Знаете, как бывает – вроде всё как обычно, но что-то не так. Вот и я в тот вечер никак не могла понять, что происходит. Стою на кухне, мешаю ложкой остывший чай, а в голове крутятся мысли, одна тревожнее другой.
Миша в последнее время какой-то сам не свой. То на работе задерживается, то в телефоне постоянно копается. А как зайду в комнату – сразу экран гасит. И вот опять – уже восьмой час, а его нет. Написал только коротко: "Буду поздно". И всё, тишина.
Раньше-то мы всегда созванивались, если он задерживался. Расскажет, где застрял, что да как. А теперь... Вчера захожу в комнату, а он в телефоне шепчет что-то. Увидел меня – сразу разговор свернул. "По работе", – говорит. Ага, конечно. Пятнадцать лет вместе живём, я все его интонации наизусть знаю. Когда по работе – он громко говорит, чётко. А тут – как будто не хочет, чтобы я слышала.
Слышу – ключ в замке поворачивается. Ну наконец-то! Вошёл мой Миша, весь в снегу, как снеговик. А в глаза не смотрит, суетится.
– Извини, родная, совещание затянулось.
Я уж эти совещания... Третий раз за неделю. Раньше-то он все дела до шести вечера решал, домой спешил. Говорил: "Какие совещания после работы? Только время зря теряют". А теперь вон как...
– Миш, может поужинаем? – спрашиваю. – Я твою любимую запеканку сделала. С грибами, как ты любишь.
А он как-то занервничал, затоптался в прихожей:
– Да я перекусил уже. Знаешь, там это... документы надо посмотреть.
И быстрей в свой кабинет. Я так и осталась стоять с полотенцем в руках. Слышу – телефон достал, опять шепчется. А у меня внутри всё сжалось. Помню, как мама говорила: "Натка, в семье главное – доверие. Пропадёт доверие – и всё, хоть заново знакомься".
Поставила эту несчастную запеканку в холодильник, а у самой руки дрожат. Миша никогда от моей стряпни не отказывался. Даже если поздно приходил – просил разогреть. Сядем на кухне, он жуёт и рассказывает, как день прошёл. А сейчас...
Стою, посуду мою, а сама прислушиваюсь. В кабинете тихо, только ноут гудит. И что там за документы такие срочные? Раньше он все бумажки на работе оставлял, говорил: "Дома – это святое, никакой работы".
Часы пробили девять. Сижу в пустой кухне, смотрю на его чашку с остывшим чаем. Вроде все как всегда – и фотографии на стенах, и его тапочки в углу, и календарь, который мы вместе выбирали. А такое чувство, будто стена между нами выросла. Невидимая, но прочная.
Может, конечно, я себя накручиваю. Но сердце-то не обманешь. Что-то происходит с моим Мишей. И от этого "что-то" у меня внутри всё холодеет...
На следующий день я не выдержала – позвонила Тане, моей подруге со школьных времён. Она всегда умела разложить всё по полочкам.
– Танюш, я не знаю, может, с ума схожу... – начала я, устроившись в кресле с чашкой чая. – Миша какой-то странный стал.
– Странный – это как? – В голосе подруги послышалась тревога.
– Да вот... – Я замялась, подбирая слова. – Вчера в магазин ходила, смотрю – а он у банкомата стоит. Новую карточку к телефону прикладывает. Раньше у нас все карты общие были, а тут – откуда она взялась? И главное – почему не сказал?
– Ой, Наташ... – Таня тяжело вздохнула. – У моей Верки муж так же начинал. Сначала карточка новая, потом задержки на работе. А потом выяснилось – у него уже год как любовница была.
У меня внутри всё оборвалось. Нет, только не это. Не с нами.
– Да ты что! – я попыталась рассмеяться, но смех вышел каким-то нервным. – Мы же... мы всегда всё друг другу рассказывали.
– Наташенька, милая, – в голосе Тани зазвучали учительские нотки (всё-таки тридцать лет в школе не прошли даром). – Если человек вдруг начал что-то скрывать – тут точно что-то нечисто. Понимаешь?
Я понимала. Но принять не могла. Вечером, когда Миша вернулся с работы, я специально села рядом на диван – так, чтобы видеть экран его телефона. Он как-то весь подобрался, отодвинулся чуть в сторону.
Тут пришло сообщение. Я краем глаза успела заметить только "Подтверждаю встречу..." – и Миша молниеносно перевернул телефон экраном вниз. Сердце заколотилось как сумасшедшее.
– Дай телефон, – сама не знаю, как эти слова вырвались.
– Зачем? – он занервничал, пальцы крепче сжали трубку.
– Хочу маме позвонить, мой разрядился, – соврала я, протягивая руку.
– Возьми домашний, – Миша встал, пряча телефон в карман. – Извини, мне нужно... поработать.
И опять заперся в кабинете. А я осталась сидеть на диване, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Вспомнила, как познакомились – молодые, счастливые. Как он делился со мной всем: переживаниями, планами, даже глупыми мечтами. "У нас не должно быть секретов друг от друга", – говорил тогда.
В голове крутились обрывки фраз. "Подтверждаю встречу..." С кем? Где? Почему нельзя об этом рассказать жене? Вспомнились рассказы подруг о разбитых семьях, о предательстве. Неужели и у нас так? Пятнадцать лет – коту под хвост?
Из кабинета донёсся приглушённый смех – Миша с кем-то разговаривал по телефону. Весело ему! А я сижу тут, разрываюсь от догадок и подозрений. Хотелось ворваться, потребовать объяснений. Но что-то держало – может, страх услышать правду?
Той ночью я почти не спала. Лежала, прислушиваясь к дыханию мужа, и думала: когда всё пошло не так? Что я пропустила? Может, постарела, стала неинтересной? Или это кризис среднего возраста у него? Говорят, мужчины в этом возрасте часто срываются, ищут что-то новое...
Утром, собирая Мишину рубашку в химчистку, я нашла в кармане чек из ювелирного. Дорогущий магазин, между прочим! И что он там покупал? Мне никаких украшений не дарил. Значит... для неё? От этой мысли к горлу подкатила тошнота.
"Господи, – думала я, сжимая в руках злополучный чек, – дай мне сил пережить это. Или знак подай – может, я ошибаюсь?"
Знак не заставил себя долго ждать. Только оказался он совсем не таким, как я ожидала...
В тот вечер я была как на иголках. Миша опять задержался, а когда пришёл – сразу в душ. Бросил пиджак на кресло, телефон – на тумбочку. И пока шумела вода, этот телефон притягивал мой взгляд как магнит.
"Не буду подглядывать, – уговаривала я себя. – Нельзя. Некрасиво".
Но тут экран загорелся – пришло сообщение. Я сама не заметила, как оказалась рядом с тумбочкой. Руки дрожали, когда я взяла телефон. На экране высветилось: "Бронирование подтверждено. Париж, 2 недели. Романтический номер с видом на Эйфелеву башню".
Париж... Романтический номер... У меня в глазах потемнело. В ушах зашумело, как будто я в воду с головой окунулась. Перед глазами поплыли картинки – какая-нибудь молоденькая красотка, Эйфелева башня, шампанское, свечи...
А я-то, дура, думала – может, правда работа? Может, проект важный? Ага, проект... В Париже! С видом на башню!
Не помню, сколько я так простояла, глядя в этот чёртов телефон. Очнулась, только когда стихла вода в ванной. Руки-ноги будто свинцом налились. А в голове – пустота звенящая.
Миша вышел из ванной в клубах пара, в любимом синем халате. Замер на пороге, увидев меня с телефоном в руках. На его лице промелькнуло что-то... страх? растерянность?
– С кем в Париж собрался? – мой голос сорвался на хрип. – Молодая хоть? Красивая?
Он шагнул ко мне:
– Наташ...
– Не подходи! – я отшатнулась, прижимая телефон к груди. – Пятнадцать лет... Пятнадцать лет коту под хвост! А я-то думаю – чего он весь извертелся? Чего шепчется по углам? Париж ему, видите ли, романтический номер!
Слёзы текли по щекам, я их даже не вытирала. Столько всего хотелось высказать, а слова застревали в горле.
– Наташенька, – Миша вдруг улыбнулся. Представляете? Улыбнулся! У меня сердце разрывается, а он лыбится!
– Ты ещё издевайся! – я швырнула в него телефоном. Он поймал – реакция у него всегда была хорошая.
– Родная моя, – он шагнул ближе, взял меня за руки. – Это же для нас с тобой.
– Что?.. – я моргнула, не понимая.
– Для нас, – повторил он мягко. – Помнишь, ты всегда мечтала в Париж? Ещё когда мы только познакомились, говорила – хочу увидеть Эйфелеву башню, попить кофе в маленьком кафе на Монмартре...
Я застыла, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Теперь другие картинки замелькали перед глазами – наша первая встреча, я, совсем молодая, рассказываю ему о своих мечтах...
– Я копил, – продолжал Миша. – Хотел сделать сюрприз на нашу годовщину. Пятнадцать лет как-никак! Думал – обрадуешься...
– Сюрприз... – эхом повторила я.
– Ага, – он виновато улыбнулся. – Только ты всё испортила. Нет бы подождать две недельки...
Я стояла, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. А потом истерически расхохоталась. Смеялась и плакала одновременно, размазывая тушь по щекам.
– Ты... ты... – всхлипывала я. – А я-то... А Танька говорит – любовница...
Миша притянул меня к себе, уткнулся носом в макушку:
– Глупая моя. Какие любовницы? У меня самая красивая жена на свете.
– Правда? – я подняла зарёванное лицо.
– Правда, – он поцеловал меня в нос. – Только вот незадача – теперь придётся везти в Париж зарёванную панду. С потёкшей тушью.
И мы оба расхохотались – громко, от души, как в молодости. А я вдруг поняла – вот оно, счастье. Не в Париже, не в сюрпризах. А в том, что мы вместе смеёмся над глупостями, что он целует меня в нос, что знает все мои мечты...
На следующее утро я проснулась от запаха кофе и круассанов. Миша уже хлопотал на кухне – напялил мой цветастый фартук и колдовал над плитой.
– Что это ты? – я прислонилась к дверному косяку, кутаясь в халат.
– Тренируюсь, – подмигнул он. – В Париже же всё должно быть по-французски!
Господи, какая же я была дурочка. Теперь, при свете дня, все мои вчерашние страхи казались такими нелепыми. А он, представляете, не злился. Только посмеивался, подкладывая мне на тарелку круассаны:
– Ты бы видела своё лицо вчера! Как в той передаче – "Застукала мужа с любовницей".
– Да ну тебя! – я шутливо стукнула его полотенцем. – А сам-то? Конспиратор! Шептался по углам, телефон прятал...
– А что делать? – он развёл руками. – Ты же у меня глазастая. Чуть что – сразу вынюхиваешь. Попробуй тут сюрприз устроить!
Мы сидели на кухне, пили кофе, и я чувствовала себя как в медовый месяц. Даже лучше – тогда мы были совсем зелёные, толком не знали друг друга. А сейчас... Я смотрела на его родное лицо – морщинки в уголках глаз, седина на висках – и думала: как же я люблю этого чудака.
– Слушай, – вдруг вспомнила я, – а чек из ювелирного? Я его в твоём пиджаке нашла.
Миша хитро прищурился:
– А вот это пока секрет. Сама увидишь... в Париже.
– Опять секреты? – я картинно закатила глаза. – Нет уж, милый. Больше никаких тайн. А то знаешь, что мне Танька наговорила?
– Могу представить, – усмехнулся он. – Таня у нас главный специалист по семейным драмам. Помнишь, как она моего брата с невесткой мирила?
Мы расхохотались, вспоминая те истории. А потом я достала свой старый ежедневник – тот самый, где когда-то записывала свои мечты. Открыла пожелтевшие страницы:
– Гляди, вот оно! "Хочу в Париж. Увидеть Эйфелеву башню на закате, пройтись по Елисейским полям..."
– "...купить багет в маленькой пекарне, покормить голубей у Нотр-Дам", – продолжил Миша. – Я наизусть выучил. Пятнадцать лет ждал момента.
– И дождался, – я погладила его по щеке. – Только знаешь что? В следующий раз, если захочешь сделать сюрприз – просто скажи. Без всей этой конспирации.
– Так это ж будет уже не сюрприз, – засмеялся он.
– Зато мне спокойнее, – я прижалась к его плечу. – А то знаешь, как страшно было? Думала – всё, конец...
Он обнял меня крепче:
– Глупенькая. Какой конец? У нас всё только начинается. Вот увидишь – Париж будет только первым пунктом. Потом махнём в Рим, потом...
– Правда? – я подняла голову. – А как же твоя любимая поговорка про то, что путешествия – это пустая трата денег?
– Я передумал, – он поцеловал меня в макушку. – Решил, что копить на старость – глупо. Лучше жить сейчас. Особенно когда есть с кем.
Я смотрела в окно на утренний город, думала о предстоящей поездке, о том, как мы будем гулять по парижским улочкам, и на душе было тепло и спокойно. Всё-таки права была мама – главное в семье не быт, не деньги, а доверие. Ну и... немножко романтики. Даже через пятнадцать лет.