Тусклая лампочка под потолком чердака едва освещала пространство, наполненное причудливыми тенями. Андрей стоял, склонившись над старой картонной коробкой, и перебирал пожелтевшие от времени конверты. Пыль кружилась в воздухе, оседая на его седеющих висках, а он всё глубже погружался в прошлое, доставая один листок за другим.
Внезапно его пальцы замерли. Среди множества писем он узнал *её* почерк — аккуратный, с легким наклоном влево, такой родной. Почерк Марии. Андрей бережно развернул хрупкий листок, боясь повредить бумагу, ставшую тонкой, почти прозрачной от времени.
"Я мечтаю однажды оказаться в Париже..." — читал он, и голос Марии, молодой, полный надежд, звучал в его голове. — "Гулять по мостовым, смотреть на Сену, дышать этим воздухом... Кажется, там люди живут иначе — легче, свободнее. Ах, если бы когда-нибудь...".
Андрей прикрыл глаза, и перед ним возникла она — двадцатилетняя девчонка с копной каштановых волос, смеющаяся так заразительно, что невозможно было не улыбнуться в ответ. Тогда они были молоды, полны энергии и планов. Но жизнь диктовала свои условия: ипотека, рождение детей, бесконечные счета... Мечта о Париже постепенно отодвигалась всё дальше и дальше, пока не затерялась где-то между пелёнками, бессонными ночами и авралами на работе.
Сердце защемило. Сколько её желаний они отложили "на потом"? Сколько раз она молча принимала, что сейчас не время, не те обстоятельства, нет возможности? А ведь она никогда не жаловалась, всегда находила радость в простых вещах: в первых шагах детей, в цветущих петуниях на балконе, в редких выходных, проведённых вместе.
Андрей осторожно сложил письмо и прижал к груди. Внезапная идея заставила его улыбнуться — теперь, когда дети выросли, когда появились свободные средства, он может исполнить её давнюю мечту. Сделать сюрприз, который она заслужила за все эти годы терпения и поддержки.
Спускаясь с чердака, он уже мысленно прикидывал, как организует поездку. В голове роились обрывки планов: купить билеты, забронировать отель с видом на Эйфелеву башню, подготовить всё так, чтобы ей осталось только собрать чемодан... Волнение и предвкушение переполняли его, как в молодости, когда он готовил для неё первое свидание.
Пыльный чердак остался позади, а в кармане грел душу пожелтевший листок — свидетельство мечты, которая наконец-то может стать реальностью. Андрей не мог дождаться момента, когда увидит счастливое лицо Марии. Он был уверен: это станет лучшим подарком для них обоих.
Письмо в его кармане хранило тепло юношеских грёз, и ему казалось, что вместе с этим теплом он несёт домой частичку той беззаботной молодости, когда они верили, что весь мир у их ног. Теперь он мог доказать: мечты не имеют срока давности. Нужно только немного подождать, и они обязательно сбудутся.
Вечер выдался тихим. За окном медленно опускались сумерки, окрашивая кухню в мягкие лиловые тона. Мария стояла у плиты, помешивая ароматный борщ — любимое блюдо Андрея. Он вошёл в кухню неожиданно тихо, почти на цыпочках, держа что-то за спиной.
— Мариш, — позвал он, и в его голосе звенело едва сдерживаемое волнение. — Присядь на минутку.
Она обернулась, вытирая руки о фартук. В уголках её глаз собрались морщинки — следы прожитых лет и тысячи улыбок.
— Что случилось? — В её голосе мелькнула тревога. — У тебя такое лицо...
Андрей торжественно положил на стол два билета, аккуратно придерживая их, словно это были хрупкие драгоценности.
— Через три дня мы улетаем в Париж! — выпалил он, сияя как ребёнок, преподносящий маме самодельный подарок. — Я всё организовал: билеты, отель с видом на Эйфелеву башню, экскурсии...
Его голос звенел от восторга, но Мария застыла. Её рука, всё ещё держащая полотенце, медленно опустилась. Она смотрела на билеты так, словно это были не документы на путешествие мечты, а извещение о чьей-то болезни.
— Андрей... — её голос прозвучал тихо, почти шёпотом. — Я не могу.
Улыбка медленно сползла с его лица. Он моргнул, словно не веря своим ушам.
— Как это — не можешь? — Андрей растерянно провёл рукой по волосам. — Это же твоя мечта! Ты сама писала об этом!
Мария осторожно присела на краешек стула, будто ноги не держали её. Она дотронулась до билетов кончиками пальцев, но тут же отдёрнула руку.
— Мама... У неё опять давление шалит. Я не могу её оставить, — она говорила тихо, избегая его взгляда. — И Леночка просила посидеть с внуками на следующей неделе — у них с Павлом важное мероприятие...
— Но это же всего на неделю! — В голосе Андрея появились нотки отчаяния. — Лена может найти няню, а к маме мы попросим соседку заглядывать. Я всё продумал!
Мария покачала головой, и в этом жесте было столько усталости и какой-то глубокой грусти, что у Андрея защемило сердце.
— Дело не только в этом... — Она наконец подняла глаза. — Весной столько дел в огороде. Рассаду нужно готовить, теплицу чинить... И потом, это всё так внезапно. Я не готова.
Андрей смотрел на жену, и ему казалось, что между ними разверзлась пропасть. Он так старался сделать ей приятное, так мечтал увидеть радость на её лице... А вместо этого видел только растерянность и почти испуг.
— Я просто хотел сделать тебя счастливой... — слова вырвались сами собой, горькие и беспомощные.
Мария протянула руку и накрыла его ладонь своей. Её пальцы были тёплыми и чуть шершавыми — руки женщины, которая всю жизнь заботилась о других.
— Я знаю, милый. Знаю... — она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какой-то виноватой. — Но счастье... оно ведь разное бывает.
За окном окончательно стемнело. Борщ на плите всё ещё тихонько булькал, распространяя по кухне уютный домашний запах. Но Андрею казалось, что этот уют теперь окрашен какой-то неуловимой горечью.
Он смотрел на билеты, лежащие между ними на столе, и думал о том, как странно устроена жизнь: мы так долго храним мечты, что не замечаем, как они меняются вместе с нами.
На кухне было тихо, только холодильник гудел да часы тикали. Андрей сидел, уставившись в остывшую чашку чая, а Мария помешивала ложечкой свой — уже третий за вечер. Неловкое молчание затягивалось.
— Будешь доедать? — кивнула она на его чашку, просто чтобы что-то сказать.
— Нет, остыл уже.
Она встала, чтобы убрать чашки, но он придержал её за руку:
— Погоди. Давай поговорим.
Мария вздохнула и села обратно.
— Андрюш, ты хороший, правда. Просто... — она замялась, подбирая слова. — Понимаешь, когда я писала то письмо про Париж, мне казалось — вот приеду туда, и жизнь сразу изменится. Глупая была.
— Почему глупая? — он нахмурился. — Нормальная мечта.
— Нормальная, — согласилась она. — Только сейчас у меня другие мечты появились.
С улицы донёсся звук сирены, потом чей-то смех. Обычная жизнь шла своим чередом.
— Вот смотри, — Мария немного оживилась. — Помнишь, как мама в больницу попала? Я к ней ездила каждый день, сидела там часами. И знаешь, что поняла? Что вот оно — моё место. Рядом с ней. С внуками нашими. С тобой.
— А как же Париж? — тихо спросил он.
— А что Париж... — она пожала плечами. — Он никуда не денется. Понимаешь, я не от Парижа отказываюсь. Я хочу поехать. Но... — она замолчала, подыскивая нужные слова. — Вот представь: приедем мы туда, а я всё время буду думать — как там мама? Справляется ли Ленка с детьми? Кто за рассадой присмотрит?
Андрей молчал. В её словах была своя правда.
— Ты обиделся? — спросила она, заглядывая ему в лицо.
— Да нет... — он потёр переносицу. — Просто думаю, какой я дурак. Хотел сделать тебе приятное, а получилось...
— Эй, — она легонько толкнула его в плечо. — Ты не дурак. Ты... ты очень хороший муж. Помнишь мои старые мечты. Пытаешься их исполнить.
— Только вот мечты-то уже не те, — усмехнулся он.
— Не те, — согласилась она. — Слушай, а давай так: билеты поменяем. А потом, когда всё утрясётся — с мамой, с Ленкой, с огородом этим — тогда и поедем. Вместе всё спланируем, подготовимся...
— Без спешки?
— Без спешки.
Он посмотрел на неё — такую родную, уставшую после долгого дня, с седыми волосками на висках. И подумал, что, может быть, она права. Может быть, счастье не в том, чтобы срываться и бежать за мечтой, а в том, чтобы просто быть рядом. Здесь и сейчас.
— Знаешь, — сказал он, — а ведь ты изменилась.
— Постарела? — улыбнулась она.
— Повзрослела, — он взял её за руку. — И я, наверное, тоже должен повзрослеть. Научиться слышать, чего ты хочешь сейчас, а не двадцать лет назад.
Она благодарно сжала его пальцы:
— Так что, договорились? Поедем, но потом?
— Договорились.
Следующим утром Андрей сидел у окна с газетой, но строчки расплывались перед глазами. Он то и дело поглядывал на Марию, которая возилась у плиты с блинами. От сковородки шёл аппетитный запах, а она, как всегда по выходным, колдовала над тестом, добавляя то щепотку соли, то ещё немного молока.
— Опять пересолила, кажется, — пробормотала она себе под нос.
— Нормальные будут, — отозвался он, складывая газету. — Всегда же нормальные получаются.
Она обернулась, и в утреннем свете её лицо казалось помолодевшим, несмотря на морщинки в уголках глаз.
— Ты позвонил насчёт билетов?
— Да, — кивнул он. — Сказали, можно поменять на любую дату в течение года. Правда, немного доплатить придётся.
— Ничего, — она перевернула блин. — Зато без спешки всё организуем. Я тут, знаешь, думала ночью...
— М-м?
— Может, осенью поедем? После того как урожай соберём. И Ленка к тому времени освоится с детьми, и мама, даст Бог, поправится.
Андрей смотрел, как она ловко перекладывает готовый блин на тарелку, и думал о том, как странно устроена жизнь. Вчера ему казалось, что всё рушится, а сегодня... сегодня он вдруг понял что-то важное.
— Знаешь, что я вчера понял? — он встал и подошёл к ней. — Что счастье — оно какое-то... неправильное получается.
— Это как? — она удивлённо подняла брови.
— Ну вот смотри: я хотел сделать тебе сюрприз, осуществить твою мечту. А оказалось, что настоящее счастье — это вот так стоять с тобой на кухне и обсуждать, когда лучше поехать.
Она тихонько хмыкнула:
— Философ ты мой... Блин-то есть будешь?
— Буду, — он приобнял её за плечи. — Слушай, а давай карту купим? Будем отмечать места, куда хотим сходить. И путеводитель. У Петровны внук недавно из Парижа вернулся, может, посоветует что-нибудь.
— Давай, — она улыбнулась. — Только сначала блины доешь. А то остынут.
Они сидели на кухне, пили чай с блинами, и строили планы — неспешно, обстоятельно. За окном падал мокрый февральский снег, в соседней квартире кто-то включил музыку, с улицы доносились привычные звуки просыпающегося города.
Обычное утро обычного дня. Но что-то неуловимо изменилось. Может быть, они оба наконец поняли, что мечты не обязательно должны сбываться именно так, как задумывалось когда-то. Главное — чтобы они становились общими.
— А всё-таки ты у меня молодец, — вдруг сказала Мария, собирая пустые тарелки.
— Это почему?
— Потому что не обиделся. Понял. Многие бы на твоём месте психанули — мол, я тут старался, деньги потратил...
— Так ведь не зря потратил, — он пожал плечами. — Просто... немножко не вовремя.
Она наклонилась и поцеловала его в макушку:
— Вот за это я тебя и люблю. За то, что умеешь слышать.
Андрей поймал её руку и легонько сжал. Тёплое зимнее солнце заглядывало в окно, расчерчивая кухню длинными тенями. Где-то в дальнем ящике стола лежало старое письмо о Париже, но оно больше не казалось укором несбывшейся мечты. Теперь это была просто память — о молодости, о надеждах, о том, какими они были. И о том, какими стали.