Тихо играла музыка. За окном уже стемнело, и жёлтый свет торшера создавал в гостиной уютный полумрак. Марина в который раз поправила салфетки, стараясь, чтобы складки легли идеально ровно. Руки предательски дрожали — как всегда, когда они принимали гостей.
Сегодня был особенный вечер. Тридцать лет совместной жизни с Олегом. Она так старалась: весь день готовила его любимые блюда, украсила стол, даже купила новую скатерть — кремовую, с едва заметным узором. Всё должно быть безупречно.
— Мариш, ну где там твой супчик? — голос Олега, как всегда, звучал с легкой насмешкой. — Люди ждут.
Она поспешно понесла супницу к столу. Наталья Петровна, их соседка, участливо улыбнулась:
— Давайте помогу...
— Не нужно! — Марина почти испуганно прижала супницу к груди. Она знала: если хоть капля прольётся, Олег будет недоволен. А когда он недоволен...
Разлила суп по тарелкам — осторожно, стараясь не расплескать. Села на своё место, украдкой глянула на мужа. Олег демонстративно помешивал суп, его породистое лицо приняло брезгливое выражение.
— Опять пересолила, — он тяжело положил ложку. — Ты хоть раз можешь нормально приготовить?
Гости неловко переглянулись. Все они были здесь не впервые, все знали, что сейчас будет: Марина промолчит, опустит глаза, может быть, пробормочет извинения...
Но что-то вдруг оборвалось внутри. Тридцать лет. Тридцать лет унижений, насмешек, постоянного страха сделать что-то не так. Тридцать лет попыток угодить человеку, который никогда не будет доволен.
— Я не позволю тебе больше вытирать об меня ноги.
Её голос прозвучал неожиданно громко в внезапно наступившей тишине. Даже музыка, казалось, стихла.
Олег медленно поднял глаза от тарелки. На его лице появилась снисходительная усмешка:
— Ты чего, Мариш? В гости людей позвала, а теперь спектакль устраиваешь?
Но она уже не слышала. Руки больше не дрожали, когда она развязывала фартук. Движения стали чёткими, уверенными — будто не она только что суетилась над столом, боясь пролить каплю супа.
— Тридцать лет, — её голос звучал спокойно, почти задумчиво. — Знаешь, сколько раз я пыталась посчитать, что сделала не так? Почему ты никогда... никогда не мог просто сказать "спасибо" или "вкусно"? Я думала, может, правда со мной что-то не так?
Она аккуратно сложила фартук — привычка к порядку никуда не делась — и положила его на спинку стула.
— Марина, прекрати этот цирк, — в голосе Олега появились металлические нотки. — Ты позоришь нас перед людьми.
— Нет, — она покачала головой. — Это ты позоришь себя. Каждый раз, когда унижаешь меня. Каждый раз, когда делаешь вид, что я пустое место. Но я больше не буду это терпеть.
Она развернулась и пошла в спальню. Шаги её были легкими — словно груз тридцати лет наконец упал с плеч.
Уже в дверях она обернулась:
— Простите, — она слабо улыбнулась гостям. — Праздник отменяется.
За окном хлестал дождь. Марина сидела на кухне у Светы и никак не могла согреться — колотило изнутри, хотя батареи жарили вовсю, а из духовки тянуло теплом и корицей.
— На вот, глотни, — Света плеснула в чай коньяка. — Зубы стучат же.
— Не надо, я...
— Надо-надо. Чтоб руки перестали дрожать.
Старый кот Светы запрыгнул Марине на колени, и она машинально начала его гладить. Мягкая шерсть под пальцами успокаивала.
— Представляешь, — она невесело усмехнулась, — первый раз за тридцать лет не думаю, что там у него на ужин. Всегда ведь как было? В шесть домой лечу, чтоб успеть. А вдруг задержусь — и начинается: "Где шлялась? Почему холодное? Кто тебя ждать будет?"
Телефон на столе в очередной раз завибрировал. "Олег". Марина перевернула его экраном вниз.
— Двадцать три пропущенных, — она покачала головой. — Никогда столько не звонил. Даже когда я в больнице лежала с воспалением лёгких.
Света фыркнула:
— Ещё бы! Впервые в жизни его драгоценное величество не получило желаемого. Вот и бесится.
В духовке что-то булькнуло. Света метнулась проверять пирог, загремела противнем. Запах яблок и корицы стал сильнее.
— Знаешь, что самое обидное? — Марина отхлебнула чай. Коньяк разливался внутри теплом, дрожь потихоньку отпускала. — Я ведь любила его. Правда любила, Светк. Когда поженились — он же другим был. Цветы дарил, в кино водил...
— А потом решил, что никуда ты не денешься.
— Ага. И началось. То не так, это не эдак... А я всё оправдания искала. Может, устал? Может, на работе проблемы? Может, я действительно что-то не так делаю?
Света со стуком поставила перед ней тарелку с пирогом:
— Хватит. Съешь лучше. У меня от этих разговоров уже десять лет изжога.
Марина благодарно улыбнулась. Света всегда так — за внешней суровостью прячет заботу. Сколько раз она порывалась сказать Олегу всё, что о нём думает... Но Марина просила не вмешиваться. Боялась скандала. Боялась, что станет только хуже.
А теперь что? Хуже уже не будет.
Пирог таял во рту. Кот мурлыкал на коленях. За окном моросил дождь. И впервые за много лет на душе было... спокойно? Пусто? Она ещё не разобралась. Но точно не страшно.
— Светк, — она отложила вилку. — А что дальше-то? Куда мне теперь?
— А куда хочешь, — подруга пожала плечами. — Первый раз в жизни можешь сама решать. Не Олег, не свекровь, не кто-то там ещё — ты сама.
Олег стоял на лестничной площадке, теребя целлофан букета. Розы. Её любимые жёлтые розы — надо же, запомнил. За тридцать лет всего второй раз принёс цветы.
Марина смотрела на него через щёлку приоткрытой двери. Похудел. Щетина, костюм помятый. А главное — глаза растерянные, будто не верит до сих пор.
— Ну что ты как не родная? Впусти.
Она молча покачала головой. От него пахло виски — видно, набирался храбрости.
— Мариш, ну хватит дурить. Две недели уже... Давай как было. Я же без тебя не могу.
— Как было? — она сама удивилась, до чего спокойно прозвучал голос. — Чтобы я снова боялась лишнее слово сказать? Чтобы ты опять на кухне командовал: это пересолила, это недожарила?
Он дёрнул щекой:
— Брось, когда это я командовал? Просто говорил, если что не так.
— Тридцать лет говорил. А я тридцать лет в зеркало смотрела и думала — может, правда такое чучело? Может, и впрямь ничего не умею?
— Да что ты...
— А потом Светка пирог испекла. Знаешь, я полночи проревела. Потому что поняла — я ведь точно так же готовлю. Даже лучше. Просто ты никогда не хотел этого замечать.
Олег шагнул ближе. От него разило спиртным.
— Ты без меня пропадёшь. На одну пенсию много не разгуляешься. Думаешь, кому ты нужна в твои годы?
Раньше от таких слов внутри всё леденело. А сейчас...
— Знаешь, что я поняла за эти две недели? — она грустно улыбнулась. — Лучше быть одной, чем с человеком, который тебя не ценит.
— Мариш...
— Прощай, Олег.
Дверь мягко закрылась.
Он ещё долго стоял на площадке. Сквозь тонкие стены слышно было, как нервно мнёт целлофан. Потом выругался — зло, с надрывом. Затопал вниз по лестнице.
А Марина прижалась спиной к двери и разревелась. Горько, навзрыд — как не плакала все эти годы. Выплакивала страх, обиду, тридцать лет унижений. И с каждой слезинкой становилось легче.
Где-то в глубине души она знала — он ещё вернётся. Не раз попытается достучаться, уговорить, надавить на жалость.
Но она больше не откроет.
Привокзальное кафе пахло свежей выпечкой и кофе. Марина грела руки о картонный стаканчик, поглядывая на электронное табло. До поезда оставалось полчаса.
— В Питер? В твои-то годы? — так и слышался голос Олега. — Да кому ты там нужна?
Раньше бы съёжилась, начала оправдываться. А сейчас... В сумке лежал билет в купе и путеводитель, который Светка подарила. На обложке — разводные мосты, Исаакий, Петергоф. Всю жизнь мечтала увидеть.
Телефон тренькнул. Олег. Четвёртый раз за утро.
"Мариша, ну перестань дурить. Вернись. Я всё прощу".
Прощу? Она усмехнулась. Он даже сейчас не понимает. Думает, это как раньше — поскандалит и смирится.
В последний раз глянула на экран и решительно удалила чат. Следом — фотографии, где они вместе. Оставила только одну — их свадебную. Молодые, счастливые. Она в белом платье, он в костюме с гвоздикой в петлице. Пусть будет. Как напоминание — люди меняются. И не всегда в лучшую сторону.
По радио запел Антонов: "Мечты сбываются и не сбываются..." Марина вздрогнула. Их песня. На первом свидании под неё танцевали.
— Ваш кофе остынет, — участливо сказала официантка.
— Ничего. Я новый возьму.
Раньше не позволяла себе такой роскоши — второй кофе. Всё копейки считала, боялась лишнее потратить. А теперь... Теперь она наконец-то учится жить для себя.
За окном объявили посадку. Марина встала, одёрнула новое платье — синее, с белым воротничком. Олег такие терпеть не мог, говорил — как школьница. А ей нравится.
В спину ударил весенний ветер, растрепал волосы. Она не стала их приглаживать. Пусть. Она больше не будет бояться быть собой.
Вагон встретил теплом и приглушённым светом. Марина нашла своё место у окна, достала путеводитель. Разводные мосты ждут.