— Людмила считает, что нам стоит меньше тратить на отдых, — как бы между прочим бросил Максим, размешивая сахар в чае.
Звон ложечки о стенки чашки отдавался у меня в висках. Я замерла, не донеся вилку до рта. Снова. Опять его сестра. Когда же это закончится?
— А что ещё считает твоя Людмила? — мой голос прозвучал тише обычного, но Максим словно не заметил напряжения в нём.
— Ну, она говорит, что при нынешних ценах разумнее было бы отложить поездку на море. Может, стоит прислушаться? Всё-таки она в этом разбирается...
Я медленно положила вилку. Красивый кусок лосося на тарелке больше не вызывал аппетита. В голове промелькнуло: "И его я тоже купила неразумно? Надо было взять минтай подешевле?"
Людмила. Всегда Людмила. За последний год её присутствие в нашей жизни стало невыносимым. Сначала это были безобидные советы по скидкам в супермаркетах. Потом — замечания о том, что я не так веду домашнюю бухгалтерию. А теперь она уже планирует наш семейный отдых?
— Максим, — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё клокотало, — а ты не думал, что решения о нашем отдыхе должны принимать мы с тобой? Не твоя сестра?
Он поморщился:
— Ань, ну что ты начинаешь? Людмила просто беспокоится. Она же финансовый консультант, сама понимаешь...
"Финансовый консультант!" — хотелось крикнуть. — "А я кто? Бездумная транжира?" Но я промолчала. Только машинально одёрнула скатерть, расправляя несуществующие складки.
В памяти всплыл недавний разговор с Людмилой. Она рассматривала мои новые туфли — те самые, кремовые, на которые я копила три месяца.
— Такие дорогие? — её брови изогнулись домиком. — И часто ты позволяешь себе такие покупки? Знаешь, Максимка в детстве донашивал вещи за старшими двоюродными братьями, мы учили его быть экономным...
Я тогда промолчала. Как молчала, когда она советовала "оптимизировать расходы на продукты". Когда интересовалась стоимостью моей новой сумки. Когда спрашивала, сколько я трачу на косметику.
Каждый раз я убеждала себя: "Она же сестра Максима. Старшая сестра, которая практически вырастила его после смерти родителей. Надо потерпеть".
Но сейчас, глядя на мужа, который с преувеличенным вниманием изучал узор на чашке, я вдруг поняла: больше терпеть нельзя. Это наша семья. Наши деньги. Наша жизнь. И если я сейчас не остановлю это вторжение, оно никогда не прекратится.
— Ты знаешь, — я встала из-за стола, собирая тарелки, — может, твоя сестра и права. Давай отменим поездку на море.
— Правда? — он удивлённо поднял глаза.
— Да, — я начала составлять посуду в раковину, с удовлетворением отмечая, как громко звякнуло стекло. — А на сэкономленные деньги я куплю себе шубу. Людмила же не против?
Максим поперхнулся чаем:
— Но ты говорила, что не любишь меха!
— А это важно? — я включила воду, заглушая его слова. — Главное же, что скажет твоя сестра, правда?
Он молчал. А я терла тарелку с такой силой, словно пыталась стереть с неё не остатки еды, а все те моменты, когда позволяла чужому человеку вмешиваться в нашу жизнь. Впереди был серьёзный разговор. Но сейчас... сейчас мне нужно было собраться с мыслями.
Вода лилась, пена пузырилась, а в голове крутилась одна мысль: "Хватит. Просто хватит".
Я никогда не лезла в телефон мужа. Честное слово, не лезла. До того дня.
Максим оставил его на кухонном столе, когда побежал открывать дверь курьеру. Экран как раз загорелся от нового сообщения. Я даже не успела отвернуться — глаза сами зацепились за имя отправителя. "Люда".
"Спасибо, Максимушка! Ты настоящий брат. Деньги пришли, всё помогу вложить правильно..."
Семьсот тысяч. Я помнила эту сумму — мы откладывали её на ремонт в спальне. Вернее, я думала, что мы откладывали. А муж, оказывается, уже распорядился ими по-своему.
Весь день я ходила как в тумане. Механически перебирала бумаги на работе, рассеянно отвечала на звонки. В голове крутились обрывки разговоров с Людмилой:
"Максимка всегда был щедрым..."
"У нас в семье принято помогать друг другу..."
"Он же понимает, что я для него всё сделаю..."
К вечеру внутри словно натянулась струна. Я специально приготовила любимые котлеты Максима — хотела начать разговор спокойно. Но когда он сел за стол и привычным жестом потянулся за солонкой, меня прорвало:
— Ты снова обсуждал с ней наши деньги? — голос предательски дрожал. — Когда ты собирался сказать, что отдал ей семьсот тысяч? Или я вообще не должна была узнать?
Солонка замерла на полпути. Максим медленно опустил руку:
— Ты читала мои сообщения?
— Нет, просто твоя сестра не слишком-то скрытная, — я почувствовала, как к горлу подступает комок. — Значит, это правда? Ты правда отдал ей деньги без единого слова мне?
Он отодвинул тарелку:
— Людмила помогает мне с инвестициями. Она знает, как приумножить капитал...
— Приумножить? — я невесело рассмеялась. — Максим, ты сам себя слышишь? Это деньги на наш ремонт! Мы полгода их копили!
— Ань, ну не преувеличивай, — он поморщился, как от зубной боли. — Людмила ведь помогала мне, когда я был в долгах. Если бы не она...
— Если бы не она — что? — я почувствовала, как по щекам потекли слёзы. — Ты бы не справился? Или я бы не поняла? Или...
Я осеклась. В памяти вдруг всплыл тот вечер двухлетней давности, когда Максим признался, что взял кредит на развитие бизнеса и прогорел. Я тогда продала свою машину, чтобы помочь ему закрыть долг. А он... он что, до сих пор считает, что его спасла сестра?
— Знаешь, что самое обидное? — мой голос стал неожиданно спокойным. — Не то, что ты отдал деньги. А то, что даже не посчитал нужным со мной это обсудить.
Максим дёрнулся, как от удара:
— Я просто не хотел тебя волновать...
— Не хотел волновать? — я встала из-за стола. — А теперь, значит, можно?
Он потянулся ко мне:
— Анют, ну прости. Людмила правда хочет как лучше. Она ведь...
— Хватит! — я отшатнулась. — Хватит про Людмилу! Я устала слышать о ней каждый день. Устала чувствовать себя чужой в собственном доме. Устала...
Котлеты остывали на тарелке. Где-то на кухне монотонно капала вода из крана. А мы стояли друг напротив друга, и между нами разрасталась пропасть, имя которой было "Людмила".
— Я пойду к маме, — наконец сказала я, вытирая слёзы. — Мне нужно подумать.
— Анют...
— Не надо, — я подняла руку. — Просто... подумай и ты. О том, кто для тебя важнее — жена или сестра. И о том, почему ты не можешь быть честным хотя бы со мной.
Входная дверь закрылась за моей спиной почти беззвучно. Но мне показалось, что этот тихий щелчок прозвучал как выстрел.
У мамы я провела три дня. Три дня, которые перевернули всё моё представление о нашем браке.
— Доченька, — сказала мама, когда я, всхлипывая, выложила ей всю историю, — а ты посчитай, сколько он уже отдал сестре? Выпиши все суммы, какие помнишь. Иногда цифры говорят громче слов.
И я начала считать. Открыла старый ежедневник, где записывала крупные траты. Подняла банковские выписки. Просмотрела все сообщения от Максима о "временных займах сестре".
К вечеру второго дня передо мной лежал исписанный лист бумаги. Цифры складывались в сумму, от которой к горлу подступала тошнота. Два миллиона триста тысяч за последние три года. Деньги, которые утекли из семейного бюджета незаметно, по капле, под предлогом "Людмиле нужна помощь", "Это для развития её бизнеса", "Она обязательно вернёт".
— И что теперь? — спросила я у маминого холодильника, разрисованного магнитиками из наших с Максимом путешествий. Путешествий, от которых мы всё чаще отказывались "по совету Людмилы".
— Теперь, — мама поставила передо мной чашку с ромашковым чаем, — ты идёшь домой и разговариваешь с мужем. Только не с позиции обиженной жены, а с цифрами на руках.
Максим открыл дверь сразу, словно ждал за ней. Осунувшийся, небритый, с виноватыми глазами.
— Анют, я...
— Давай поужинаем, — перебила я его. — Нам нужно поговорить.
Я достала из духовки заранее приготовленную лазанью — его любимую. Разложила по тарелкам, налила вина. А потом положила перед ним папку с документами.
— Что это? — он непонимающе уставился на бумаги.
— Это наша жизнь в цифрах, — мой голос звучал спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Посмотри, сколько денег ты отдал сестре за последние три года.
Он медленно перебирал листы. Я видела, как расширяются его глаза, как пальцы начинают подрагивать.
— Два миллиона триста тысяч, Максим. Это шесть отпусков, которые мы не взяли. Это ремонт, который мы откладываем второй год. Это...
— Ты всё преувеличиваешь! — он с раздражением отодвинул папку. — Людмила всегда возвращала...
— Правда? — я достала ещё один лист. — А вот выписка с нашего счёта. Покажи мне хоть один возврат от неё.
Он молчал, уставившись в тарелку с нетронутой лазаньей.
— Знаешь, что самое страшное? — я сделала глоток вина, чтобы справиться с дрожью в голосе. — Не деньги. А то, что ты ни разу, ни разу не посоветовался со мной. Ты просто ставил меня перед фактом или вообще скрывал свои... благотворительные акции.
— Я должен помогать сестре! — он стукнул кулаком по столу. — Она вырастила меня после смерти родителей! Если бы не Люда...
— Если бы не Люда — что? — я посмотрела ему прямо в глаза. — Ты бы не выжил? Не стал бы тем, кто ты есть? Максим, ты взрослый мужчина. У тебя есть семья. Своя семья. И я устала быть на втором месте после твоей сестры.
Он открыл рот, чтобы возразить, но я подняла руку:
— Нет, послушай. Я больше не буду с этим мириться. Либо ты прекращаешь обсуждать наши деньги с сестрой и раздавать их без моего ведома, либо... — я сделала глубокий вдох, — либо ты сам будешь планировать бюджет. Полностью. А я просто буду тратить свою зарплату на себя. Как твоя сестра.
— Что? — он недоверчиво усмехнулся. — Ты же не серьёзно?
— Абсолютно серьёзно, — я встала из-за стола. — Выбирай, Максим. Или мы семья, где решения принимаются вместе, или... или я больше не участвую в этой игре в одни ворота.
Тишина, повисшая в комнате, казалась осязаемой. Где-то на улице сигналила машина, в соседней квартире играла музыка, а мы сидели в этом коконе молчания, и я чувствовала, как бешено колотится сердце.
— Я... — наконец произнёс он хрипло, — я должен подумать.
— Конечно, — я начала собирать посуду. — Думай. Только помни: это не ультиматум. Это выбор. Твой выбор — между прошлым и будущим.
Звон тарелок в раковине заполнил тишину. Я методично мыла посуду, чувствуя спиной его взгляд. И впервые за долгое время я была абсолютно уверена в своей правоте.
Решение Максима я почувствовала раньше, чем услышала. В то утро он впервые за долгое время сам приготовил завтрак. Яичница подгорела, тосты получились слишком хрустящими, но когда он поставил передо мной чашку кофе, его руки больше не дрожали.
— Я поговорил с Людмилой, — произнёс он, глядя куда-то мимо меня.
Сердце пропустило удар. Я молча ждала продолжения, рассеянно размешивая сахар в кофе.
— Сказал, что больше не буду обсуждать с ней наши финансы. Что это дело только нашей семьи.
Ложечка звякнула о край чашки. Я подняла глаза:
— И что она?
Он невесело усмехнулся:
— Сначала не поверила. Потом... — он запнулся, — потом начала напоминать о том, как много для меня сделала. Как заботилась обо мне после смерти родителей. Как помогала с первым бизнесом...
Я видела, как тяжело ему даются эти слова. Как пальцы нервно теребят салфетку, превращая её в бумажные лохмотья.
— Знаешь, — продолжил он после паузы, — она всегда была для меня больше чем сестрой. Мама, наставник, лучший друг... Когда умерли родители, мне было пятнадцать, и Люда взвалила на себя всё. Учёба, работа по ночам, забота обо мне... Она никогда не жаловалась, только повторяла: "Мы справимся, Максимка. Мы же вместе".
Я протянула руку через стол, накрыла его пальцы своими:
— Я понимаю. Правда понимаю.
— Но вчера... — его голос дрогнул, — вчера она сказала: "Ты меня бросаешь ради неё? Я ведь всегда о тебе заботилась!" И знаешь, что я вдруг понял? Что эта забота душит меня. Что я до сих пор тот пятнадцатилетний мальчик для неё, который не может принимать решения без старшей сестры.
Звонок в дверь прервал его монолог. На пороге стояла Людмила — бледная, с покрасневшими глазами.
— Максимка, — она шагнула в прихожую, даже не взглянув в мою сторону, — ты не можешь так поступить! Мы же семья!
Я почувствовала, как напряглись плечи мужа. Но его голос прозвучал твёрдо:
— Да, Люда. Мы семья. Но у меня есть и другая семья — моя жена. И её дела касаются только нас с Анной.
— Но... — она осеклась, когда Максим поднял руку.
— Нет, послушай. Я благодарен тебе за всё, что ты для меня сделала. Но я уже не тот подросток, которому нужна опека. У меня есть своя жизнь, свой дом, свои решения. И я хочу, чтобы ты это уважала.
Людмила застыла, словно её ударили. Потом медленно перевела взгляд на меня:
— Это ты его настроила? Ты...
— Хватит! — голос Максима прозвучал резче, чем обычно. — Не нужно искать виноватых. Это моё решение. И если ты действительно любишь меня как брата, ты должна его принять.
Тишина, повисшая в прихожей, звенела от напряжения. Затем Людмила развернулась и вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла.
Я подошла к мужу, обняла его за плечи. Они мелко дрожали.
— Прости, — прошептал он, уткнувшись мне в макушку. — Я должен был сделать это давно.
— Тш-ш-ш, — я гладила его по спине, чувствуя, как частит его сердце. — Всё правильно. Всё будет хорошо.
Мы стояли в полумраке прихожей, и я чувствовала, как постепенно уходит напряжение из его тела. Где-то в глубине души я знала: это ещё не конец. Людмила не из тех, кто легко отступает. Но сейчас было важно другое — Максим наконец-то сделал выбор.
И этот выбор был в пользу нашей семьи.
Мы с Максимом как раз собирались ужинать, когда в дверь позвонили. Я грешным делом подумала на соседку — она часто заходит то за солью, то поболтать. Но на пороге стояла Людмила.
Я не сразу её узнала. Вместо привычного делового костюма — какая-то помятая ветровка. Волосы растрёпаны, тушь размазана. И взгляд... растерянный, будто у потерявшегося ребёнка.
— Макс, — она переминалась с ноги на ногу, — можно к вам?
Максим застыл в дверях, не зная, что делать. Мы не виделись с его сестрой два месяца после того скандала. Она не звонила, не писала — как отрезало.
— Проходи, — я сама удивилась своим словам. — Будешь чай?
Людмила кивнула и прошла на кухню. Села на краешек стула, сгорбившись, обхватила чашку обеими руками. Я достала из холодильника пирог с капустой — вчера пекла.
— Меня обманули, — вдруг сказала она, глядя в чашку. — Я... всё потеряла.
Голос у неё был какой-то деревянный. Она говорила медленно, через силу, будто каждое слово причиняло боль:
— Помнишь того партнёра, Игоря? Который предложил вложиться в новый проект? Я ему поверила. Вложила все свои деньги. И клиентские тоже...
Максим побледнел:
— Сколько?
— Много, — она криво усмехнулась. — Очень много. А он... он просто исчез. С документами, с деньгами. А я теперь... — она замолчала, закусив губу.
— Что теперь? — тихо спросил Максим.
— Банкротство. Суды. Квартиру забирают — она в залоге была. Счета арестованы. Даже переночевать негде.
Я смотрела на эту женщину и не узнавала в ней ту Людмилу, которая ещё недавно учила меня жить. Которая всегда знала, как правильно, как лучше, как надёжнее. Передо мной сидел просто очень уставший, очень напуганный человек.
— Знаете, — она вдруг усмехнулась, — я ведь к вам не за деньгами пришла. Правда. Просто... домой идти страшно. Телефон разрывается от звонков клиентов. Все требуют вернуть вложения. А я...
Она не договорила — голос сорвался. По щеке медленно поползла слеза, оставляя чёрную дорожку туши.
— Прости, Максим, — она торопливо вытерла лицо рукавом. — За всё прости. Я ведь правда думала, что защищаю тебя. Что знаю, как лучше. А оказалось...
— Людк, ну ты чего? — Максим придвинулся ближе. — Ты же моя сестра.
— Нет, — она покачала головой. — Не утешай. Я заслужила это. Всё время всех поучала, командовала. А сама... — она встала. — Ладно, пойду. Спасибо за чай.
Я поймала взгляд Максима. Он смотрел на меня умоляюще. И я поняла — не могу. Не могу отпустить её вот так.
— В гостиницу? — спросила я.
Она пожала плечами:
— Пока есть немного наличных... На пару дней хватит.
— У нас есть свободная комната, — я сама не ожидала, что скажу это. — Оставайся. Разберёмся.
Первую неделю Людмила почти не выходила из комнаты. Я приносила ей еду, стучала в дверь:
— Обед.
— Спасибо, — доносилось в ответ. И снова тишина.
По ночам из-за двери слышался тихий плач. Максим порывался зайти, но я его останавливала:
— Дай ей время.
А потом я застала её на кухне в пять утра. Она сидела у окна с чашкой остывшего чая и смотрела, как за стеклом светлеет небо.
— Не спится? — я включила чайник.
— Считаю долги, — она невесело усмехнулась. — Знаешь, раньше я презирала людей, которые не умеют управлять деньгами. А теперь... — она развела руками, — теперь я сама такая.
Я достала две чистые чашки:
— У тебя есть план?
— Какой тут план? — она покачала головой. — Имущество арестовано, счета заблокированы. Разве что...
— Что?
— В торговом центре видела объявление. Требуется администратор. Конечно, это не финансовый консультант, но...
— Почему бы и нет? — я поставила перед ней свежий чай. — Начать можно и с этого.
Она подняла на меня удивлённый взгляд:
— Ты правда так думаешь? Что я могу... начать заново?
— А почему нет?
В тот же день она пошла на собеседование. Вернулась притихшая, но с проблеском надежды в глазах:
— Взяли. Правда, зарплата...
— Людмил, — я перебила её, — главное — начать.
Вечером мы с Максимом сели составлять план. Я достала свой старый ежедневник для учёта расходов:
— Смотри, если расписать все долги и потихоньку...
— Ты хочешь помочь ей? — он смотрел на меня с недоверием. — После всего, что было?
— Хочу научить её жить по средствам, — я улыбнулась. — Как когда-то она пыталась научить нас.
Людмила училась быстро. Уже через месяц она аккуратно записывала каждую потраченную копейку, планировала бюджет, считала сдачу в магазине. По вечерам мы вместе разбирали её долги, искали пути решения.
— Знаешь, — сказала она как-то, — я ведь только сейчас поняла, какой была... невыносимой. Вечно лезла в вашу жизнь, учила, требовала. А ведь у вас всё было хорошо без моих советов.
— Было, — согласилась я. — Но и сейчас неплохо, правда?
Она задумчиво помешала чай:
— Ань, а почему ты меня тогда не выгнала? Я бы на твоём месте...
— Потому что ты сестра Максима. А значит, и моя тоже. Хочешь ты этого или нет.
В её глазах блеснули слёзы:
— Я всегда боялась, что ты заберёшь у меня брата. А в итоге...
— В итоге ты чуть не потеряла его сама, — закончила я за неё.
— Да, — она вытерла глаза. — Дура была.
Вечером я нашла на кухонном столе записку, написанную знакомым четким почерком:
"Я съезжаю завтра. Нашла комнату недалеко от работы — недорого и прилично. Спасибо вам. За всё. И особенно за то, что научили меня главному — любить, не пытаясь контролировать.
P.S. Первую зарплату потрачу на подарок племяннику или племяннице. Вы ведь всё-таки решились на ребёнка?"
Я прижала ладонь к животу — ещё плоскому, но уже хранящему нашу тайну — и улыбнулась. Кажется, Людмила наконец научилась видеть главное.
А мы научились прощать.