Рассказ "Я тебе верю" (Глава 21).
Начало здесь. Глава 1.
При виде восхитительных серёжек с прекрасными рубинами, подаренных мужем, голубые глаза Ксении Андреевны наполнились слезами.
- Прости меня, Серёжа, прости! – она встала и обняла мужа, крепко прижимая к себе его худощавые плечи.
- Ксюша, какой необычный способ выражения благодарности! За что я должен тебя простить? – Он успокаивающе гладил её по спине. – И почему ты не нарядная в такой вечер?
- Прости, я думала, все эти задержки на работе, бессонница, и ты какой-то сам не свой был.
- Ах, вот ты о чём? – он тряхнул редеющими русыми кудрями. – Я, конечно, знал, что ты очень внимательная, но не думал, что до такой степени. Понимаешь, Ксюша, так получилось…
Вероника, не привыкшая наблюдать подобные сцены между родителями, кашлянула в кулачок.
- Мамочка, папочка, простите, пожалуйста, мою невоспитанность, но так хочется горячее пюре с папиными котлетами поесть! – Она положила на свою тарелку порцию «Оливье», заманчивое зеленеющим горошком, краснеющей морковкой и розоватой колбаской.
- Ещё раз с днём Рождения, моя любимая жена! – бу_тылка шампанского, дождавшись своей очереди, бахнула коричневой пробкой и выпустила сказочный дымок, как маленькая пушка после выстрела.
Сверкающие фужеры наполнены, пузырьки мечутся, как икринки золотых рыбок. Семья символически пригубила, в ход пошли ножи и вилки, скромный праздник обещал быть душевным. Пережитые в недалёком прошлом негативные мысли Ксении Андреевны сделали ощущение счастья ещё более сладким.
- Дорогая, ещё котлеточку? Так, дочь, тебе ещё салат положить? – папа успевал ухаживать за обеими дамами.
- Серёжа, расскажи, пожалуйста, о своих вот этих вечерних бдениях и ночных вздохах, что так напугали меня? – Ксения смотрела на мужа, снова чувствуя спокойствие семейного крова.
- Такое дело… Я пишу, как обычно, травушку-муравушку, берёзки. Тут в мастерскую является мужчина. Внешность такая медвежья, грубый, какой-то мужиковатый.
«Ты художник будешь?» – говорит. А голос, как из трубы. Бу-бу-бу, такой, - Сергей Никодимович поднёс ладони ко рту, сложенные на манер рупора.
«Да, говорю, художник,», - а сам думаю, он-то точно в живописи не смыслит.
«Мне, - говорит, - надо стену расписать в гостиной. Чтобы сад родительский там был. Яблоневый. Ну, я с работы чтобы пришёл, и как будто в деревне. Скучно, - говорит, - мне в городе.»
Сам одет так, спортивный костюм, туфли, затылок бритый. И голова в шрамах страшных.
- Ой, пап, я подумала, ты сейчас скажешь, что он одноглазый был, - притворно вытянула в удивлении рот Вероника.
- Ты почти в точку попала, дочь. Шрам на левом глазу такой, будто кожа со лба наползает.
- Ужас, - покачала головой жена. – Здоровый он был? – она развела руки, показывая предполагаемую ширину плеч амбала.
- Да, говорю же, как медведь, здоровый. Вот, - шампанское изящными струйками наполнило бокалы. – Мне как-то не по себе стало. Я ведь о подарке заранее думать начал, всё-таки юбилей. Так хотелось тебя порадовать, - он со скрываемой гордостью посмотрел на стоящую на праздничном столе бархатную коробочку.
- Ну-у-у, рассказывай скорее! – жена забыла про еду, и во все глаза смотрела на мужа, ожидая продолжения.
- Он представился Кешей, - смешок Вероники заставил её прикрыть рот открытой ладонью.
- Представляю себе, - только и сумела произнести она.
- Он спросил, сколько будет стоить его «Яблоневый сад». Я сказал, что сначала нужно дом посмотреть, где работать предстоит. Потом в сад съездить. Родительский дом Кеши был километрах в двадцати от города.
«- Завтра, говорит, свожу тебя, посмотрись, и по цене договоримся.»
- Я ему говорю, так яблоки же не поспели ещё? А он мне, ты чё, говорит, художник или где, не помнишь, как яблоки выглядят?
Мама с дочкой, заинтригованные началом рассказа, переглянулись.
- На следующий день поехали в его деревню. Да, сад, конечно, красивый был. Раньше. Я далеко не садовод, но жёлтый мох, как будто, там разгулялся вовсю. И стволы так ужасно выглядели, будто кора лопается. Зелёные яблоки и листья в чёрных пятнах, страшная картина.
- «Антонов огонь», - кивнула Ксения Андреевна, вспомнив заболевшие яблони в колхозном саду.
- Что это, мама? – спросила Вероника.
- Болезнь такая, дочь, яблоневая. Рассказывай, Серёженька, дальше.
- А Кеша этот, будто из палаты больничной только вышел. Не скажу, из какой. Туфли остроносые кожаные скинул, олимпийку, футболку снял. И улёгся под первой попавшейся яблоней. «Смотри, - говорит, - художник! Мне здоровый красивый сад нарисуй!». Денег, говорит, сколько попросишь, столько дам. Если понравится.
Молодой организм дочери успевал одновременно и слушать, и есть, и бокал поднимать.
- Ты бы, дочь, не налегала, - улыбнувшись, сказала Ксения Андреевна.
- Ну мама, подумаешь, один раз дурака сваляла… - Давай, пап, давай, - поддержала она отца.
- Я посмотрел, эскиз накидал. Там забор в конце сада старый такой был, прогнивший, доски местами выломаны. Спрашиваю, забор такой же рисовать? Кеша мне говорит, ты чё, красивый забор рисуй, это же картина!
- Картина, - повторила Вероника с набитым ртом, закатив глаза.
- И всё было бы ничего, если бы стены в его доме прямые были.
- А какие у него стены? – хором спросили мама и дочка.
- Круглые, - палец художника очертил над бутыл_кой неведимый нимб. – Круглые, - для убедительности повторил Сергей Никодимович. – Он дом построил, как собор. Только креста на крыше не было. Входить нужно, поднявшись по мраморной лестнице. У входа два плачущих ангела стоят в человеческий рост. Жуть берёт.
- Ангелы – это сильно, - подтвердила Вероника.
- Так вот я и рисовал прекрасный яблоневый сад на закруглённой стене в доме с парочкой ангелов.
- Неужели во всю высоту? – уточнила жена.
- Ну да, до потолка. И во всю ширину комнаты, - Сергей Никодимович положил себе остывшую котлетку.
- Тяжело было, Серёжа? – Ксения Андреевна представила, какой объём работы проделал муж ради подаренного ей золотого украшения.
Художник, задумавшись, положил вилку и нож на стол.
- Знаешь, Ксюша, не столько тяжело, сколько страшно. У него вид такой, будто за ним старуха с косой стоит. – Сергей, тревожно вспоминая, отвёл взгляд куда-то в сторону. – И он так ходит, всё будто через левое плечо оглядывается.
- Да-а-а, - протянула жена. – Ты мне, Серёжа, очень дорог. Не дари мне, пожалуйста, больше ни злата, ни серебра. Хочу с тобой до старости дожить. К нам ведь ещё старуха не приглядывается?
- Что ты такое говоришь, жена! Мы с тобой будем жить долго и счастливо, и «того-с» в один день, - Сергей Никодимович весело улыбнулся.
- Мне, конечно, неудобно спрашивать, но жуть как интересно, - Вероника поставила кипятиться белый чайник с нарисованным непритязательным букетом. – Пап, а сколько он тебе заплатил?
- Вероника, тебе не надо это знать, - предупреждающе сказала мама.
- Ну, почему же не надо! Дочь тоже будущий художник, ей полезно будет знать, что заработать на искусстве в наше время вполне возможно. Если ты не поступишь в институт на бюджет, то на год платного образования будет достаточно.
Ксение Андреевне не пришлось «делать круглые глаза», так как они сами непроизвольно округлились.
- Вот столько?
- Да, вот столько, - подтвердил муж.
Вероника разрезала пышный Наполеон на ровные квадратики и достала чайные пары из маминого любимого германского сервиза. Фарфоровые чашечки были такими тоненькими, что казались почти прозрачными. Ложечка, помешивая чай, будто нежно напевала, такой невесомый звук раздавался. На маленьких чашках были нарисованы золотые шишечки на пышных еловых ветвях, и тонкие каёмочки тоже были золотые. В дверь позвонили, и от неожиданности чашка выскользнула из рук девушки. Ксение Андреевне казалось, что она смотрит замедленную сьёмку, пока не зазвучал финальный аккорд упавшей чашки.
- Мама, я нечаянно, - умоляюще произнесла Вероника.
- На счастье, - бессильно махнула рукой мама, пытаясь спрятать горькую улыбку.
- Это ко мне, наверное, - сказала девушка, и, перешагнув через безмолвные осколки, вышла из кухни.
Сергей Никодимович собрал крупные части одну в другую, выкинул в мусорное ведро и взялся за веник.
Вероника прошла в полутёмную прихожую, не включая свет, открыла дверь.
- Привет, - Роберт стоял, вальяжно привалившись к стене.
- Привет, - сухо поздоровалась Вероника.
- В первый раз вижу, чтобы девушку так опечалило моё появление, - с усмешкой произнёс парень.
- Ну, не весь мир так-то вокруг тебя вертится, если ты ещё не заметил. Очень жаль тебя разочаровывать, конечно, - улыбка и не предвиделась на её хмуром лице.
Она сложила руки на груди, будто готовясь защищаться от предстоящей перепалки.
- Мда, - сказал Роберт, отделяясь от стены. – Может, прогуляемся? Погода…
- Погода была прекрасная, принцесса была ужасная, - закончила за парня Вероника. – Я не в настроении, знаешь ли.
- Пока не знаю, но, если расскажешь, возможно вдвоём мы как-нибудь починим его, твоё настроение. Кстати, симпатичный халатик, - он смотрел на её круглые гладкие плечи, выступающие из простенького ситцевого халатика.
- Твоя футболка тоже ничего, - не растерялась девушка, скептически разглядывая худую фигуру в мешковатой чёрной майке с крупным блестящим символом модной фирмы во всю грудь.
- Так ты переоденешься или так пойдёшь? - он окинул Веронику дерзким взглядом.
- Я не планировала вечерний променад, у меня ужин с родителями, - ей хотелось показать, что его наглость сейчас неуместна.
- Ради Вас, прекрасная мадам, я готов ждать целую вечность, - Роберт шутовски поклонился, прижав одну руку к груди, а второй будто снимая шляпу.
Вероника, неожиданно для себя, улыбнулась.
- У меня ещё чай с тортом «Наполеон». И я пока мадемуазель, - Вероника взялась за ручку, намереваясь закрыть дверь.
- Так это же пока - мадемуазель. Жду внизу, можешь не спешить, наслаждайся прекрасным тортом. У меня сегодня вечером свой десерт. – Он подмигнул и исчез, прежде чем девушка нашлась, что ответить. Тёмные волосы, чёрная футболка, резкие движения напомнили ей наглого вертлявого ворона, что жил у бабушки в деревне, прилетая и улетая, когда ему вздумается.
- Кто там, дочь? – Ксения Андреевна если и не смирилась с первой утратой в семействе любимого сервиза, то старательно делала вид.
- Это Роберт, помнишь, я рассказывала, - Вероника принялась за торт, с трудом сдерживаясь, чтобы не съесть его за минуту.
- Да, помню, конечно. Лиза тебя с ним познакомила, - Ксения Андреевна держала целую фарфоровую чашку в руках, разглядывая золотистые блики каймы.
- Вернее сказать, с ними. У него ещё такая сестра странная. Так разговаривает, будто что-то скрывает, - девушка отломила маленький воздушный кусочек.
- Как он выглядит, Веронич? – короткое имя девушки из уст отца звучало как-то особенно доверительно.
- Посмотри сам, во дворе сидит, - дочь взмахнула маленькой ложкой в сторону окна.
- Он тебя ждёт, что ли? – с удивлением спросила Ксения Андреевна.
- Да, мама, ждёт. Пойду, погуляю, если вы с папой не против.
Родители переглянулись. Вопрос, скорее, был задан из вежливости, и они одновременно произнесли:
- Конечно. Не позже одиннадцати, договорились? – добавила озадаченная мама.
Сергей Никодимович подошёл к окну, отодвинул тюлевую занавеску, приглядевшись на которой можно было различить тюльпаны.
- Папа, ты серьёзно? – не удержалась Вероника. – Зачем ты так? То мама первого встречного домой зовёт, то ты слежку из окна устраиваешь. – Девушка сердито скинула в ведро остатки недоеденного торта. – Я пошла, люблю вас. – последние слова прозвучали не очень искренне.
- Мы тоже тебя любим, - за двоих ответил отец.
Вероника быстро переоделась в своей комнате, натянув красную майку и весьма поношенные джинсы, сохранившие кое-где следы пятен краски.
- Знаешь, Ксюша, очень знакомое лицо у парня. Очень знакомое, - Сергей Никодимович пристально смотрел на скатерть, украшенную полевыми цветами, будто на ней одна за другой проходили фотографии когда-либо увиденных им молодых людей.
Ксения Андреевна снова поставила на газовую плиту чайник. Неспешными движениями, наполненными женственного спокойствия, стала убирать со стола.
- Думаю, Серёжа, тебе не о чём волноваться. Просто у тебя профессиональная память на лица, этим всё объясняется, - она через плечо посмотрела на задумавшегося мужа. – Вероника рассудительная девочка, она с кем попало не свяжется, - продолжала жена.
- Если бы у них на лбу было написано, Ксюша… Так ведь нет же.
- Ну, вот у твоего медведя, у Кеши, написано же было. И на фигуре. И на роже тоже, извини.
- У Кеши… - почесав указательным пальцем прямой нос, почему-то повторил муж. – Чайку по второму кругу, да? – спросил он у жены, взявшейся за заварочный чайник.
В том же многоэтажном городе, под тем же вечерним солнцем гуляли Лиза с Эдиком. Казалось, они обсудили уже все истории из их садичного и школьного прошлого. Теперь парень рассказывал смешные случаи из общежитского «сегодня», которые часто были и вовсе не смешными.
- Вот, сварил я макароны и сосиски. Поел, думаю, на завтра ещё хватит. На следующий день возвращаюсь, захожу в кухню. А там стоит у открытого холодильника какой-то мутный мужик, и из моей кастрюли холодный ужин доедает.
- Вы чего, это же моя еда! – растерялся от наглости мужика Эдик.
- Да? А я думал, моя, - засовывая в рот хвост холодной сосиски, промычал тот сквозь набитую еду. – Ты это, за чекушкой, может, сгоняешь, вы_пьем вместе, а? – в мутных глазах светилась детская вера в такой исход нового знакомства.
- За чекушкой не побегу, и пить я с Вами не буду. – парень протянул руку к кастрюле.
Мужик зачерпнул рукой горсть макарон, запихнул её в рот, теряя некоторые макаронины на их трудном пути.
- Ну, бывай, тогда, - он пожал плечами, на которых болталась не первой свежести майка - алко_голичка. – На нет и суда нет, - он почесал живот. – Мне сегодня ещё в ночь. Спасибо, что накормил, - он протянул руку с прилипшими к ней макарошками, но, вовремя опомнившись, спрятал её за спину, и протянул кастрюльку, которую держал в левой руке. – Ты, друган, из какой комнаты будешь? Ну, это, мало ли чё…
- Из триста пятнадцатой я, нехотя сказал Эдик.
- Ага, лады, - принял информацию мужик в майке, и начал жадно пить, склонившись над раковиной и пустив холодную струю воды.
Эдик рассказывал о работе, об опасных случаях на производстве. Парень не бравировал, просто делился своими мыслями и восприятием реальности. Но после таких разговоров Лиза чувствовала себя маленькой и глупой, будто она была несмышлёной девочкой, живущей в розовом сказочном мирке. Семья, забота родителей, тепло и уют.
Она всё больше смущалась, когда они, проходя по улице, нечаянно касались друг друга плечами. Лиза сама себе не отдавала отчёт о происходящем. Она перестала чувствовать границу между своим телом, сознанием и чувствами. Тёплый воздух раскалившихся за день улиц ласкал её, мягко обволакивая открытые руки, шею, оголённые до колен стройные ноги. Девушка чувствовала такое же тлеющее тепло, но в сердце и в голове, когда Эдик, прощаясь, брал её руку в свои огрубевшие руки, не решаясь продолжить начатое движение. Лиза чувствовала, что внутренний жар побеждает внешний, заставляя пылать её щёки, часто и глухо биться её доверчивое сердце. Она знала, что будет дальше. И в то же время, не знала этого.
Продолжение здесь. Глава 22.
Путеводитель здесь.