– Ты же понимаешь, что это глупо? – мой голос звучал тише обычного. – Десять лет вместе... и вот так просто?
– Просто? – она горько усмехнулась. – Ничего простого в этом нет, Андрей. Я пыталась достучаться до тебя последние два года. Где ты был всё это время?
Я машинально провёл рукой по волосам – привычка, появившаяся в моменты стресса. Где я был? На работе. В офисе. На встречах. Строил карьеру, чтобы обеспечить нам будущее.
– Я делал всё для нас...
– Для нас?! – её голос дрогнул. – Когда мы последний раз ужинали вместе? Когда говорили не о счетах и ремонте?
Когда?
– Вот именно, – она покачала головой. – Ты даже не помнишь.
За окном громыхнуло – надвигалась гроза. Как символично.
– Марина, давай просто сядем и поговорим, – я сделал шаг вперёд. – Всё можно исправить.
– Поговорим? – она снова усмехнулась, но теперь в её голосе звучала усталость. – Мы уже пробовали. Помнишь тот вечер месяц назад? Я приготовила твой любимый стейк...
Я помнил. Точнее, теперь вспомнил. Важный клиент, срочный проект. Я прислал сообщение, что задержусь. Пришёл за полночь – ужин остыл, Марина спала. Или делала вид.
– У меня была важная встреча...
– У тебя всегда важная встреча, Андрей! – она повысила голос. – Всегда что-то важнее. Важнее меня, важнее нас.
Гром прогремел совсем близко. По стеклу забарабанили первые капли дождя.
– И что теперь? – я почувствовал, как внутри поднимается злость. – Уйдёшь к своему фотографу?
Марина вздрогнула. Да, я знал. Видел их вместе в кафе неделю назад. Случайно проезжал мимо. Они сидели у окна, она смеялась – так, как раньше смеялась со мной.
– Дело не в Максиме, – тихо сказала она. – Дело в нас. В том, что нас больше нет.
– Нет? – я горько рассмеялся. – А кольцо на твоём пальце? Наши планы? Дом, который мы строим?
– Дом без любви – просто стены, – она сняла кольцо и положила на столик. Звук металла о стекло прозвучал как выстрел.
Я смотрел на блестящий ободок. Десять лет назад я надевал его на её палец, и мы оба плакали от счастья. Когда всё пошло не так?
– Марина... – я сделал ещё шаг.
– Нет, – она подняла руку, останавливая меня. – Не надо. Я устала, Андрей. Устала быть одна в этих отношениях. Устала ждать, когда ты заметишь, что я несчастна.
– Я могу измениться, – слова звучали пусто даже для меня самого.
– Можешь, – она кивнула. – Но захочешь ли?
За окном хлестал дождь. Гром теперь грохотал непрерывно, словно небо тоже решило высказать всё, что накопилось.
– Я люблю тебя – сказал я. Впервые за долгое время эти слова были не просто привычной фразой.
Марина улыбнулась – грустно, нежно. Как будто прощаясь.
– Я тоже любила тебя, Андрей. Очень сильно.
Прошедшее время ударило больнее, чем пощёчина.
– И что теперь? – спросил я.
– Теперь... – она глубоко вздохнула. – Мне нужно время. Чтобы понять, осталось ли что-то от той любви. И тебе тоже нужно время. Чтобы решить, готов ли ты действительно что-то менять.
Она взялась за ручку двери. Я хотел остановить её, схватить за руку, закричать, что всё брошу, что начну всё сначала. Но стоял, парализованный страхом и осознанием собственной вины.
– Прощай, Андрей.
Дверь закрылась. В тишине квартиры я слышал её шаги по лестнице. Один пролёт, второй, третий... Хлопнула подъездная дверь.
Я подошёл к окну. Марина выбежала под дождь, накинув капюшон куртки. Красная сумка в её руках казалась кляксой на сером полотне дождя. У обочины стояла машина – тёмно-синий БМВ. За рулём я узнал «его» – фотографа.
Марина села в машину. Они о чём-то говорили – я видел, как она качает головой. Потом она повернулась и посмотрела на наши окна. Я отступил в тень, но знал – она заметила меня.
Машина тронулась с места, унося мою жену – теперь уже видимо бывшую? – в новую жизнь. А я остался стоять у окна, глядя на кольцо на столике и думая о том, сколько времени нужно, чтобы склеить разбитое сердце.
И можно ли вообще его склеить...
Прошло три недели.
Двадцать один день без её запаха в подушке, без звука шагов по утрам, без привычного "не забудь поесть" в телефоне. Я думал, станет легче. Не стало.
Работа превратилась в спасательный круг – единственное, что держало на плаву. Я засиживался в офисе до ночи, брал дополнительные проекты, приезжал в выходные. Всё, чтобы не возвращаться в пустую квартиру.
– Андрей Сергеевич, к вам посетитель, – голос секретарши по интеркому прозвучал неуверенно. – Говорит, что по личному вопросу.
– Не сейчас, Лена. У меня отчёт...
– Это насчёт вашей жены.
Сердце ёкнуло. Марина? Неужели...
– Пусть войдёт.
Дверь открылась, и я почувствовал, как желудок сжался в тугой комок. На пороге стоял он – Максим. В потёртых джинсах и дорогой кожаной куртке, с фотокамерой на плече. Художественная небрежность, чтоб его.
– Добрый вечер, – его голос звучал спокойно. Слишком спокойно.
– Чем обязан? – я старался говорить ровно, хотя внутри всё клокотало.
– Нам нужно поговорить. О Марине.
– О моей жене? – я намеренно сделал ударение на слове "моей".
– Бывшей жене, – он улыбнулся краем рта. – Она подала на развод вчера. Не сказала?
Комната качнулась. Я вцепился в край стола, чтобы не упасть. На развод. Без разговора. Без предупреждения.
– Зачем ты пришёл? Позлорадствовать?
– Нет, – он покачал головой. – Предупредить. Оставь её в покое.
Я рассмеялся – хрипло, зло.
– Ты мне будешь указывать?
– Звонки среди ночи, – он начал загибать пальцы. – Сообщения каждый час. Слежка возле дома. Букеты с записками. Это становится навязчивым, Андрей.
– Я имею право...
– Нет, – его голос стал жёстче. – Не имеешь. Она не хочет тебя видеть. Не хочет говорить. Не хочет твоих извинений.
Я встал, чувствуя, как дрожат руки.
– Убирайся.
– Не раньше, чем ты поймёшь, что всё кончено.
– А ты, значит, теперь её рыцарь в сияющих доспехах? – я шагнул к нему. – Спас от злого мужа-трудоголика? Утешил, приголубил?
– Не говори о том, чего не понимаешь, – в его глазах мелькнуло что-то тёмное. – Ты сам всё разрушил. Годами разрушал.
– Я любил её!
– Любил? – он усмехнулся. – Любовь – это не слова, Андрей. Это действия. Где были твои действия, когда она плакала ночами? Когда в одиночку справлялась с депрессией? Когда хоронила отца, а ты даже на похороны не приехал из-за "важной презентации"?
Удар попал в цель. Я помнил тот день. Точнее, не помнил – презентации слились в одну бесконечную череду слайдов и графиков.
– Убирайся, – повторил я. – Немедленно.
– Хорошо, – он направился к двери. – Но запомни: ещё одна попытка с ней связаться – и я подам заявление о преследовании. У меня есть записи всех звонков, скриншоты сообщений. Не делай хуже себе и ей.
Дверь закрылась. Я рухнул в кресло, задыхаясь от бессильной ярости. В кармане завибрировал телефон – пришло сообщение. От неё:
"Прекрати. Пожалуйста. Ты делаешь больно нам обоим".
***
В пустой квартире. Я сидел в темноте, глядя на экран ноутбука – страницу фотостудии Максима.
Новая фотосессия. Марина в главной роли.
Она смотрела в камеру – счастливая, живая, настоящая. Такой я не видел её уже давно. Чёрно-белые кадры подчёркивали каждую эмоцию: восторг, задумчивость, нежность... Я листал фотографии, чувствуя, как внутри растёт что-то тёмное, удушливое.
Последнее фото добило меня. Марина смеялась, глядя куда-то за кадр – туда, где стоял он. Её фотограф. Её новый мужчина.
Я набрал знакомый номер. Гудки. Один, второй, третий...
– Андрей, – её голос звучал устало. – Я же просила...
– Красивые фотографии, – перебил я. – Особенно последняя. Ты так искренне смеёшься. Он, наверное, сказал что-то очень смешное?
– Что с тобой?
– А какая разница? – я горько усмехнулся. – Теперь это не твоя забота, верно? У тебя есть о ком заботиться.
– Прекрати.
– Что прекратить, Марина? Любить тебя? Скучать? Сходить с ума от мысли, что ты с ним?
– Ты не любишь меня, – её голос стал жёстче. – Ты любишь свою идею обо мне. Свою собственность, которую у тебя отняли.
– Неправда!
– Правда, – она вздохнула. – Знаешь, что самое грустное? Когда я действительно была твоей, ты этого даже не замечал.
В трубке повисла тяжёлая тишина.
– Я подала на развод, – наконец сказала она. – Все документы будут готовы завтра.
– И что, вот так просто перечеркнёшь десять лет?
– Не просто, – её голос дрогнул. – Но необходимо. Для нас обоих.
– А как же...
– Прощай, Андрей.
Гудки...
***
Утро застало меня в офисе. Помятый костюм, красные глаза. Секретарша испуганно отвела взгляд, когда я прошёл мимо.
– Андрей Сергеевич, там... – начала она.
– Никаких посетителей, – отрезал я.
– Но там ваш адвокат. С документами.
Я замер. Значит, не шутила. Действительно подала.
– Пусть войдёт.
Холёный мужчина в дорогом костюме положил на мой стол папку.
– Всё стандартно – сказал он. – Раздел имущества, алиментов нет, так как детей нет. Она не претендует на недвижимость, только личные вещи и счета на её имя.
– И всё?
– А чего вы ожидали? – адвокат приподнял бровь. – Она могла бы потребовать половину всего.
Я открыл папку. Её подпись – размашистая, уверенная – уже стояла на всех документах. Только моей не хватало.
– У меня есть время подумать?
– Конечно, – он кивнул. – По закону у вас есть месяц. Но... – он замялся.
– Что?
– Она просила передать, что чем быстрее вы подпишете, тем будет лучше. Для всех.
Я взял ручку. Бумага под пальцами казалась наждачной. Подпись ложилась кривая, дрожащая – не похожая на мою обычную.
– Вот и всё, – адвокат собрал документы. – Примите мои соболезнования.
– По ком? – я усмехнулся. – По браку или по мне?
Он не ответил. В голове пульсировала одна мысль: нужно увидеть её. Сейчас. Немедленно. Пока не поздно.
Я знал, где её искать.
Фотостудия располагалась в старом промышленном здании на окраине города. Красный кирпич, большие окна, претензия на модный лофт. Я припарковался через дорогу, заглушив мотор. Внутри горел свет – тёплые отблески падали на мокрый асфальт.
Дождь. Опять дождь. Как в тот вечер.
Марина появилась через час. С той же красной сумкой, с фотоаппаратом в руках. Она что-то оживлённо обсуждала с Максимом, который запирал студию. Её волосы намокли от дождя, но она улыбалась.
Я вышел из машины, пошатываясь.
– Марина!
Она обернулась. Улыбка погасла.
– Андрей? Что ты здесь...
– Нам нужно поговорить, – я шагнул к ней. – Прямо сейчас.
Максим встал, между нами.
– Я же предупреждал тебя.
– Отойди, – процедил я. – Это не твоё дело.
– Моё, – он положил руку Марине на плечо. – Теперь моё.
Что-то щёлкнуло у меня в голове. Я бросился вперёд, целясь кулаком ему в лицо. Он успел уклониться – удар пришёлся вскользь. Марина закричала.
– Прекратите! Оба!
Максим перехватил мою руку, вывернул запястье. Боль отрезвила, но ненадолго. Мы покатились по мокрому асфальту, обмениваясь ударами.
– Вызываю полицию! – голос Марины дрожал. – Немедленно остановитесь!
Я не слышал. Не хотел слышать. Всё накопившееся за эти недели – боль, ревность, отчаяние – вырвалось наружу. Я бил наугад, чувствуя, как костяшки пальцев разбиваются о его лицо.
Внезапно что-то тяжёлое ударило меня по затылку. В глазах потемнело.
– Господи, – Марина стояла над нами, сжимая в руках свой фотоаппарат. Дорогая камера была разбита. – Что же ты делаешь, Андрей?
Я сел, держась за голову. Максим поднялся на ноги, вытирая кровь с разбитой губы.
– Вот и всё, – он достал телефон. – Теперь точно заявление в полицию. Нападение, преследование...
– Нет! – Марина схватила его за руку. – Не надо полиции.
– Почему ты его защищаешь? – в голосе Максима звучала горечь. – После всего?
– Потому что... – она посмотрела на меня. В её глазах стояли слёзы. – Потому что когда-то я любила его. По-настоящему.
Я рассмеялся – хрипло, истерично.
– Когда-то? А сейчас что, Марина? Сейчас ты любишь его? – я кивнул на Максима. – Он же просто...
– Замолчи! – она почти кричала. – Ты ничего не знаешь! Думаешь, между нами, что-то есть? Он мой старый друг. Почти брат. Он помогал мне, когда ты был слишком занят для собственной жены. Когда я задыхалась в нашем браке. Когда похоронила отца в одиночестве!
– Я...
– Ты даже сейчас думаешь только о себе, – она покачала головой. – О своей ревности. О своей боли. А я? Обо мне ты подумал? О том, каково мне видеть тебя таким?
Где-то вдалеке завыла полицейская сирена. Кто-то из соседей всё-таки вызвал патруль.
– Уходи, – тихо сказала Марина. – Прошу тебя. Просто уходи.
Я встал, пошатываясь. Голова кружилась.
– Знаешь, что самое страшное? – я посмотрел на неё в последний раз. – Я даже не могу тебя ненавидеть.
Она молчала. А я побрёл к машине, чувствуя, как дождь смывает кровь с лица. Сел за руль. В зеркале заднего вида увидел, как Марина прячет лицо на груди у Максима. Он гладил её по волосам, что-то тихо говорил.
Завёл мотор. Вырулил на дорогу. За спиной выли сирены – всё ближе и ближе...
А я погнал по пустому городу, не разбирая дороги. Не зная, куда еду и зачем.
Просто прочь. От неё. От себя. От всего.
Дождь усилился. Капли барабанили по крыше машины, дворники едва справлялись. Или это у меня просто двоилось в глазах? Я вжал педаль газа, чувствуя, как машину заносит на поворотах.
Сирены отстали где-то в центре города. Электронные часы на приборной панели показывали три часа ночи. В голове пульсировала боль – то ли от удара камерой, то ли от всего пережитого.
"Он мой старый друг. Почти брат..."
Её слова эхом отдавались в мыслях. Я ошибался. Всё это время ошибался. Придумал измену, накрутил себя, устроил сцену... А правда оказалась куда больнее – я просто потерял её. Сам. По собственной глупости.
Телефон завибрировал. Марина.
"Андрей, остановись. Я знаю, ты за рулём. Пожалуйста."
Следом ещё сообщение:
"Если с тобой что-то случится... Просто припаркуйся где-нибудь. Я вызову такси."
Даже сейчас она заботилась обо мне. После всего, что я устроил.
Я свернул на набережную. Река чернела внизу, фонари отражались в воде дрожащими огоньками. Здесь мы познакомились – на этой самой набережной, двенадцать лет назад. Она фотографировала рассвет, а я спешил на свою первую серьёзную работу...
Визг тормозов разорвал ночную тишину. Я едва успел среагировать – из бокового переулка вылетела машина. Руль вывернулся под руками, меня швырнуло вперёд...
Скрежет металла. Звон стекла. Удар.
Тишина.
Я открыл глаза. Машина стояла боком, упершись в парапет набережной. В нескольких метрах валялся оторванный бампер. Голова раскалывалась, во рту был привкус крови.
– Эй, вы живы? – кто-то барабанил в окно. – Я уже вызвал скорую!
Я нащупал телефон. Экран треснул, но работал. Двадцать три пропущенных от Марины. Сообщения:
"Возьми трубку!"
"Андрей, пожалуйста!"
"Я волнуюсь..."
Пальцы дрожали, когда я набирал ответ:
"Я в порядке. Прости за всё."
Сирены приближались – теперь уже скорой помощи. А я сидел, глядя на рассветное небо над рекой.
Я достал из бардачка смятую фотографию – единственную, которую всегда носил с собой. Наша свадьба. Мы такие счастливые, такие влюблённые. Когда всё пошло не так? Когда работа стала важнее её улыбки? Когда я перестал замечать, как она плачет по ночам?
Телефон снова зазвонил. Марина.
– Алло, – мой голос был хриплым.
– Ты цел? – её голос дрожал. – Скорая уже едет, я еду следом...
– Не надо, – я сглотнул комок в горле. – Я правда в порядке. И... ты тоже будешь в порядке. Без меня.
– Андрей...
– Знаешь, – перебил я, чувствуя, как по щеке течёт что-то тёплое – то ли кровь, то ли слёзы, – я хочу, чтобы ты была счастлива. Правда. Даже если не со мной.
Она молчала. Только дышала в трубку – так знакомо, так больно.
– Прощай, Марина.
Я нажал отбой и закрыл глаза. Рассвет окрасил небо в розовый – как тогда, двенадцать лет назад. Где-то совсем рядом остановилась скорая, хлопнули дверцы.
– Держитесь, сейчас мы вас вытащим! – голос медика звучал как сквозь вату.
А я думал о том, что иногда нужно разбиться вдребезги, чтобы наконец понять простую истину: любовь – это не право собственности. Это свобода. Свобода отпустить, когда нужно. Свобода пожелать счастья, даже если она – не с тобой.
Носилки. Капельница. Сирены.
"Травмы средней тяжести, состояние стабильное..."
"Вы слышите меня? Моргните, если слышите..."
Я моргнул. И улыбнулся разбитыми губами.
Потому что теперь я знал: иногда конец – это на самом деле начало. Начало новой жизни. Для неё. Для меня.
Просто уже не вместе.
За окном скорой занимался рассвет. Как тогда, двенадцать лет назад, когда я впервые её увидел. Марина фотографировала солнце, а я спешил на работу...
Забавно, как всё закончилось там же, где началось.
Говорят, жизнь – это круг. Но иногда круг размыкается, превращаясь в спираль. И ты поднимаешься выше – через боль, через потери, через прощание.
Чтобы начать заново.
Чтобы научиться жить иначе.
Чтобы наконец понять: любовь – это когда можешь отпустить.
И я отпустил.