В прихожей пахло сыростью — батареи едва теплились, экономили на отоплении. Ольга медленно стянула промокшие сапоги, машинально отметив, что подошва совсем истёрлась. Новые покупать нельзя — каждая копейка на счету. В последнее время она считала каждый рубль, выискивала скидки, покупала по акциям. А теперь...
Конверт из банка жёг руку. Она получила его из почтового ящика десять минут назад, но до сих пор не решалась открыть. Что-то подсказывало — там плохие новости. Пальцы дрожали, когда она надрывала плотную бумагу.
Миллион двести тысяч.
Цифры прыгали перед глазами. Ольга перечитала сумму трижды, надеясь, что ошиблась. Нет. Чёрным по белому: "В случае невыплаты задолженности в течение тридцати дней банк оставляет за собой право..."
— Витя! — голос сорвался на хрип. — Витя, ты дома?
Из гостиной доносился приглушённый звук телевизора. Знакомый до боли голос комментатора вещал что-то про футбол. Ольга медленно двинулась на звук, каждый шаг давался с трудом, будто ноги налились свинцом.
Виктор полулежал в своём любимом кресле — потёртом, с продавленным сиденьем. Когда-то она умоляла его купить новое, но он всё отнекивался: "Зачем тратиться? Это ещё мой дед покупал, смотри какое качество!" Теперь она понимала — дело было не в качестве.
На журнальном столике громоздилась грязная тарелка с остатками яичницы, рядом — пустая чашка с бурым налётом от чая. И повсюду этот затхлый запах — смесь несвежей еды, немытой посуды и чего-то ещё, неуловимого. Запах опустившегося быта.
— Витя, — она остановилась в дверном проёме, комкая в руках злосчастное письмо. — Ты... ты снова взял кредит?
Он медленно повернул голову, и от его взгляда внутри что-то оборвалось. Пустые глаза, мешки под ними, небритое лицо. Когда он успел так постареть? Или она просто не замечала раньше?
— А, это, — он поморщился, будто от зубной боли. — Разберёмся.
Пульт в его руке щёлкнул, каналы замелькали один за другим.
— Разберёмся?! — её голос взлетел. — Виктор, ты понимаешь, что нас могут выселить? Это же... это же квартира! Наша квартира!
— Не паникуй, — он тяжело вздохнул, не отрывая взгляда от экрана. — Всё под контролем.
Ольга почувствовала, как внутри поднимается волна — горячая, удушающая. Двадцать три года брака. Двадцать три года она верила ему, поддерживала, находила оправдания. "Он устал", "Ему тяжело", "Это временные трудности"...
— Под контролем? — её голос стал неожиданно тихим. — Как в прошлый раз? Когда ты обещал, что больше никогда? Или как позапрошлый, когда клялся, что это в последний раз?
Он наконец оторвался от телевизора, посмотрел на неё — раздражённо, устало.
— Слушай, ну что ты завелась? Подумаешь, долг. У всех долги.
— Я всю жизнь экономила, — она чувствовала, как по щекам текут слёзы, но даже не пыталась их вытереть. — Откладывала на чёрный день, отказывала себе во всём. А ты... ты просто закапываешь нас в яму!
Он снова отвернулся к телевизору, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
— Всё под контролем, — повторил он механически. — Не паникуй.
Но в его глазах была только пустота. И в этот момент Ольга поняла — ничего не изменится. Никогда.
Банк встретил её стерильной чистотой и холодным светом люминесцентных ламп. Ольга невольно поёжилась — то ли от прохлады, то ли от чувства неловкости. Она никогда не думала, что окажется здесь... так.
За стеклянной перегородкой сидела молодая девушка — светлые волосы собраны в аккуратный пучок, на бейджике имя "Анна". Просматривая документы, она то и дело бросала на Ольгу сочувственные взгляды, от которых становилось ещё более неуютно.
— Понимаете, ситуация сложная, — Анна говорила мягко, будто с больным. — Ваш муж выплачивает только проценты, а основной долг растёт. За последний год было сделано несколько новых займов...
Ольга сжала пальцами край сумки. Новых займов? Она знала только об одном.
— Сколько... сколько всего?
— Пять кредитов за последние восемь месяцев, — Анна перелистнула страницу. — Если не внесёте минимум двести тысяч в течение месяца, банк будет вынужден начать процедуру изъятия залогового имущества. В данном случае — квартиры.
Двести тысяч. Это больше, чем она зарабатывает за три месяца в своей библиотеке.
— А если... если продать что-то?
— Конечно, это выход, — Анна кивнула. — Но я обязана предупредить: судя по динамике займов, проблема может повториться. Вам стоит серьёзно поговорить с мужем.
— Мам, ты же понимаешь, что он не изменится?
Андрей сидел напротив, сжимая чашку с остывшим чаем. Её мальчик... когда он успел стать таким взрослым? В его глазах была тревога — совсем как у неё самой в молодости, когда она смотрела на своего отца.
— Сколько раз он обещал завязать? — Андрей отставил чашку. — Помнишь, как было с дедом? Тоже всё обещал, обещал... Пока бабушка всё не потеряла.
Ольга молчала. История повторялась — как в том анекдоте про грабли. Только теперь она была не дочерью, а женой. И решение нужно было принимать самой.
Она заметила это случайно. Виктор сидел в кресле, уткнувшись в телефон — как обычно в последнее время. Вдруг в дверь позвонили. Он вздрогнул и резко выключил экран, прежде чем пойти открывать.
Это повторялось снова и снова. Стоило ей войти в комнату — он тут же закрывал телефон. Прятал, как что-то постыдное.
А потом она нашла его планшет. Он заснул на диване, и устройство выскользнуло из ослабевших пальцев. Экран ещё светился.
Онлайн-казино.
Ольга смотрела на яркие баннеры, на мелькающие цифры проигрышей и выигрышей, на историю платежей — десятки, сотни переводов. Последний — вчера вечером. Три тысячи рублей. Деньги, которые она оставила на продукты.
— Ты не просто в долгах, — её голос дрожал от ярости, когда она трясла планшетом перед его лицом. — Ты игроман! Ты... ты болен!
— Это не то, что ты думаешь! — Виктор вскочил, пытаясь выхватить планшет. — Я всё контролирую! Я просто... я всё отыграю!
— Отыграешь? — она рассмеялась, и этот смех больше походил на рыдание. — Как отыграл нашу машину? Как отыграл дачу? А теперь и квартиру?!
— Я знаю, что делаю! — он сжал кулаки, и в его глазах мелькнуло что-то дикое, незнакомое. — Система... у меня есть система! Ещё немного, и я всё верну!
Ольга смотрела на него — и не узнавала. Где тот Витя, за которого она вышла замуж? Тот, кто обещал заботиться о ней, беречь, защищать?
Перед ней стоял чужой человек. И она наконец поняла — её муж исчез давно. Остался только игрок, одержимый призрачной надеждой на выигрыш.
Часы на кухне показывали половину двенадцатого. Тусклая лампа едва освещала стол, заваленный бумагами — квитанции, распечатки долгов, выписки со счетов. Ольга методично раскладывала их по стопкам, будто решая сложную головоломку.
Последние сбережения — сто семьдесят тысяч. Все, что удалось накопить за годы работы в библиотеке, откладывая буквально копейки. Она планировала потратить их на операцию — колени уже не те, что в молодости. Но теперь...
Виктор появился на кухне внезапно, как призрак. Зевнул, потянулся к чайнику.
— Нам нужно поговорить.
Её голос прозвучал неожиданно твёрдо. Она репетировала этот разговор весь день, проговаривая слова снова и снова.
— Опять? — он поморщился, с грохотом ставя чайник. — Может хватит? Я и так весь день как на иголках.
— Я продаю машину.
Чайник замер на полпути к раковине. Виктор медленно повернулся.
— Что?
— Продаю машину. Урезаем все расходы до минимума. И ты записываешься к психологу. К специалисту по игровой зависимости.
— Ты рехнулась? — он фыркнул, но в глазах мелькнула тревога. — Какой ещё психолог? Я что, псих по-твоему?
— Или я ухожу.
Тишина, повисшая на кухне, казалась осязаемой. Было слышно, как капает вода из крана — кап, кап, кап. Как тикают часы. Как гудит холодильник.
Виктор поставил чайник, оперся о столешницу. Его плечи поникли.
— Ты не уйдёшь, — в его голосе появились незнакомые нотки. Страх? Мольба? — Ты не бросишь меня. Мы же семья.
— Посмотри на меня.
Он поднял глаза. Ольга смотрела на него прямо, спокойно. В её взгляде не было ни злости, ни обиды — только усталость и решимость.
— Я больше не та женщина, которая верит в твои обещания. Я не стану смотреть, как ты разрушаешь нашу жизнь.
— Да пошла ты! — он оттолкнулся от столешницы, его лицо исказилось. — Думаешь, без тебя не справлюсь? Думаешь, ты тут самая умная?!
— Нет, — она покачала головой. — Я просто больше не хочу быть соучастницей.
Он смотрел на неё несколько секунд, затем усмехнулся — криво, зло.
— Ну и вали! Давай, беги! Как мамаша твоя от отца сбежала!
Ольга медленно собрала бумаги со стола. Сложила их в папку. Встала.
— Я люблю тебя, Витя. Но я больше не могу смотреть, как ты себя убиваешь.
Она вышла из кухни. Он не пошёл за ней.
Утро выдалось промозглым. Туман стелился по земле, превращая двор в размытое серое пятно. Ольга стояла у подъезда с чемоданом — старым, потёртым, купленным ещё в девяностые. В нём умещалась вся её жизнь: одежда, документы, фотоальбом с пожелтевшими снимками.
Андрей курил у машины, нервно поглядывая на окна. Он настоял, чтобы приехать за ней сам: "Мам, я не оставлю тебя одну. Не в такой момент".
Дверь подъезда скрипнула. Виктор вышел на крыльцо — помятый, небритый, в той же футболке, что и вчера. Достал сигарету трясущимися пальцами.
— Оль, — его голос был хриплым, будто простуженным. — Не делай этого. Мы же семья.
Она смотрела на него — и видела всё разом. Их первую встречу в парке. Свадьбу в дождливый октябрьский день. Рождение Андрюши. Переезд в эту квартиру. Двадцать три года надежд, разочарований, прощений.
— Были семьёй, — она говорила тихо, но каждое слово звенело в утренней тишине. — Пока я тянула всё на себе. Пока верила, что ты изменишься.
— Я могу измениться! — он шагнул вперёд. — Дай мне шанс! Последний...
— Последний шанс был год назад, — она покачала головой. — Когда ты проиграл деньги на Андрюшину учёбу.
Виктор замер с занесённой ногой. Сигарета в его пальцах дрожала, осыпая пеплом ступени.
— Мам, — Андрей тронул её за плечо. — Пора.
Она кивнула, взялась за ручку чемодана. Колёсики скрипнули по асфальту.
— Прощай, Витя.
Он остался стоять на крыльце — одинокая фигура в сером тумане. Когда машина тронулась, Ольга не стала смотреть в зеркало заднего вида.
Туман рассеивался. Впереди была пустота — страшная, неизвестная. Но впервые за долгие годы она чувствовала, что может дышать полной грудью.
— Знаешь, мам, — Андрей искоса глянул на неё, — ты молодец.
Она улыбнулась сквозь слёзы. За окном вставало солнце.