Тамара Сергеевна всегда накрывала на стол с особым размахом. Вот и сегодня: салаты в хрустальных вазах, золотистая курица на большом блюде, любимый мамин холодец с хреном... Марина смотрела на это великолепие и чувствовала, как внутри всё сжимается. Каждое воскресенье превращалось в изощрённую пытку.
— Ой, ну кто так режет? — привычно всплеснула руками свекровь, наблюдая, как невестка нарезает свежие огурцы для салата. — Слишком крупно! У меня в столовой такое бы не пропустили...
Марина промолчала, только сильнее сжала нож. Мелко-мелко... Чтобы придраться было не к чему. Как будто это поможет.
— Мариш, солить поменьше надо, — снова донеслось из-за спины. — В прошлый раз пересолила так, что есть невозможно было. Вон, Людка — дочка моей подруги — такие салаты делает! Пальчики оближешь. И ребёночка уже родила, между прочим...
Нож в руках Марины замер. Она искала глазами мужа — может хоть сейчас заступится? Олег сидел в телефоне, делая вид, что не слышит. Или правда не слышал — научился отключаться за пять лет их брака.
— Олеж, — не выдержала Марина, — может, скажешь что-нибудь?
— А? — он поднял рассеянный взгляд. — Мам, ну чего ты опять...
И снова уткнулся в экран.
Тамара Сергеевна прошла мимо, задев невестку плечом. Специально или случайно — уже не разберёшь. Марина почувствовала, как предательски защипало в глазах. Пять лет... Пять лет этих воскресных обедов, постоянных намёков и колкостей. А муж всё так же прячется за своим телефоном, отмахиваясь дежурным "Мам, ну хватит".
Она посмотрела на свои руки — мелко порезанные огурцы, идеально ровные кусочки. Но разве дело в огурцах? Разве в соли? Марина вдруг поняла, что больше не чувствует вкуса этих семейных обедов. Только горечь — горечь предательства, которая копится где-то внутри и никак не может найти выход.
У старой "девятки" печка барахлила, и Марина куталась в шарф, глядя, как по стеклу расползаются морозные узоры. После очередного маминого обеда ехали в тишине — только двигатель натужно гудел да печка хрипела.
— Слушай... — Марина повернулась к мужу. — Может, хватит уже?
— Чего хватит? — Олег дёрнул плечом, не отрывая взгляд от дороги.
— Ты опять меня подставил перед роднёй! Сидел, в телефоне копался, пока твоя мать... — голос предательски дрогнул.
— Ой, началось! — он с досадой ударил по рулю. — Вечно ты придираешься к маме. Она же любя!
— Любя?! — Марина сорвалась на крик. — "У Людки дочка и то лучше готовит"... Это, по-твоему, любя?!
— Ну и что теперь? — процедил он сквозь зубы. — Мне с матерью поругаться? Из-за какой-то ерунды?
Она отвернулась к окну, смаргивая злые слёзы. На "дворниках" намерзала корка льда, и они противно скрипели по стеклу.
Дома тоже было холодно. И пусто. Марина больше не суетилась у плиты по вечерам — какой смысл стараться, если вечно всё не так? На столе появились замороженные полуфабрикаты, а потом и они закончились.
— Поела на работе, — бросала она мимоходом и запиралась в спальне.
Олег злился. На её демонстративное молчание, на пустой холодильник, на холодную постель. Но ещё больше — на себя, потому что не знал, как всё исправить. Он привык, что Марина отходит первой, что прощает, что понимает...
А через неделю она встретила его в прихожей с дорожной сумкой:
— Знаешь... Я, пожалуй, поживу у Светки.
— В смысле? — он растерянно смотрел на сумку. — Из-за чего такие драмы?
— Драмы? — она невесело усмехнулась. — Нет, Олеж. Драмы — это когда со слезами, с битьём посуды... А я просто устала быть между тобой и твоей мамой. Одна. Всегда одна.
Уходила она тихо. Без слёз и упрёков. Просто положила ключи на тумбочку и прикрыла за собой дверь. А Олег ещё долго стоял в прихожей, чувствуя, как от сквозняка покрываются мурашками руки. Или не от сквозняка?
С утра позвонила мать:
— Ну и где твоя королевна? — в голосе сквозило плохо скрытое торжество. — Давно пора было её приструнить. Вон, Верка с третьего этажа говорит...
Олег впервые в жизни прервал мать на полуслове:
— Всё, мам. Потом поговорим.
Он стоял у окна, глядя на серый февральский двор. Вспоминал, как познакомился с Мариной — она выгуливала соседского спаниеля и хохотала, когда тот, путаясь в поводке, наматывал круги вокруг её ног. Как делал предложение — волновался до дрожи в коленках, а она просто сказала "да" и поцеловала его, и весь мир перевернулся. Как радовалась их первой квартире...
"А ты всё профукал, — подумал он с горечью. — Всё просрал из-за своей трусости".
К вечеру он не выдержал. Схватил куртку, ключи от машины. Светка жила на другом конце города, но сейчас это было неважно.
Марина открыла не сразу. Стояла в дверях — в старой растянутой футболке, с заплаканными глазами.
— Чего тебе?
А у него все заготовленные слова вдруг разом вылетели из головы.
— Прости, — только и смог выдавить он. — Прости меня. Я был таким идиотом...
Три дня Марина не отвечала на звонки. Телефон высвечивал: "Абонент временно недоступен". Олег измотал себя мыслями, что она уже не вернётся. Светка, подруга Марины, встретила его в дверях сухо:
— Она не хочет с тобой разговаривать.
— Света, пожалуйста... — он протянул ей пакет с любимыми Маринкиными конфетами. — Просто передай.
— Знаешь что? — Светка поджала губы. — Засунь свои конфеты... сам знаешь куда. Ты хоть понимаешь, что она каждое воскресенье как на каторгу ходит? А ты? "Мам, ну хватит..." — она передразнила его писклявым голосом. — Тряпка!
Дверь захлопнулась перед носом. Олег медленно спустился по лестнице, сел в машину. Достал телефон — пятнадцать пропущенных от матери. Палец завис над кнопкой вызова.
А потом он вспомнил их первое воскресенье у мамы. Как Марина старалась — напекла пирожков, купила любимый мамин чай. А мать поморщилась: "В нашей семье пироги всегда с капустой пекли, а не с яблоками". И его собственное молчание — такое привычное, такое трусливое.
Мать ответила после первого гудка:
— Сынок! Ну что эта твоя...
— Мама, — он впервые перебил её. — Помнишь, ты рассказывала, как папа заступился за тебя перед своей матерью? Как она тебя попрекала, что ты не из их круга? А он сказал: "Или вы принимаете мою жену, или мы будем видеться по большим праздникам".
В трубке повисла тишина.
— Ты... ты что же, меня с праздниками хочешь оставить? — голос матери дрогнул.
— Не хочу, мам. Но я больше не могу так. Не имею права так с Мариной.
Он нажал отбой и поехал к Светке снова. Караулил под окнами до ночи. Замёрз как собака, но дождался — Марина вышла выбросить мусор.
— Прости меня, — слова вырвались хриплым шёпотом. — Я был трусом. Прятался за телефоном, лишь бы не вмешиваться. А ты... ты ведь просто хотела, чтобы я был рядом. Чтобы не одной против всех.
Она молчала, комкая в руках пакет с мусором.
— Знаешь, — Олег шагнул ближе, — я сегодня маме позвонил. Сказал... сказал, что или она начинает уважать тебя, или мы будем видеться только по праздникам.
— Врёшь, — она недоверчиво качнула головой.
— Вот, — он протянул телефон. — Посмотри время звонка.
Марина пролистала список вызовов. В глазах мелькнуло удивление:
— И что она?
— Не знаю. Я отключился. Но... я больше не буду молчать. Обещаю.
В это воскресенье они приехали без предупреждения. Тамара Сергеевна суетилась у плиты:
— Ой, а я не ждала... Только пирог и испекла.
— С яблоками? — Марина принюхалась.
— С капустой, — свекровь отвела глаза. — Но могу и яблочный научиться. Если покажешь, как ты делаешь.
Марина достала разделочную доску, привычно взялась за нож. Крупно, по-своему нарезала овощи для салата.
— Доченька, — не выдержала Тамара Сергеевна, — ну кто ж так режет...
— Мама! — Олег оторвался от телефона.
— Да ладно тебе, — Марина усмехнулась. — Пусть говорит. Я вот тоже хочу сказать: борщ у вас все пять лет пересоленный был. Но вкусный.
На кухне повисла тишина. А потом Тамара Сергеевна вдруг рассмеялась — по-настоящему, с облегчением:
— А знаешь... я ведь специально пересаливала. Думала, вот приедете, поморщитесь — и останетесь дома обедать. Глупая была...
Она достала из духовки пирог, от которого пахло детством, домом и почему-то весной. Села рядом с невесткой:
— Расскажешь рецепт яблочного? А то у меня всё не получается...