Я сидела на кухне и смотрела, как Витя листает что-то в телефоне. Ужин давно остыл, но мне было всё равно — кусок в горло не лез. На работе опять намекнули на сокращение, и внутри всё сжималось от страха. Кому я нужна в сорок пять, если вылечу с насиженного места? А он... он как будто в другом мире жил.
— Вить, — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Можешь телефон отложить? Поговорить надо.
— Ну? — он нехотя поднял глаза. Раньше он не был таким. Или был, просто я не замечала?
— Я не знаю, что делать, — слова наконец вырвались. — На работе всё совсем плохо. Новый начальник косо смотрит, говорят, будет сокращение...
— А-а, опять ты за своё, — он поморщился, будто от зубной боли. — Сколько можно? То начальник плохой, то коллеги интригуют. Может, дело в тебе?
У меня внутри что-то оборвалось. Я столько лет варила ему супы, стирала рубашки, выслушивала жалобы на его работу. А когда мне страшно, когда я не знаю, куда деваться от тревоги — он вот так просто берёт и перечёркивает всё одной фразой?
— Знаешь что... — я встала из-за стола, чувствуя, как предательски дрожат колени. — Если ты не готов меня поддерживать, я больше не останусь!
— Господи, ну что ты опять придумала? — он закатил глаза, как делал всегда, когда считал, что я преувеличиваю. — Давай без этих драм.
Я стояла и смотрела на него — такого знакомого и одновременно чужого. Двадцать три года вместе. Дочь вырастили, все праздники, все беды — вместе. А сейчас будто стена между нами. Я пыталась достучаться, а в ответ — только раздражение и усталый взгляд исподлобья.
За окном моросил дождь. Я машинально отметила, что надо бы закрыть форточку на ночь, а потом вдруг поняла — может, и не надо. Может, хватит уже думать за двоих? Хватит делать вид, что всё нормально, когда внутри всё рвётся от одиночества?
— Не хочешь слышать — не надо, — сказала я тихо. — Я тоже больше не хочу делать вид, что у нас всё хорошо.
Он даже не повернулся, когда я вышла из кухни. Только буркнул что-то вроде "да успокойся ты" и снова уткнулся в телефон. А я шла по коридору и думала — почему не сделала этого раньше? Почему позволяла себя не замечать?
Может, потому что мама всегда говорила — терпи, дочка, все мужики такие. А я вдруг поняла — не хочу терпеть. Не хочу быть невидимкой в собственном доме. Пусть лучше одна, чем вот так — рядом, но бесконечно далеко.
Сумка получилась неожиданно лёгкой. Я сложила самое необходимое — пару футболок, бельё, зубную щётку. Документы нашла не сразу, руки дрожали, когда выдвигала ящик с бумагами. В голове крутилось — может, зря всё это? Может, просто успокоиться, попить валерьянки и лечь спать? Утро вечера мудренее...
Витя так и сидел на кухне. Даже не спросил, что я там копошусь в спальне. Наверное, думал — перебесится и успокоится, как обычно. Я и правда всегда успокаивалась. А что делать? Куда идти в сорок пять лет?
Позвонила Ленке — давней подруге ещё со школы. Она выслушала молча, только вздохнула:
— Приезжай, конечно. Давно надо было.
В прихожей, натягивая куртку, вдруг поймала своё отражение в зеркале. Осунувшееся лицо, морщинка между бровей — когда я стала такой? Когда научилась прятать обиду за дежурной улыбкой? "Всё хорошо, Вить, просто устала". "Не бери в голову, само пройдёт". Сколько раз я это говорила?
— Я к Лене поеду, — крикнула в сторону кухни. Не попрощаться казалось неправильным — всё-таки двадцать три года вместе.
— Давай, проветрись, — донеслось в ответ. — Завтра поговорим.
Я прикрыла глаза. Завтра. Всегда это "завтра". Завтра будет легче, завтра найдётся время, завтра всё наладится... А сегодня — только раздражение в голосе и вечный телефон в руках.
В такси было прохладно. Водитель включил радио, играла какая-то старая песня. Я смотрела на мелькающие за окном фонари и думала — вот прямо сейчас я что-то меняю в своей жизни. Первый раз не проглотила обиду, не сделала вид, что всё в порядке. Страшно? Да. Колотится сердце и противно сосёт под ложечкой. Но есть в этом страхе что-то ещё — какое-то пьянящее чувство свободы.
Телефон завибрировал. Свекровь. Я сбросила звонок, но следом пришло сообщение: "Наташенька, ну что ты устраиваешь? Мужа надо терпеть, иначе останешься одна. В наше время..."
Дочитывать не стала. Сколько раз она это говорила? На каждой семейной встрече — одно и то же. "Вон моя подруга мужа выгнала, так до сих пор одна". "Сейчас все только о себе думают, а раньше семью берегли". А я кивала, соглашалась. Боялась остаться одной, боялась осуждения.
Ленка встретила меня в домашнем халате, с растрёпанными волосами. Молча обняла, втащила в квартиру.
— Чай будешь? У меня есть твой любимый с чабрецом.
Мы сидели на кухне, такой уютной и знакомой. Сколько вечеров мы здесь проболтали? Сколько слёз я здесь выплакала, жалуясь на жизнь, на Витю, на работу? А потом возвращалась домой — и всё по новой.
— Знаешь, — Ленка помешивала чай, звякая ложечкой, — я давно хотела тебе сказать... Ты другая стала в последние годы. Будто погасла.
— Погасла?
— Ну да. Помнишь, какая ты была? Вечно с идеями, планами. Танцевать ходила, на курсы записывалась. А сейчас? Только работа и дом.
Я задумалась. И правда — когда я в последний раз делала что-то для себя? Не для Вити, не для дома — для себя?
Телефон снова завибрировал. На этот раз Витя. Я нажала кнопку выключения — и вдруг почувствовала облегчение. Первый раз за долгое время я не бросилась отвечать, не стала придумывать оправдания.
— Знаешь что, Лен, — я отхлебнула остывший чай, — я ведь правда всегда боялась одна остаться. Думала — ну куда я в моём возрасте? А сейчас сижу и понимаю — может, одной-то и лучше, чем с человеком, который тебя не видит?
Ленка улыбнулась:
— Наконец-то ты это поняла.
Три дня пролетели как в тумане. Я ходила на работу, возвращалась к Ленке, пила с ней чай по вечерам. Телефон не включала — не хотела ничего знать, никого слышать. Внутри была какая-то пустота, но не тягостная, а... освобождающая, что ли.
На четвёртый день встретила в магазине Витину коллегу, Марину. Она окинула меня взглядом, будто впервые видела:
— А ты похорошела, Наташ. Постриглась?
Я машинально коснулась волос. Нет, не постриглась. Просто распрямила плечи. Просто перестала прятать глаза.
— Витя тебя ищет, — добавила она как бы между прочим. — Такой потерянный ходит. Вчера на совещании телефон всё проверял, психовал.
Что-то кольнуло в груди, но я заставила себя улыбнуться:
— Ничего, переживёт.
— Ой, точно! — Марина вдруг всплеснула руками. — Ты не слышала? У нас Игорь из бухгалтерии... помнишь его? Так вот, жена от него ушла. Подала на развод. Он вчера с Витей в курилке стоял, такой убитый. Говорит — не думал, что всё так серьёзно. Думал, поскандалит и успокоится, как обычно.
Я замерла у полки с крупами. В голове будто щёлкнуло что-то. Вот оно как... Они все так думают — поскандалит и успокоится. Поплачет и смирится. Потому что куда мы денемся? Кому нужны в сорок пять?
Вечером в дверь Ленкиной квартиры позвонили. Я как раз собиралась заварить чай — уже привыкла, что это моя новая традиция. Открыла, не глядя в глазок.
На пороге стоял Витя. Осунувшийся, небритый, в помятой рубашке. Я никогда не видела его таким... растерянным.
— Наташ, — он сделал шаг вперёд, но я не отступила. — Можно поговорить?
Раньше я бы бросилась объяснять, извиняться. Раньше я бы обрадовалась, что он пришёл. Но что-то изменилось за эти дни. Будто корка треснула, а под ней — новая я. Та, которая больше не будет притворяться.
— О чём? — я скрестила руки на груди. — Ты же сказал, что я всё придумываю.
Он провёл рукой по лицу. В коридоре было темно, только свет из кухни падал жёлтым пятном.
— Я... — он запнулся. — Я не думал, что ты правда уйдёшь.
— Вот именно, Вить. Ты не думал. Двадцать три года не думал.
Он смотрел на меня так, будто впервые видел. Может, и правда впервые — такую. Не ту, которая всё стерпит и промолчит.
— У нас Игорь... — начал он и осёкся.
— Знаю, — я невесело усмехнулась. — Марину встретила. Жена от него ушла.
— Он говорит... говорит, что не ценил её. Что понял только сейчас...
— И что? — я подняла на него глаза. — Ты тоже понял? Или просто испугался, что можешь остаться один?
Витя молчал. За его спиной медленно закрывался лифт, где-то наверху хлопнула дверь. Обычные звуки обычного вечера. Только вот ничего обычного больше не было.
— Я не хочу тебя терять, — наконец выдавил он. — Давай... давай всё исправим?
— А что исправлять, Вить? — я вдруг почувствовала дикую усталость. — Ты правда хочешь что-то менять? Или просто хочешь, чтобы всё стало как раньше — я молчу, ты не замечаешь?
Он шагнул вперёд, попытался взять меня за руку. Я отстранилась.
— Наташ, я... я не знаю, как это исправить. Но я попробую. Правда попробую.
В его голосе было что-то новое. Страх? Раскаяние? Не знаю. Но я точно знала одно — я больше не та женщина, которая бросится ему на шею от одного обещания.
— Знаешь что, Вить, — я помолчала, подбирая слова. — Я тоже не знаю, можно ли это исправить. Но я точно знаю, что как раньше уже не будет. Никогда.
Он кивнул. Медленно, будто через силу. А я стояла и думала — может, правда что-то изменится? Может, он наконец понял? Но одно я знала точно — теперь решать буду я. И жить буду так, как хочу я. Даже если придётся начинать всё сначала.
Домой я вернулась через неделю. Ленка помогла собрать вещи, обняла на прощание:
— Если что — звони. В любое время.
Я кивнула. Знала — теперь точно позвоню, если будет нужно. Больше не буду глотать обиды, делая вид, что всё хорошо.
Витя встретил меня на пороге. В квартире пахло чем-то вкусным — надо же, готовил? За двадцать три года не припомню такого. Обычно максимум на что его хватало — разогреть суп из морозилки.
— Я там это... — он замялся, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Ужин приготовил. Правда, не знаю, получилось ли...
Я прошла на кухню. На столе — свежая скатерть, тарелки с золотой каёмкой, которые обычно пылились в серванте для "особых случаев". В сковородке что-то шкворчало, пахло специями.
— Рецепт в интернете нашёл, — пояснил он, следуя за мной. — Называется "стир-фрай". Это типа овощи с курицей...
Я смотрела на него — такого непривычно суетливого, почти робкого. В другое время я бы умилилась, растаяла. Но сейчас внутри была только спокойная решимость.
— Вить, — я села за стол, расправила салфетку. — Давай сразу проясним. Я вернулась не потому, что всё простила и забыла. Я вернулась, потому что хочу попробовать... по-другому.
Он кивнул, сел напротив:
— Я понимаю.
— Правда понимаешь? — я посмотрела ему в глаза. — Потому что если нет — лучше скажи сразу. Я больше не буду делать вид, что меня всё устраивает.
Он помолчал, потом тихо спросил:
— А что... что мне делать?
— Не знаю, Вить, — я пожала плечами. — Я не могу за тебя решить. Просто... просто будь рядом. По-настоящему рядом. Не делай вид, что слушаешь, а сам думаешь о чём-то своём. Не отмахивайся от моих проблем...
На работе всё ещё было неспокойно. Нового начальника перевели в другой отдел, но слухи о сокращении не утихали. Раньше я бы молча переживала, глотая успокоительное. Теперь же...
— Еду завтра на собеседование, — сказала я, накладывая себе овощи. — В другую компанию.
Витя замер с вилкой в руке:
— Но ты же говорила...
— Да, раньше боялась что-то менять, — я попробовала его стир-фрай. Неплохо для первого раза. — А сейчас думаю — почему бы и нет? Хуже точно не будет.
Он помолчал, потом вдруг предложил:
— Давай я тебя отвезу? А потом можем в тот новый торговый центр заехать, ты говорила, что хотела посмотреть...
Я подняла на него глаза. Раньше он никогда не предлагал меня куда-то подвезти. Всегда находились отговорки — то дела, то усталость, то пробки.
— Хорошо, — ответила просто. Без восторгов и благодарностей. Это ведь нормально — когда муж поддерживает жену. Это не одолжение и не подвиг.
Вечером, лёжа в постели, я думала — изменится ли что-нибудь? Сможем ли мы построить что-то новое на обломках старой жизни? Не знаю. Но одно я знала точно — я больше не буду той прежней Наташей, которая боялась сказать слово поперёк. Которая считала, что должна всё терпеть и молчать.
А Витя... Витя пусть решает сам. Хочет меняться — пусть меняется. Не хочет — его право. Только теперь у меня тоже есть право — право выбирать свою жизнь. И как бы страшно ни было, я больше не откажусь от этого права. Никогда.