- Ирина, Ирина, я теперь знаю, в чём секрет красоты русских женщин.
Он смотрел на меня светящимися глазами и повторял:
- Я теперь знаю, я теперь знаю.
- Интересно. И в чём же?
Он глубоко вздохнул, набрал побольше воздуха и на мощном выдохе громко выпалил то, от чего многочисленные окружающие буквально замерли:
- В....
Воронеж. Советскому Союзу уже осталось не так много, перестройка семимильными шагает по стране, я каким- то боком попала под её тяжёлую поступь В результате меня ещё не лишили Ленинском стипендии, но почти что вышибли из комсомола, на горизонте маячил вопрос о моём отчислении. Похоже, всё затормозилось именно из-за этого отчисления, которое в обязательном порядке должно было последовать за лишением комсомольского билета. Выгонять отличницу, Ленинскую стипендиатку, как- то это не comme il faut. Ощутив себя "жертвой перестройки", я решила на учёбу забить и заняться собой и английским, благо наше общежитие давало для этого широкие возможности. Вместе с нами жили самые настоящие англичане, а что может быть лучшей практикой, чем языковая среда.
Я честно пошла к деканат и честно попросила, чтобы меня и ещё кого-то из однокурсниц поселили в комнату с двумя стажёрками из Англии. Такого варианта не оказалось, но был один даже круче: трое их и я. Получилось так, что по непонятным причинам одна девушка оказалась "лишней" и наотрез отказывалась жить ещё с какой-то иностранной и двумя русскими, чтобы неписанное правило "два на два" было соблюдено. Она непременно хотела, чтобы с ней в комнате был кто-то из соотечественников.
Начальство посовещалось и решило, что не смотря на мои недавние разборки по комсомольской линии, я всё ещё заслуживаю доверия, и мы стали жить вчетвером: я и три английские девушки, приехавшие стажироваться в русском языке после его двухгодичного изучения в британских университетах. Если начистоту, то стажироваться им особо было не в чем. Их свободное владение распространялось в основном на три слова "привь-еееет", "па-каааа" и "пасиба", так что у меня была уйма возможностей для собственной английской практики, пока я объясняла им элементарные вещи.
Сказав, что их было трое, я немного слукавила: Клэр (та самая третья девушка) попала к нам с "довеском". В его роли выступал долговязый молодой человек по имени Роберт, которого в глаза все звали Роби, а за глаза - disaster (катастрофа). Когда Клэр представляла мне Роби, она сказала, что они знакомы с детства, что их родители дружат много лет, что его сюда отпустили только на том условии, что она возьмёт над ним шефство, и будет постоянно за ним приглядывать. А вообще, он обычный английский молодой человек, из среднестатистической английской семьи (тут они с ним как-то странно переглянулись), вежливый и ненавязчивый. Исходя из этого, она хотела бы узнать моё мнение относительно того, может ли он время от времени (сказала бы честно - практически постоянно) появляться у нас в комнате (сказала бы прямо - торчать), и не будет ли мне мешать и так далее и так далее...
- А как, ты сказала, зовут твоего друга?
- Я зовут его Робик. Это его детское прозвище.
- Робик-Бобик - сострила я, но меня не поняли. Пришлось объяснять, что Бобик - это имя одной знакомой собаки, которая ходит как привязанная за своей хозяйкой. Совсем как Робик за Клэр.
С тех пор к прозвищу disaster добавилось русское, бытовавшее в основном в нашей комнате - Бобик. Оно ещё больше укрепилось с тех пор, как нам вопрос "А где Клэр?" наша соседка по комнате Джулия, на тот момент изучавшая приставки в русских глаголах и желавшая поразить заглянувших ко мне друзей их использованием, вместо того, чтобы ответить "Клэр ПРОгуливает Бобика", выдала "Клэр ВЫгуливает Бобика", вызвав гомерический хохот.
Робик- Бобик и впрямь был disaster. Он вечно влипал в какие-то истории, у него что-то ломалось, куда-то пропадало, вещи растворялись, деньги тоже. Клэр выдавала ему на еду, на карманные расходы, проверяла, правильно ли он поставил будильник. В общем, отрабатывала высокое доверие родителей своего друга детства. Приехать в Воронеж накануне зимы Робик-Бобик умудрился в каком-то коротеньком полупердончике, без шапки и без перчаток. Впрочем, у других положение было не лучше, за исключением Джулии, которую тётя снабдила настоящей шубой из зимней белки, купленной когда-то её мужем на каком-то пушном аукционе то ли на Аляске, то ли в Греции (за давностью лет никто уже вспомнить не мог). Эту шубу потом долгими зимними вечерами носила Клэр, когда "выгуливала Бобика". Сама Джулия предпочитала в холода сидеть в общежитии.
Надо утеплить, а то замёрзнут, - решили мы, но это было не так и просто. С шапками и шарфами всё было понятно. Все мы в ту пору вязали, шерсть продавалась. Правда, тогда её самим надо было сматывать в клубки, так что о том, как наши англичане сидели с протянутыми руками, обвязанными шерстью, и водили ими туда-сюда, ещё отдельная история. А вот с остальным была полная засада. В магазинах той поры найти что-то приличное было совершенно невозможно, поэтому Робику досталась ... телогрейка, которая вызвала в нём какой-то мало объяснимый приступ радости, так она ему понравилась. Как маленький ребёнок, которому только что подарили первые резиновые сапоги, и он готов в них идти даже в "ясный похожий сентябрьский денёк", так Робик-Бобик готов был повсюду ходить в своей любимой телегрейке и солдатком треухе, который ему подарил кто-то из наших старших сокурсников, прошедших армию.
Немного отвлекаясь от темы, сразу же скажу, что к работе с иностранными стажёрами в нашем университете всегда относились очень серьёзно. Помимо практических занятий и лекций, для них была подготовлена обширная культурно- воспитательная программа с посещением музеев, театров и кино. Им даже выдавали билеты на дефицитные гастрольные туры наших тогдашних звёзд и театральных трупп. Не скажу, чтобы все приехавшие горели желанием это всё посещать, чем мы беззастенчиво пользовались, время от времени прорываясь на что-то дефицитное.
И вот Робик-Бобик в качестве жеста признательности за моё терпение пригласил меня в театр на свободный билет кого-то из своих соотечественников. В означенный вечер в вестибюле общежития меня дожидались двое: он и его телогрейка. Мы пришли тоже вдвоём: я и новое пальто с двойным песцовым воротником, который, по мысли дизайнера (моей мамы) можно было носить как традиционно, так и в качестве боа, накинув оное на плечи (театр всё-таки).
Увидев меня в таком прикиде, мой кавалер ахнул и разразился комплиментами. Вот тут и прозвучала та самая моментально ставшая популярной в нашем общежитии фраза:
- Ирина, Ирина, я теперь знаю, в чём секрет красоты русских женщин.
- Интересно. И в чём же?
- В... МЕХАХ! Их красота в МЕХАХ!
Вечер - довольно шумное время в вестибюле студенческого общежития: все куда-то идут, все кого-то ждут. И тут весь этот гудящий муравейник замер, переваривая отчётливо и громко произнесённую фразу: КРАСОТА РУССКИХ ЖЕНЩИН - В МЕХАХ! ...
В то время все мы были очень молоды, и нам было совершенно не интересно, кто откуда и кто кому кто. Гораздо позднее я узнала, что Роберт был в каком-то дальнем, но все-таки родстве с королевской фамилией, и когда он рассказывал нам о том, какие в Шотландии конюшни, описывал одну из принадлежавших его семье, а когда заходила речь о церемониалах в Букингемском дворце, то опирался на собственный опыт. Мне стало совершенно понятно, почему когда разговор касался жизни обычных англичан, они так переглядывались с Клэр, но тогда же у меня возник другой вопрос: а вот интересно, какое впечатление на его дальних родственников произвела телогрейка, в которой он прибыл из Воронежа в свой туманный Альбион?
Впрочем, к сегодняшнему рассказу это имеет весьма отдалённое отношение.
А вот мой рассказ о нашем университете имеет:
А это о том, по каким признакам нас, русских женщин, вычисляют за границей: