Вечерний свет медленно угасал за окнами, окрашивая гостиную Петровых в тёплые янтарные тона. Старинная люстра, купленная ещё родителями Виктора, отбрасывала причудливые тени на стены, создавая какую-то особенную, почти театральную атмосферу. В другое время я бы любовалась этой игрой света, но сейчас мне было не до того.
Я сидела за большим овальным столом, машинально водя пальцем по ободку чашки с остывшим чаем. Напротив устроилась Алла, двоюродная сестра моего мужа – холёная, подтянутая, с идеальной укладкой и маникюром. Она то и дело поправляла ворот своей шёлковой блузки и делала какие-то пометки в маленьком кожаном блокноте. Рядом с ней расположился её муж Юрий – грузный мужчина с залысинами, которые он тщетно пытался замаскировать зачёсанными набок волосами.
– Ольга, милая, – Алла подняла на меня взгляд поверх очков в золотой оправе. – Мы ведь все понимаем, что теперь придётся подходить к деньгам осторожнее.
Я крепче сжала чашку, пытаясь унять дрожь в пальцах. Краем глаза заметила, как напряглись плечи Виктора – он сидел рядом, безмолвный, но я кожей чувствовала, как в нём закипает раздражение.
– О чём ты говоришь? – наконец выдавил он, и я услышала в его голосе те же нотки, что появлялись всегда, когда он пытался сдержать гнев.
Юрий издал снисходительный смешок и откинулся на спинку стула. Тот жалобно скрипнул под его весом.
– Ну как же, Витя, – он говорил с той особой интонацией, которую приберегают для разговора с детьми или глупцами. – Вы же остались почти ни с чем. Пора начинать думать стратегически.
В гостиной повисла тяжёлая пауза. Я украдкой наблюдала, как остальные родственники – тётя Зина, дядя Коля, троюродная сестра Маша – обменивались многозначительными взглядами. Они явно заранее всё обсудили, составили план. Небось, уже и поделили в своих головах то, что им пока не принадлежало.
– А вы уже знаете, как нам лучше распорядиться нашими деньгами? – спросила я, удивляясь собственной смелости. Голос предательски дрогнул, но я всё же договорила: – Или, может, уже составили список, на что нам их потратить?
Алла снисходительно улыбнулась:
– Оленька, мы же family, – она особенно выделила это английское слово. – Мы просто хотим помочь. У нас с Юрой большой опыт в финансовых вопросах. Правда, дорогой?
Юрий важно кивнул, расправляя плечи:
– Конечно. Мы могли бы взять управление на себя. Всё-таки у нас своя фирма, мы знаем, как обращаться с деньгами.
Я почувствовала, как рука Виктора накрыла мою под столом. Его пальцы были горячими и чуть подрагивали. Мы переглянулись, и в его глазах я прочитала то же, о чём думала сама: они уверены, что смогут командовать нами, словно маленькими детьми.
– Вот, смотрите, – Алла начала листать свой блокнот. – Я набросала примерный план. Во-первых, нужно будет продать часть имущества – оно всё равно вам ни к чему. Потом можно будет вложиться в наш семейный бизнес...
Я перестала вслушиваться в её слова. В голове крутилась только одна мысль: они ведь даже не представляют, какой сюрприз их ждёт. От этого на губах сама собой появилась лёгкая улыбка.
Кабинет нотариуса встретил нас прохладой и запахом старых бумаг. Я невольно поёжилась, присаживаясь на край кожаного кресла. Виктор устроился рядом, его рука привычно нашла мою. За длинным столом красного дерева собрались все те же лица, что и вчера вечером в нашей гостиной. Только теперь их выражения стали ещё более хищными.
Нотариус – сухощавый мужчина в возрасте, с аккуратно подстриженной седой бородкой – неторопливо раскладывал перед собой документы. Каждый шелест бумаги отдавался в тишине кабинета, словно удар колокола. Я заметила, как Алла нервно постукивает ногой под столом, то и дело поглядывая на часы. Юрий же, напротив, развалился в кресле с таким видом, будто уже владел всем наследством тётушки Веры.
– Итак, – голос нотариуса был под стать его внешности: сухой и деловой. – Приступим к оглашению завещания Веры Николаевны Петровой.
Он надел очки и начал зачитывать документ. Я наблюдала за лицами родственников: они менялись, как кадры старого диафильма – от напряжённого ожидания к удовлетворению, когда речь шла о каких-то незначительных вещах, завещанных дальним родственникам.
– Семье Петровых, – нотариус сделал паузу, и я почувствовала, как все взгляды устремились на нас с Виктором, – завещается дом в деревне Михайловское со всеми прилегающими постройками и земельным участком.
Алла издала короткий смешок, даже не пытаясь его скрыть. Я видела, как по её лицу скользнула торжествующая улыбка.
– Ну хоть что-то, – громко прошептала она, наклонившись к мужу. – А я-то боялась, им достанется что-нибудь существенное.
Юрий хмыкнул, покровительственно кивая:
– Да уж, деревенский дом... Это вам не московская квартира. Небось, развалюха какая-нибудь. Одни траты на ремонт.
Виктор сильнее сжал мою руку. Я знала – ему больно слышать эти слова о доме, где прошло его детство, где тётя Вера научила его любить природу и ценить простые радости жизни. Но мы молчали. Как молчали и о том, что уже несколько месяцев следили за новостями о строительстве скоростной трассы, которая должна была пройти совсем рядом с Михайловским.
Вечером того же дня, когда мы вернулись домой, Виктор достал старый фотоальбом. Мы сидели на диване, перелистывая пожелтевшие страницы с фотографиями тёти Веры и маленького Вити на фоне того самого дома.
– Знаешь, – тихо сказал он, поглаживая снимок, – а ведь тётя Вера всё знала. Про трассу, про то, как взлетят цены на землю... Она никогда не была такой простой, какой казалась остальным.
Я прижалась к его плечу:
– Она была мудрой женщиной. И очень любила тебя.
Через три дня позвонил юрист из строительной компании. Его голос дрожал от волнения, когда он называл сумму, которую они готовы были предложить за участок земли. Цифра была такой, что у меня закружилась голова. Но мы не спешили с ответом. У нас были другие планы – планы, о которых пока не знал никто из родственников.
Ровно через неделю наша гостиная снова наполнилась родственниками. Только теперь всё было иначе. Я замечала, как изменились их лица, их манера держаться – будто кто-то невидимый подменил этих людей. Алла, обычно такая властная и решительная, теперь то и дело теребила жемчужные бусы на шее, а её голос стал медовым, почти заискивающим. Юрий, который раньше разваливался в кресле, словно хозяин положения, сидел прямо, как первоклассник на уроке.
– Знаете, мы тут подумали... – начала Алла, старательно разглядывая свой безупречный маникюр. – Может, нам стоит обсудить будущее этой... как бы сказать... недвижимости?
Я спрятала улыбку за чашкой чая. Забавно было наблюдать, как они пытаются делать вид, будто ничего не изменилось. Будто не они ещё неделю назад снисходительно похлопывали нас по плечу, жалея о "жалком наследстве".
Юрий подался вперёд, расправляя складки на своём явно новом, с иголочки костюме:
– Да-да, возможно, стоит рассмотреть разные варианты. Например, продажу? – он сделал паузу, облизнув пересохшие губы. – Или, может быть, какое-то совместное... вложение средств?
Я искоса взглянула на Виктора. За эту неделю его гнев на родственников словно перегорел, оставив после себя спокойную уверенность. Он сидел расслабленно, скрестив руки на груди, и лёгкая полуулыбка играла на его губах.
– Мы решили не продавать, – произнёс он так просто, будто речь шла о старом комоде.
В комнате повисла тишина – такая глубокая, что я слышала тиканье старых часов на стене. Лицо Аллы побледнело, а её губы сжались в тонкую линию.
– Что? – выдохнула она. В этом коротком слове смешались недоверие и плохо скрытая паника.
Я расправила плечи, чувствуя небывалую уверенность:
– Мы открываем там семейный гостевой дом. Место чудесное, рядом река, лес...
– Но... но как же... – Юрий пытался улыбнуться, но его губы дрожали. – Это же семейное имущество! Разве не логично делать это вместе? Мы могли бы...
– Могли бы что? – перебил его Виктор, и в его голосе прозвучала сталь. – Объединить наши финансы? Как тогда, когда вы пытались взять под контроль каждую копейку?
Алла побелела ещё сильнее:
– Витенька, ты неправильно понял. Мы же хотели как лучше...
– Правда? – я удивилась собственному спокойствию. – А мне показалось, вы хотели как лучше для себя. Когда думали, что дом ничего не стоит, вы и слова не сказали о "семейном управлении".
Тётя Зина, до этого молчавшая, вдруг подала голос:
– А что там со строительством? Говорят, трасса будет?
– Будет, – кивнул Виктор. – Прямо рядом с участком. Но вас это уже не касается.
Я видела, как дёрнулось лицо Юрия. Он явно прикидывал в уме суммы, которые уплывали из его рук. Алла нервно постукивала ногой по полу, её идеальная укладка слегка растрепалась.
– Мы уже заказали проект реконструкции, – продолжила я, чувствуя, как сладко произносить эти слова. – Будет двадцать номеров, ресторан с фермерскими продуктами, спа-зона... В следующем году планируем открытие.
Родственники молчали. В их глазах читалось осознание – они проиграли. Все их планы, все расчёты рассыпались, как карточный домик. А мы наконец-то почувствовали себя по-настоящему свободными от их контроля, от их "заботы", от их вечных попыток командовать нашей жизнью.
В тот вечер они ушли рано, даже не допив чай. Их прощание было скомканным, фальшивые улыбки не могли скрыть растерянности и обиды. А мы с Виктором ещё долго сидели в гостиной, держась за руки и строя планы о нашем будущем – будущем, которое теперь принадлежало только нам.
Тёплый летний вечер окутывал Михайловское золотистой дымкой. Я стояла на веранде обновлённого дома, вдыхая пряный аромат цветущих лип. За эти полгода здесь всё изменилось – и в то же время осталось прежним, словно дом наконец-то проснулся от долгого сна и расправил плечи.
Старые стены, которые помнили ещё детство Виктора, теперь были заботливо отреставрированы. Мы сохранили каждую половицу, каждую балку, которую только можно было спасти. В просторных комнатах появилась новая мебель, но кое-где остались и старые вещи – как напоминание о тёте Вере, о том, какой мудрой она была.
Из открытых окон доносился смех наших первых постояльцев. Молодая пара с детьми приехала на выходные, и их искренний восторг от нашего гостевого дома грел душу. Виктор как раз рассказывал им о тропинке к реке, где можно устроить пикник.
– Мам, смотри! – окликнула меня дочь, выбегая на веранду с альбомом в руках. – Я нарисовала наш дом!
Я присела рядом с ней, разглядывая немного корявый, но такой искренний детский рисунок. Действительно – вот он, наш дом, с его характерной башенкой и широким крыльцом. А вокруг – цветы, много-много цветов, которые мы с ней вместе сажали этой весной.
– Очень красиво, солнышко, – я обняла дочку, чувствуя, как к горлу подступает комок. – Знаешь, а ведь это место теперь не просто дом – это наше семейное дело.
– А почему тётя Алла и дядя Юра больше не приезжают? – вдруг спросила она.
Я вздохнула, подбирая слова:
– Понимаешь, милая, иногда люди обижаются, когда у других всё хорошо. Особенно если эти люди раньше считали себя умнее и важнее.
– Это глупо, – заявила дочка с детской непосредственностью. – Надо радоваться за других!
Я улыбнулась, гладя её по голове. Если бы всё было так просто... Родня действительно перестала нам звонить после того памятного разговора. Сначала они пытались давить через других родственников, намекая на "нечестное распределение наследства". Потом просто замолчали, словно вычеркнули нас из своей жизни.
Но странное дело – это молчание не приносило боли. Наоборот, с каждым днём я всё яснее понимала, как много лишнего груза мы сбросили вместе с их "заботой". Теперь мы были свободны – свободны принимать решения, строить планы, создавать что-то своё.
Виктор вышел на веранду, встал рядом со мной. Солнце уже почти село, окрашивая небо в розовые тона. Откуда-то из сада доносился стрёкот сверчков.
– Знаешь, о чём я думаю? – спросил он, обнимая меня за плечи. – Тётя Вера всегда говорила: "Дом живёт, когда в нём живут счастливые люди". Теперь я понимаю, что она имела в виду.
Я прижалась к нему, глядя, как в окнах один за другим загораются тёплые огни. Внутри дома слышались голоса, звон посуды, детский смех – звуки настоящей, живой жизни.
– Мы справились, – тихо сказала я. – Всё получилось даже лучше, чем мы мечтали.
Виктор кивнул:
– И знаешь что? Я рад, что всё сложилось именно так. Что мы не продали дом, не поддались на их уговоры. Теперь это не просто бизнес – это наше место силы.
Дочка, уже успевшая убежать в дом, снова выскочила на веранду:
– Пойдёмте скорее! Там дядя Миша гитару достал, будет песни петь!
Мы переглянулись и рассмеялись. Дядя Миша, местный краевед, часто заходил к нам по вечерам, рассказывал истории об этих местах, пел старые песни. Постояльцы его обожали – он умел создавать ту самую атмосферу, которой нам так хотелось наполнить наш гостевой дом.
Уже входя в дом, я обернулась в последний раз. Сумерки окутывали сад, в траве мерцали первые светлячки, а над крышей загоралась первая звезда. Тётя Вера была права – дом действительно живёт, когда в нём живут счастливые люди. А мы были счастливы – по-настоящему, глубоко, без оглядки на чужое мнение и чужие ожидания.
Впереди у нас было много планов: расширить дом, обустроить пляж у реки, может быть, завести небольшую ферму... Но главное – мы наконец-то чувствовали себя на своём месте. И это было бесценно.