«Любушка так тепло взглянула на нее, что у Пелагеи все внутри перевернулось. На нее так разве ж только Валя смотрела. А материн взгляд она и не помнила уже вовсе.
Тем временем Люба принялась переспрашивать у Федора о том, что ей сказала Пелагея.
— Робяты иде? Усе ли ладно с имя? А скульки лежала? Чавой со мной? Давай на двор, а потома к робятам.
Тут уж Пелагея не выдержала и встряла, крикнув:
— Ну нет, милмоя! На двор — и сразу в кровать. Увидишь детей чуток попозже. Все ладно с ними. Федя, подтверди».
Часть 105
Пелагея с радостью твердо поняла, что кризис миновал, и сестрица Любушка пойдет на поправку. В эту ночь Палаша спала крепко, ни разу не встала, мысли и сны ее не одолевали, ничего не волновало. Проснулась фельдшер рано утром, и то лишь потому, что услышала, как Любаша пытается встать.
— А ну лежи! — строго приказала Пелагея. — Нельзя тебе пока вставать. Чего хотела? — спросила более миролюбивым тоном и поднялась сама.
Любаша чуть испугалась, послушалась, прилегла, но еле слышно попросила:
— На двор-то можна? Шибко надоть…
— Потерпи, тетку Фросинью кликну аль мужа твоева.
— А иде Фрося? А ты кто жа будяшь такая? Робята мои иде? — беспокойство Любушки нарастало.
— Все путем! Не волнуйся! Муж твой на улице под окнами спит, Фрося в его хате, все детишки твои там же.
Люба чуть успокоилась и задала еще вопрос:
— А ты кто жа такая?
— Лечу я тебя! Выздоравливай, и будем получше знакомиться. Федор твой меня из Высокого доставил, — пояснила Пелагея. Сердце ее готово было выскочить из груди. Радость распирала: очнулась, на поправку пошла. Выживет. Точно выживет.
Люба вроде успокоилась, но тут же нервно заерзала на кровати:
— Дохтур, ты бы шибчее, а? Зови-ка тетку Фросинью, ишть придетси ей постелю мою стирать, — Любушка улыбнулась.
«Шутит моя родная! Хорошо как!»
— Ты видать совсема издалеча, вродя как ня по-нашему-то говоришь? — спросила Люба.
Пелагея ничего не ответила, трясущимися руками она взяла костыли и вышла во двор. Любаша ахнула: без ноги. Воевала, поди ж?
— Ноженька иде твоя? —
не удержалась она от вопроса.
Палаша развернулась к ней:
— Потом все расскажу, милмоя. Не время еще. Слаба ты.
Любаша согласно кивнула.
Палаша еле сдержалась, чтобы не кинуться к сестричке, не обнять и не расцеловать.
В этот миг она ясно почувствовала: с сестрой они будут очень дружные. Вспомнила, что когда ездила к Зинке, та ничего не спросила, поздоровалась сквозь зубы, хотя была здорова и знала, что к ней сестра приехала. Люба же, едва придя в себя и не зная, что перед ней ее родная сестра, спросила про культю, мотающуюся из-под юбки. И ведь не из любопытства, а от своей добросердечности.
«Участливая, видно, моя сестрица».
Выйдя во двор, Палаша окликнула Федора, он тут же вскочил, сел и некоторое время тупо смотрел перед собой. Наверное, тоже впервые за несколько дней спал так крепко, что, проснувшись, не мог понять, кто он и где он. Придя в себя окончательно, подскочил и кинулся к Палаше:
— Ня ладно с Любашей, штоль? Ты чавой мене ня разбудила?
— Все ладно, Федя, все ладно. Позови Фросю, на двор просится лебедушка наша.
У Федора заблестели глаза, он смущено отвернулся и трижды перекрестился.
— Слава Богу! Сам яе отнесу до ветру.
Пелагея кивнула:
— Верно, так будет лучше. Иди.
Села на лавку, достала папиросы, руки трусились, еле прикурила.
Федор вынес из избы жену, завернутую в одеяло.
— Поставь мене, сама хочу, — попросила она.
Федя глянул на Палашу, спрашивая глазами: можно, мол?
Палаша кивнула: пущай идет.
Любушка так тепло взглянула на нее, что у Пелагеи все внутри перевернулось. На нее так разве ж только Валя смотрела. А материн взгляд она и не помнила уже вовсе.
Тем временем Люба принялась переспрашивать у Федора о том, что ей сказала Пелагея.
— Робяты иде? Усе ли ладно с имя? А скульки лежала? Чавой со мной? Давай на двор, а потома к робятам.
Тут уж Пелагея не выдержала и встряла, крикнув:
— Ну нет, милмоя! На двор — и сразу в кровать. Увидишь детей чуток попозже. Все ладно с ними. Федя, подтверди.
Федор тут же быстро успокоил жену:
— Чавой им сделаетси? Усе здоровы!
Ушли в глубь двора. Пелагея не спускала с них глаз.
С того дня Люба уже не впадала в забытье, хотя температура еще не спадала. Любаша чувствовала себя намного лучше, однако сильная слабость еще была. Когда сестричка просыпалась, как бы не хотелось остаться и поговорить, Пелагея выходила из хаты, если была там, чтобы не смущать Любашу. Хотя большую часть времени Палаша принимала больных. Как предвещала Фрося, прибыли и из Луковки. Палаша была уверена, что как только Любушка узнает, что они сестры, тотчас испытает сильное волнение, а оно может принести вред начавшей выздоравливать сестрице. Нет, пока слабая, нельзя так волноваться.
Время уезжать в Высокое приближалось с бешеной скоростью. Уже следующим утром должен был приехать Демьян. Можно, конечно, задержаться еще на день и уехать вечером, а смысл? Все равно уезжать. Сердце Пелагеи плакало: да что же это такое? Есть муж, но с ним никак невозможно жить вместе. Вот теперь появилась сестра, но и с ней надо расставаться. Хорошо хоть Высокое не так далеко от Любушкиной деревни, как от Гурзовки.
Все три дня Пелагея принимала больных: они шли и шли, неся в благодарность картошку, сало, мед, семечки, соленые огурцы, сахар, вяленую рыбу, вышитые рушники. Кто чем богат. Пелагея категорически отказывалась от подношений — люди обижались. Многие тихонько оставляли корзины около ограды.
Фросе, видя такое богатство, хотелось взять все, но она не смела, побаивалась Пелагею — уж очень фельдшер была сурова. Но когда улыбалась, всем было ясно, что она очень добрая.
— Любавка на тебя похожа! — как-то осмелела и все-таки сказала Фрося.
— Правда? — переспросила довольная Пелагея.
Она очень хотела, чтобы все видели, всем стало известно, всему миру, что Любаша — ее сестра.
— Вот те крест! — Фрося трижды перекрестилась.
Она захотела обнять Палашу, но не осмелилась.
— Завтра уже Демьян прибудет, — тоскливо проговорила Пелагея. — А Любаша так и не знает, кто я ей. Надо сегодня признаться, времени больше нет.
— Надоть, — подтвердила Фрося. — А хочешь, я?
— Нет! Я сама должна.
Весь день, принимая больных, Пелагея думала, как сказать Любе правду о себе. Как она воспримет новость. Обрадуется? Палаша почти была уверена, что будет рада. Но сейчас ей опасны любые эмоции.
Пелагея вышла во двор, присела на лавку, закурила, прикрыла глаза. Вот перед внутренним взором появилась Валечка, потом Настенька. Палаша представила, как познакомит с дочкой и свекровью свою родную сестру. Какая же это будет замечательная встреча! Да и Иваныч тоже обрадуется! Как же она соскучилась по ним! И даже по Егору, по Анфиске, по маленькой Палашеньке.
Как же это хорошо, когда большая семья!
«Ой, так и у Любушки вон сколько народу: муж, тетушка, деток сколько! Эх, как бы всем сесть за один большой стол в День Победы!»
После ужина, когда ребятишки, поблагодарив Фросю, убежали, и та возилась у печи, Пелагея присела к Любушке на кровать.
— Ну как ты себя чувствуешь, Любаня? — спросила она.
Любаша улыбнулась и взяла Пелагею за руку.
— Хорошо мене! Спасибо тебе, дохтур! Лячила мене стока ден! Родня-то твоя ужо заждалиси тебе ишть.
— Ты моя родня. Нет у меня роднее тебя, Любавушка, — замирая проговорила Пелагея.
Любаша приподнялась на локте, глаза ее наполнились слезами:
— Ничавой ня поймя я! Ты мене кто?
— Сестра… самая старшая!
— Подсоби мене! — попросила она Палашу.
— Не смогу, чичас мы Фросю попросим.
Старушка тут же подскочила. Она вполуха прислушивалась к разговору двух сестер.
Вместе они приподняли Любашу, помогли ей встать.
она с осторожностью, будто опасаясь чего-то, обняла Пелагею, прошептала:
— Сестрица моя, родныя моя!
Татьяна Алимова
все части здесь ⬇️⬇️⬇️
Есть ли человек из бывшей огромной страны, который не вздрогнет, услышав — «лихие девяностые». И Героиню рассказа они не обошли стороной ⬇️⬇️⬇️
И еще один рассказ⬇️⬇️⬇️