни ему стало по-настоящему страшно.
– И что там в этом клубе делать? – проворчала Лидия Павловна в трубку. – Сидеть с бабками, семечки щёлкать?
– Мам, ну какие семечки? – Андрей потёр переносицу. Разговор шёл уже минут двадцать. – Там и книги обсуждают, и про садоводство говорят... Валентина Петровна, кстати, тоже записалась.
– Валька? – в голосе матери появился интерес. – А чего ж она мне не сказала? Видела её вчера у подъезда...
– Так сегодня первое занятие, в три часа. Давай я тебя отвезу?
Он сам не верил, что мать согласится. Обычно любая попытка что-то изменить встречала глухое сопротивление. Но, видимо, упоминание соседки сработало – Лидия Павловна неожиданно сдалась:
– Ну ладно, свози... Только у меня давление...
– Мам, – мягко перебил он, – давление у тебя нормальное. Я вчера видел твой дневник измерений.
В трубке повисла пауза. Потом мать хмыкнула:
– Вот же ж... Когда успел подсмотреть?
Закончив разговор, Андрей долго сидел, глядя в телефон. Номер Марины был первым в списке контактов. Большой палец завис над кнопкой вызова. Один звонок. Всего один звонок, который мог всё изменить. Или окончательно всё разрушить.
"А, чёрт", – пробормотал он и нажал "позвонить".
Гудки. Один, второй, третий... На пятом он уже хотел сбросить, но тут в трубке раздалось короткое:
– Да?
– Марин... – голос предательски сел. Он прокашлялся. – Марин, я всё понял. Правда.
– Что именно ты понял? – в её голосе звучала усталость. И что-то ещё – может, горечь?
– Что я облажался. По полной. Что мама... это мама, но ты – это ты. И нельзя всё время разрываться.
– Андрей, – она вздохнула, – мы это уже обсуждали. Сколько раз? Пять? Десять?
– Тогда я просто говорил. А сейчас... – он запнулся, подбирая слова. – Чёрт, я реально скучаю. По тебе. По твоему храпу...
– Я не храплю! – возмущённо перебила она.
– Храпишь, – он невольно улыбнулся. – Чуть-чуть. Когда устанешь сильно. И знаешь, сейчас в квартире так тихо по ночам, что я не могу уснуть.
В трубке повисла тишина. Потом Марина тихо спросила:
– И что ты предлагаешь?
– Приезжай. Просто приезжай и посмотри. Я маму в клуб записал, представляешь? Сама согласилась. Оказывается, ей тоже надоело сидеть дома и изображать больную...
– Погоди, – перебила Марина. – Куда записал?
– В районный центр. Там какой-то клуб для пенсионеров. Будут книжки обсуждать, цветы выращивать... Не знаю, короче. Главное – она согласилась.
– И ты думаешь, это что-то изменит?
– Не знаю, – честно ответил он. – Но я хочу попробовать. Без тебя... как-то херово всё.
Он услышал, как она тихонько фыркнула. Это был хороший знак – когда Марина злилась по-настоящему, она никогда не смеялась.
– Где ты сейчас? – спросил он.
– У Ленки. Сижу на её кухне, ем её пельмени...
– Домашние?
– Обалдел? Магазинные, конечно. Ты же знаешь Ленку – она даже яичницу спалить умудряется.
Они оба усмехнулись – история с Ленкиной яичницей была старой семейной шуткой.
– Я приеду? – осторожно спросил он. – Часа через два, как маму отвезу...
Марина молчала. Он слышал, как на заднем плане работает телевизор, как гремит посудой Ленка, как лает соседская собака.
– Ладно, – наконец сказала она. – Приезжай.
Когда она вошла в квартиру, первое, что бросилось в глаза – беспорядок. Андрей явно пытался прибраться, но носки под журнальным столиком и пустая коробка из-под пиццы на подоконнике выдавали холостяцкий быт.
– Я не успел... – смущённо начал он.
– Да уж вижу, – она наклонилась, подбирая носок. – Серьёзно? Под столом?
– Я искал вчера, – пробормотал он. – Думал, может, закатился...
Марина покачала головой, оглядывая квартиру. Те же обои, та же мебель, тот же бардак на письменном столе... Но что-то изменилось. Может быть, взгляд Андрея? Или то, как он неуверенно мялся у двери, не зная, можно ли подойти ближе?
– Я правда хочу всё исправить, – тихо сказал он. – Я знаю, что накосячил. Знаю, что ты устала. Но... может, попробуем ещё раз?
Она молча прошла на кухню. Поставила чайник, достала чашки. Всё было на своих местах – она сама организовывала это пространство, выстраивала, делала удобным. Родным.
– Ты правда записал маму в клуб? – спросила она, не оборачиваясь.
– Да. Сегодня первое занятие.
– И она пошла?
– Да. С Валентиной Петровной.
Марина усмехнулась:
– С той самой, которая всё про всех знает?
– Ага. Мама, кстати, сначала упиралась. А как узнала, что Петровна там будет – сразу согласилась. Видимо, боится все сплетни пропустить.
Она наконец повернулась к нему. Прислонилась к столешнице, скрестив руки на груди:
– И что дальше?
– Не знаю, – он пожал плечами. – Правда не знаю. Но я больше не хочу быть между вами. Не хочу выбирать. Хочу просто... жить. С тобой.
Чайник щёлкнул и отключился. В наступившей тишине было слышно, как капает вода из крана. Надо бы прокладку поменять, мелькнуло в голове у Марины. Вечно руки не доходили...
– Я тоже устала выбирать, – наконец сказала она. – Между обидой и любовью.
Он сделал шаг к ней. Осторожно, словно боясь спугнуть:
– И что выбираешь?
Она посмотрела на него. На его встрёпанные волосы, на щетину, которую он забыл сбрить, на пятно от кетчупа на рубашке... Господи, ну что за растяпа.
– Вот это, – она ткнула пальцем в пятно, – тоже пицца?
– Не-а, – он улыбнулся. – Пытался сосиски пожарить.
– Боже, – простонала она. – Ты же даже готовить не умеешь...
– Поэтому и зову тебя обратно, – он осторожно взял её за руку. – А то помру с голоду.
– Шантажист, – буркнула она, но руку не отняла.
И они оба поняли – всё начинает налаживаться. Не идеально, не сразу, но постепенно. День за днём. Как и должно быть в настоящей жизни.
Прошла неделя. Марина раскладывала продукты по полкам холодильника, когда зазвонил телефон. Лидия Павловна.
– Да, мам? – она старалась, чтобы голос звучал нейтрально.
– Мариночка, – в голосе свекрови слышалось небывалое оживление, – представляешь, мы с Валей такую клумбу придумали! На следующей неделе рассаду будем высаживать. Ты это... может, заедешь, посмотришь?
Марина чуть не выронила пакет с молоком. За пять лет это был первый раз, когда свекровь позвонила не чтобы пожаловаться на здоровье или вызвать сына.
– Конечно, мам. В субботу заеду.
– Только Андрюше не говори! – вдруг шёпотом добавила Лидия Павловна. – Я ему сюрприз хочу сделать. Он же любит, когда во дворе красиво...
После звонка Марина ещё долго стояла у холодильника. Молоко нагрелось, но она не замечала.
Вечером, когда они с Андреем мыли посуду (он мыл, она вытирала – старая привычка), она спросила:
– Как мама?
– А что мама? – он пожал плечами, отскребая пригоревшую кастрюлю. – Вторую неделю не звонит с жалобами. Я сам офигел.
– Совсем не звонит?
– Ну... – он смутился, – звонит. Но только чтобы похвастаться, как они там с Петровной какие-то цветы выращивают. Я даже не понял, какие – она так тараторила...
Марина фыркнула:
– Петунии. Они петунии будут сажать.
– А ты откуда?.. – он обернулся к ней, разбрызгивая мыльную воду.
– Эй, ты мне всю кофту забрызгал! – она шутливо стукнула его полотенцем. – А про петунии... Ну, может, мама мне позвонила.
– ТЕБЕ позвонила?
– Представь себе.
Он вытер руки и притянул её к себе:
– Слушай, а может, это конец света? Мама звонит не мне, а тебе, и говорит не про давление, а про цветы...
– Дурак, – Марина уткнулась носом ему в плечо. От рубашки пахло стиральным порошком и немного – подгоревшей кастрюлей.
– Точно дурак, – согласился он. – Столько лет быть таким дураком...
– Ну, главное, что поумнел.
– Поумнел... – он помолчал. – Знаешь, я тут подумал... Может, нам тоже что-нибудь посадить? Ну, на балконе?
Марина отстранилась, с подозрением глядя на мужа:
– Так, признавайся – кто ты и что сделал с моим Андреем?
– Да ладно тебе, – он смутился. – Просто подумал... раз уж у нас такая садовая революция в семье...
– У тебя даже кактус засох!
– Ну и что? Это был неправильный кактус.
Они рассмеялись. В окно задувал весенний ветер, на плите пыхтела кастрюля с супом, а в прихожей надрывался телефон – наверняка снова Лидия Павловна, спешила поделиться очередными садовыми планами.
И это было нормально. Правильно. Как и должно быть в семье, где все наконец-то нашли своё место.