Я часто начинаю свои истории от клинического психолога фразой: «Он вошел в мой кабинет...».
Но конкретно в этом случае все было иначе.
Мой доверитель оказался от меня на расстоянии в несколько тысяч километров. Это, конечно, тоже не редкое обстоятельство, работу онлайн никто не отменял. Хотя, что касается лично меня, я больше люблю очное общение. Считаю его более эффективным, да и меньше устаю.
А еще ловлю себя на мысли, что по телефону говорю заметно громче обычного, хотя и знаю, что такое радиосвязь 😊.
Однако жизнь так устроена, что мои доверители разбросаны по всему миру. Единственный континент, где их пока нет – Антарктида. Наверное, потому что пингвины – устойчивые ребята: ни акулы, ни косатки не могут их ввергнуть в тревожно-депрессивное или невротическое расстройство.
Так что иногда хочется побыть пингвином. Только недолго 😏.
В общем, позвонил его папа, известный столичный врач, и сказал, что парню плохо.
– Насколько плохо? – всегда стараюсь уточнить, потому что иных родителей, даже врачей, пугают естественные, иногда случающиеся в юности, перепады настроения. Зато другие могут напрочь просмотреть суицидальные риски.
– Не сказать, чтоб ужасно, – пояснил тот. – Но в университет ходить перестал (плохо! – прим. И.Г.). И за собой не следит (плохо!! – прим. И.Г.). Еще он на сон раньше жаловался. А последние дни совсем не спит.
А вот это уже не просто плохо, а очень-плохо плохо. Человек без еды способен без ужасных последствий прожить несколько недель. Без сна – неспособен.
Договорились, что сегодня юноша позвонит мне, не откладывая.
Светлым пятном было то, что парень сам попросил отца найти ему психолога.
А вот все остальное было мрачноватое: если в Москве я могу в случае чего рассчитывать на быструю медицинскую помощь, – прежде всего, от врача-психиатра, – то в европейской солнечной стране с этим сильно хуже, чем у нас. Я бы сказал, несравнимо хуже.
Справедливости ради, медицина в российской глубинке и медицина в Москве – зачастую прямо разные науки. Но элита отечественной медицины – она одновременно и элита медицины мировой. Недаром последние лет пятнадцать так развился медицинский туризм. Раньше – только от нас за рубеж, сейчас же встречный поток сильно больше. И даже ко мне, работающему, в основном, без высокотехнологичных штучек, тоже оформился ручеек медицинских «туристов» из вполне себе развитых стран.
Хотя, конечно, вопрос цены тоже важен. То, что у нас дороговато, там – безумно дорого, если ты не потомственный миллионер. Например, первичный прием у квалифицированного психолога вполне может стоить несколько сотен евро.
Еще я попросил отца, чтобы сын перед звонком ко мне прошел тест СМИЛ, Стандартизованный Метод Исследования Личности, часто мною упоминаемый в наших «историях из кабинета». Результаты очень многое могут рассказать психологу о человеке. Особенно, если к тесту добавить последующее наблюдение и клинические интервью.
Но вернемся к герою нашего повествования.
Юноша (назовем его Алексей) позвонил менее, чем через два часа после завершения моего разговора с отцом. На СМИЛ уходит всегда больше часа, скорее – полтора, там 567 вопросов, плюс знакомство с инструкцией. Косвенно делаем вывод: у парня реально пригорает. Однако теперь уже поздно размышлять на эту тему.
Мы – в деле.
Здесь все же придется опять на секунду отвлечься и напомнить принцип создания моих «историй из кабинета».
В них нет абсолютно ничего выдуманного в описании расстройства и его коррекции. Более того, если это – так называемое «выпускное эссе» после завершения курса, то там даже нет никаких моих правок, только комментарии. Об анонимности заботится сам автор, он же даёт разрешение на публикацию своего эссе.
Если же текст пишу я, пусть и с разрешения прототипов, то делаю все, чтобы исключить деанонимизацию героя повествования. Не ограничиваюсь лишь изменением биографических данных. Могу сменить внешний облик, страну пребывания, профессию. Возраст и гендер обычно не искажаю, так как они почти всегда связаны с расстройством. Наконец, последнее допущение.
Поскольку однотипных случаев довольно много, я, бывает, добавляю характерные детали из других эпизодов. Убиваю двух зайцев сразу. Исключаю деанонимизацию и даю читателям разнообразие проявлений одного и того же расстройства. И все же, на мой взгляд, это остается совершенно правдивая, подлинная история, хоть и не документальная. Такой жанр на Западе именуют true story.
Вообще же, опасность деанонимизации, из моего опыта, скорее надумана. Любой клинический кейс за годы работы имеет десяток (или даже десятки) похожих вариаций с совершенно другим реальным героем. Ну как тут кого-то вычислишь?
Если же говорить в общем про тревожное расстройство, то ему в тот или иной момент жизни подвержено порядка трети популяции. Генерализованное тревожное расстройство по данным ВОЗ заденет в течение жизни порядка 24% населения.
Так что перестаем бояться деанонимизации.
И окончательно возвращаемся к Алексею.
... Не перестаю удивляться современной технике.
Сидим в разных странах, у меня – зима, у него – почти лето. Разговариваем, глядим друг на друга – я уже был взрослым, а подобное еще было фантастикой.
Теперь – пожалуйста.
Вот только то, что я вижу – мне категорически не нравится.
Точнее, не так.
Парень молодой, светлые длинные волосы, гармоничные черты лица, правильно сложен.
Глаза умные, взгляд не прячет, контактен, но социальную дистанцию соблюдает, вежлив, общение со мной для него желанно. Отвечает не слишком быстро, но по существу.
Но он не причесан.
Лохмы не такие, как делают, чтоб девочкам понравиться. А просто человеку не до них.
Под глазами мешки.
Темп речи замедлен.
И то, что ему очень плохо – даже не нужно озвучивать.
Сказал пару фраз – длинная пауза.
Интересно, что апатичным и безвольным он при этом не выглядит. Уставшим – да, апатичным – нет.
По фактам: университет фактически заброшен. Нет сил. Зато есть хвосты с последней сессии. Но нет сил готовиться их закрывать. Зато не отпускает страх, что его выпрут, лишат визы, и придется, опустив глаза, побежденному и больному, ехать домой.
А еще ему очень стыдно перед родителями. Они столько для него сделали. Он же не оправдал и доли их надежд.
Ну, что стыдно – это, скорее, хорошо. Меня всегда напрягает, когда человеку безразлично. Это значит, патологический процесс зашел очень далеко.
Интересуюсь, как давно он не спит. Отвечает, что уже три недели. Тут надо бы совсем испугаться, однако он не выглядит так, как должен бы был выглядеть при полном отсутствии сна.
То есть, выглядит-то он неважно, но не настолько плохо, как при полной многодневной бессоннице.
Задаю уточняющие вопросы.
Оказывается, сон все-таки есть. Конкретно в эту ночь спал меньше пяти часов, хотя и поздно заснул, под утро. Конечно, этого недостаточно.
– А почему поздно заснул? Поздно лег?
– Нет, нормально лег. Просто вся голова забита мыслями. Они носятся по кругу. Заснуть невозможно.
Вот что мне уже конкретно не нравится. «Гонка» мыслей – нехороший знак, сопутствующий, например, предпсихотическим состояниям.
Я, конечно, интересовался у отца семейным анамнезом, там все чисто. Тем не менее, отсутствие больных родственников – не гарантия от болезни, а лишь уменьшение вероятности ее появления.
– А еще меня мучают страхи, – добавляет парень.
Хорошо, что появляется доверие. А вот беспричинные страхи – нехорошо. Или не беспричинные?
– На какую тему страхи?
– Есть конкретные. Что выгонят из универа. Что приеду домой без профессии. Сяду родителям на шею. Что меня никто не полюбит.
– Но ты же понимаешь, что, даже если выгонят, в 20 лет жизнь по-любому не кончена?
– Да, конечно. Пытаюсь себя успокаивать. Но есть и вообще страхи.
– Это как?
– Просто страшно и все.
Свободно плавающая тревога.
– А раньше когда-нибудь бывало страшно без особых оснований?
– Я с детства такой, – улыбается он. Потом серьезнеет. – Нет, так, как сейчас, страшно не было никогда.
Мы еще немного пообсуждали его «прежние» страхи, и я начинаю объяснять ему (конечно, пока – максимально упрощенно) механизм тревожности. Он, неожиданно для меня, просит углубить объяснения. Мы даже залезаем в анатомию мозга и биохимию. Я совсем забыл, что он – студент-биолог, хоть и на младших курсах – отец мне сказал, но почему-то выпало из памяти. Именно поэтому во время сессии предпочитаю все, что вижу, слышу и думаю, записывать.
Алексей, несмотря на усталость, тщательно вникает в объяснения и... заметно успокаивается!
Я не раз замечал, что просвещение – мощный инструмент в руках психолога. Однако в нашем случае он сработал даже лучше, чем ожидалось.
И все же надо разбираться с бессонницей и с этой странной «гонкой мыслей».
– Леша, а в твоей жизни ничего серьезного в последние недели-месяцы не происходило? Спрашиваю его, потому что тяжелые состояния совершенно не обязательно имеют эндогенное происхождение. Роль психотравм в нашей жизни никто не отменял.
– Серьезного – ничего, – улыбнулся мой собеседник. Однако как-то кривовато.
Поэтому пришлось уточнить:
– А менее серьезное?
– Ну, с девушкой расстался.
– Были теплые отношения?
– Более чем. Скорее, горячие.
– И долго с ней дружили?
– Не особо. Лет пять, – в глазах юноши явственно вижу характерное поблескивание, слезы близко.
А мне, наоборот, сразу становится веселее. Точнее – легче. Слегка цинично думаю, что потеря девушкиной любви всяко лучше, чем потеря психического здоровья. Хотя эти события вполне могут быть связаны. Однако эндогенное психическое заболевание все равно несравнимо хуже.
Пять лет из его нынешних двадцати – треть осознанной жизни. Такая потеря вполне может тянуть на наблюдаемую реакцию.
– Может, еще помиритесь?
– Нет. Это было слишком мучительно. И жить вместе, и расставаться.
– А она уезжала с тобой сюда, в Испанию?
– Да. Но больше не приедет. У нее уже все хорошо. Просто, говорит, ошибка длиной в пять лет.
– Ясно. Ты СМИЛ сделал?
– Да.
– Пришли профиль, пожалуйста.
Очередной восторг по поводу достижений науки и техники. Потому что столь важная для меня кривая и все сопутствующие цифирки мгновенно оказываются перед моими глазами.
Оп-па!
Радости становится сильно меньше. Мальчик прямо устраивает мне эмоциональные качели.
Тест корректен, данным можно верить. То, что кривая чуть ли не целиком ускакала за верхний край нормы, – высоко плавающий профиль, – пугает не особо. И так вижу, что он сильно дезадаптирован. Однако мне категорически не нравится сотня Т-баллов по шкале 8. Конечно, ее часто именуют шкалой оригинального мышления. Однако первоначального названия – шкала шизофреничности (предшественник СМИЛ – знаменитый тест MMPI) – тоже никто не отменял.
Разумеется, даже очень высокий подъем по шкале 8 не имеет прямого отношения к диагнозу «шизофрения». Но вполне может отражать некоторые паттерны мышления и поведения людей с этим заболеванием.
«Довесок» в виде высокой 4-й шкалы ситуацию не улучшает, делая и без того несбалансированное, оригинальное мышление, с возможными коммуникационными проблемами, еще более неустойчивым. Отвечал он, судя по всему, откровенно, но вот с копинг-механизмами у него не очень, судя по весьма низкому для образованного человека значению шкалы К. Недаром ее иногда именуют шкалой искусной защиты.
Да, несколько неожиданно.
Но, что есть, то есть.
Хорошо бы показать парня психиатру. Был бы в Москве, всё бы посмотрели за день. Однако в нашем случае это нереально.
Итак, уже ясно, что в запланированный час не уложимся.
Начинаем исследовать психику.
Поначалу все неплохо. С памятью и вниманием – порядок, несмотря на «невыспатость» и печальные обстоятельства.
Теперь идем от худшего. Начинаю пристально искать признаки мышления, характерные для расстройств шизо-спектра.
И в разговоре, и тестами.
Ни ассоциативных нарушений, ни примитивной конкретизации, ни стереотипии в тесте «Пиктограммы», ни даже редких соскальзываний (при обобщениях по латентным признакам) не вижу. Ни тем более каких-то оформленных бредовых комплексов, доверие-то у нас уже сложилось.
Мне становится чуть спокойнее. Одно из самых неприятных дел для клинического психолога – рассказывать родственникам о патологических «находках».
Здесь их пока не видно.
А Леша тем временем немного успокоился. Даже чуть повеселел, что тоже хороший знак.
Еще плюсик: работаем больше часа, а он не слишком устал. Да и внимание не истощено.
И снова, как его фирменный знак – бросок эмоциональных качелей.
Не его. Моих.
– А еще у меня дереализация была. В зеркало посмотрел и себя не узнал сначала.
– А откуда слово такое знаешь? Ты ж на первом курсе.
– В гугле смотрел. Но быстро прошло.
– И хорошо, что прошло, – один раз не считается. – Еще что-нибудь из ужасов припас?
– Да, – улыбается он. Реагирование на юмор – хороший знак. Но вот его дополнение меня снова напрягло:
– Я тут еще в больницу попадал.
– Какую?
– Городскую. На «скорой» отвезли.
– А что случилось?
– На улице упал.
– Как это – упал? Трезвый?
– Абсолютно. Я вообще не пью алкоголь, кроме пива. И то ограниченно, боюсь растолстеть.
– Расскажи подробно про падение.
– Да больше и рассказывать не о чем. Собрался на семинар. Пошел к автобусу. Шел, шел и упал. Парализовало.
– Что парализовало?
– Ноги. И говорить было сложно.
– Как долго длилось такое состояние?
– Часа два. Ночь провел в больнице. Утром отпустили. Ушел своими ногами, но с левой стороны все-таки чувствуется дискомфорт.
– А невролог-то тебя смотрел?
– Да. МРТ делали. Сказали, все нормально.
– Понятно.
Хотя, на самом деле, ни черта не понятно.
Или все же нет, мысли определенные стали появляться.
Цепочка рассуждений такова.
Парень молодой. Чужая страна. Чужой язык, выученный за год перед поступлением. Разлука с любящими и любимыми родителями. Отсутствие друзей и даже приятелей – он уже пожаловался на это обстоятельство. В Москве-то всегда был в тесной компании.
Вишенка на торте – в данном случае, ядовитая – разрыв с любимым человеком, с которым связана треть сознательной жизни.
И, судя по наблюдению и анамнезу, повышенная тревожность с детства.
Остальное, включая проблемы с учебой (раньше-то их не было) – вполне может быть следствием вышеперечисленного.
Генерализованное тревожное расстройство? Имеем как эндогенную базу, так и ситуативное развитие?
Даже синдром дереализации-деперсонализации (если таковой реально имел место) и очень странный краткий паралич, без видимых на МРТ и в неврологическом обследовании нарушений, тоже могут вписываться в эту картину.
Конечно, психолог медицинских диагнозов не ставит.
Поэтому скажем аккуратнее: такое у меня возникло бы предположение, если бы я был врачом.
Кстати, и подъем по 8-й шкале у тревожных я встречал не раз. Это иногда «окрашивает» их страхи в причудливые формы. Но для исключения подозрения (на коморбидное с тревожным) расстройство шизо-спектра все равно буду настаивать на его общении, при первой же возможности, с опытным психиатром.
В завершении первой встречи сделали с Алексеем мои любимые компактные тесты: HADS (тревожность и депрессия) и Хесс-Хек (невротическая готовность; в том числе – готовность «выстрелить» психосоматическим нарушением).
Результат, как говорится, превзошел ожидания.
Депрессии, как я и предполагал, не намерили вовсе. А вот по тревожности получили баллы, близкие к максимальным – 18 !!!. Норма, напомню, заканчивается на 7, клиническое расстройство начинается с 10, а максимально возможный предел – 21 балл. Кроме того, по моему опыту, HADS, в силу его компактности, частенько несколько занижает реальные показатели.
По второму тесту получили 29 баллов, что тоже значимо выше верней границы нормы.
Конечно, и тесты – не истина в последней инстанции. Да и такой дескриптор, как тревога, может проявляться в различных психических расстройствах.
Однако наблюдение+клиническое интервью+тесты – уже серьезное основание для промежуточных выводов.
И еще одно важное соображение.
Тревожность – плохо переносимое состояние. Причем, оно прямо отрицательно воздействует не только на душу, но и на тело, вызывая перенапряжение симпатической системы, и перенагружая гипофизарно-гипоталамо-надпочечниковую ось.
Так что, начав, даже без медицинского диагноза, психокоррекцию, направленную на снижение тревожности, мы уже облегчим состояние нашего доверителя.
Чем мы с Алексеем и занялись.
Следующее занятие провели на следующий день. Приятно было, что некоторое успокоение, полученное им в первой, по сути – диагностической, сессии, продержалось целые сутки. И, кстати, сон в эту ночь был почти нормальным, как по длительности, так и по качеству: с быстрым засыпанием, без частых пробуждений и кошмарных сновидений, которые мучили его прежде.
Далее работали раз в пять-семь дней, по часу. Чаще – нежелательно, потому что доверитель должен успевать прочно усваивать и тренировать полученные навыки.
Опытный психиатр, по моей просьбе онлайн поговоривший с Алексеем, также не обнаружил у него признаков расстройств шизо-спектра. Он настойчиво рекомендовал усилить наши безмедикаментозные техники дневным транквилизатором, а сон подкрепить препаратом, ингибирующим обратный захват серотонина, но с седативным эффектом.
Я всегда за то, чтобы доверитель почувствовал облегчение как можно раньше, и здесь, по скорости влияния, психофармакология частенько опережает чисто психологические интервенции. Однако в случае с Алексеем пришлось обходиться без таблеток – по самым земным причинам. Без рецепта их там не купишь, рецепт выдает врач, а визит к нему, во-первых, очень дорог, а, во-вторых, быстрой записи просто нет. В нашем конкретном случае ему предложили ждать более трех недель, и это не рекорд. Пересылать же психотропы с почтой или курьером просто небезопасно. Например, за перевозку любимых нашими бабушками «успокоительных» капель, в некоторых странах можно получить серьезное наказание.
Короче, рисковать не стали, тем более что безмедикаментозные методы начали очень быстро менять ситуацию в лучшую сторону. Особенно помогло: психологическое просвещение, техники: дыхательные, «5-4-3-2-1» и поверка эмоций логикой, техника Шульца, налаживание режима дня и условий сна, подходы позитивной психологии.
Не стану повторяться с их описанием, дам ссылку на материалы, где это описано достаточно подробно.
Здесь – сама Программа:
Гольман И.А. Клинико-психологическая методика интегративной психотерапии при тревожных, тревожно-депрессивных и невротических расстройствах// Человеческий капитал. - 2022. - N 4 (160). С. 189-214
https://humancapital.su/wp-content/uploads/2022/04/202204_p089-114.pdf
А здесь – еще один кейс и первая мини-статистика применения:
Гольман И.А. Клинический случай тревожного расстройства и результаты апробации клинико-психологической методики интегративной психотерапии при тревожных, тревожно-депрессивных и невротических расстройствах //Человеческий капитал. - 2024. - №5 (185). С. 264-285
https://humancapital.su/wp-content/uploads/2024/05/202405_p264-280.pdf
В последующих сессиях тоже всплывало много интересного.
Он, например, вспомнил, как еще в восьмом классе его сильно напугали в военкомате. Якобы психолог вслух рассказал про него коллеге, назвав испытуемого «потенциальным шизофреником и суицидником», и это сильно отложилось в сознании. Надеюсь, что Алексей все-таки что-то неправильно вспомнил, потому что таким образом можно нанести человеку реальную психотравму. Это называется ятрогенией – ненамеренное ухудшение состояния пациента медицинским работником и, если шире, медицинским вмешательством.
К счастью, что касается суицидных мыслей (и, тем более, намерений), то они полностью отрицались доверителем и его родителями. Я склонен этому верить, так как на опыте суицидальные риски как правило сопровождают пациентов с тяжелой депрессией, витальной тоской. В случае тревожного расстройства речь идет, скорее, об усталости от страха. Мысль же о самоубийстве пугает также, как и все прочие, кажущиеся опасными, обстоятельства и страхи.
Что касается страхов, то их оказалось огромное множество: при пересечении границы (вдруг что-то не так с паспортом), при перелетах (напряженно вслушивается в работу двигателей, пугаясь любого изменения их звука), при мысли о конечности жизни и т.д.
И да, он припомнил, что при испуге и раньше испытывал мышечную скованность: однажды на экзамене не смог даже говорить. Потом, через некоторое время, успокоился и ответил. Правда, полного паралича ног раньше не было никогда: видимо, здесь какая-то капля в его испытаниях стала последней.
Сон окончательно наладился уже после третьей сессии, и мы с его родителями, наконец, выдохнули.
Далее каждая следующая неделя в среднем была немного лучше и легче прежней. Алексей научился оценивать свое психоэмоциональное состояние по Шкале самооценки (см. первую ссылку), и теперь мы могли видеть это не только в качественном, но и в количественном измерении. Очень важным, связанным с упомянутой Шкалой, обстоятельством оказалось то, что «замеренное» плохое состояние (5 баллов и выше) быстро улучшалось при применении техник «заземления» и когнитивных техник управления стрессом. Это придало доверителю уверенности в своих силах, в том, что он справится с проблемой.
Конечно, не все было так уж радужно и гладко.
Воспоминания о разрыве с девушкой по-прежнему были болезненны. А приснившийся с ней сон довел до слез и заметного ухудшения состояния на весь следующий день. Тем не менее, процесс выздоровления (в прямом и переносном смыслах) шел в правильном направлении.
В объективных факторах, кроме изменения самооценки психоэмоционального состояния, это выглядело следующим образом:
- практически без перерывов и пропусков выполнялись все поставленные психологом задачи, от физических нагрузок до техник управления стрессом, от нейронутрициологических рекомендаций до заданных размышлений в рамках позитивной психологии;
- он сначала понемногу, потом все быстрее, стал догонять соучеников, и к сессии подошел с минимальным (допустимым) количеством задолженностей;
- исчезло постоянное желание «все бросить, и будь как будет»;
- снова начал слушать любимую музыку и поддерживать активность в соцсетях;
- появились новые социальные контакты, в том числе – с девушками; старая рана еще не зажила, но, образно говоря, потихоньку начала затягиваться;
- ну и внешне парень стал выглядеть по-другому, так как и должен выглядеть молодой и полный сил человек, с амбициями и будущим.
После седьмого занятия повторили тесты HADS и Хесс-Хек. Получили 6 и 2 балла (тревожность и депрессия) в первом и 16 баллов во втором, уложившись в норму.
По приезде Алексея в Москву для закрепления результатов провели занятия с использованием «мягкой» суггестии.
Я также рекомендовал все-таки пройти более серьезное обследование у наших неврологов. Потому что, даже если все списать на психосоматику, то она ведь тоже вредит по принципу «где тонко, там и рвется». Так что провериться и, если надо, что-то «подлатать» у врачей, на мой взгляд, было бы совершенно уместно.
Всего отработали до расставания 11 сессий.
Ну и, как всегда, заключительный вопрос: теперь-то все позади?
И, как всегда, ответ – нет. Ведь раз человек пришел к такому плачевному состоянию единожды, то, если он бросит заниматься собой и своей психикой, вполне может туда же и вернуться.
Чтобы этого не произошло, полученные знания и умения придется применять ежедневно и пожизненно. Тем более, это совсем не сложно.
На сегодня - все.
В оформлении заметки использована работа И. А. Сапункова «В зеркале» из коллекции галереи «Арт-Гнездо».
Ещё рекомендую посмотреть заметки из этого же блога:
Истории из кабинета-1. "После сорока ничего хорошего в жизни уже нет"
Истории из кабинета-2. Тревожное расстройство как мина замедленного действия. Нужно разминировать
Безмедикаментозные лайфхаки при депрессии и тревоге. Часть 1. - https://zen.yandex.ru/media/iosifgolman/bezmedikamentoznye-laifhaki-pri-depressii-i-trevoge-chast-1-5ee0f803ca0d7257a866991c?&
Безмедикаментозные лайфхаки при тревоге и депрессии. Часть 2. –
https://zen.yandex.ru/media/iosifgolman/bezmedikamentoznye-laifhaki-pri-trevoge-i-depressii-chast-2-5f032af575de0770e97b8302?&
Безмедикаментозные лайфхаки при тревоге и депрессии. Часть 3 - https://zen.yandex.ru/media/iosifgolman/bezmedikamentoznye-laifhaki-pri-trevoge-i-depressii-chast-3-5f381678b8292026dd0210b1
Лайфхаки против депрессии и тревоги. Часть 4. - https://zen.yandex.ru/media/iosifgolman/laifhaki-protiv-depressii-i-trevogi-chast-4-5fa125daaae3501efa895502?&
История из кабинета – 8. Когда болит сердце, но лечить нужно психику https://dzen.ru/a/ZagSHJBvADknHz1l
Вопросы по тел./вотсап +7 903 2605593
И, конечно, как всегда, любые замечания, споры, дискуссии и собственные мнения приветствуются. Чем больше лайков и активности читателей, тем большее количество новых людей будет привлечено к этим материалам. Давайте вместе менять вредные стереотипы о психических заболеваниях и людях, ими страдающих.