Довольная собой, что успела сегодня сделать все, что задумано, Ольга шла и мурлыкала про себя песенку. Радовало ее то, что немцы редко появлялись в деревне. Стоит она вдалеке от больших дорог, до станции больше 30 верст, это если напрямки. А если по дорогам так и все сорок будет. А к ним на Выселок, так и вообще не появляются.
Только полицаи ходят, допытываются, не прибился ли кто чужой в деревню. Партизан боятся. Бабы говорили, что партизаны в лесах за станцией отрядом встали. Правда это или нет, никто не знал. А здесь откуда им взяться. Леса то и то настоящего нет, Километра два вглубь леса зайти, а там трясина начинается и тянется она Бог знает докуда.
Много страхов Ольга наслышалась про эти трясины. Говорили, что раньше нечистая сила заманивала людей, что за грибами да ягодами в лес ходили, в болото. Уйдут и все, больше и не видели их. И деревенские не то что к болоту, в лесок этот перестали ходить. Только по самой опушке, да и то не все.
Серафима у себя дома слыла травницей, другие ее и колдуньей называли. Но все знали, что плохого людям она ничего не делает. Может и колдует, так про это никто ничего не знает. И здесь, на Выселке, Серафима принялась травы целебные собирать. Ольга тоже была к этому приучена с детства. Знала, какую травку когда брать можно, когда она целебной становится. Только вот от того, что Настенка маленькая, приходилось им по одиночке ходить. Чего ребенка в лес таскать.
Уже в первый год про них в Спасском слава прошла, что лечить умеют. Да Серафима и не скрывала этого. Хоть какое то подспорье. У людей денег нет, приносили, что могли. Цену Серафима не назначала. Принесут, спасибо, а не принесут, так тоже ладно. Время такое. Немцы как пришли, все запасы у людей повытаскивали, скотину со дворов увели. Даже кур, и тех переловили. Голодать люди начали. А от голода хворей только больше.
Дома Настенка увидела мать, затопала к ней, ручки вперед тянет. Соскучилась за день. Смотрит Ольга, мать что то невеселая.
- Мам, ты чего?
- Ох, Олюшка. Степка приходил. Всех переписывал, кто в деревне живет. И на что им эти списки понадобились.
Ольга задумалась. Ничего хорошего это не сулило. Не иначе как опять в Германию людей угонять будут. Было уж один раз. Приехали на двух машинах. В Спасском по всем домам прошли, вытолкали молодых баб, девок, подростков, загрузили в машины и увезли. Рев такой стоял, что на Выселке слышно было. К ним на Выселок тогда машина не заехала. Видно решили, что тут одни старики живут. Только тогда никакие списки не составляли. Всех подряд брали.
А еще волновало Ольгу, что больно зачастил этот Степка на Выселок. Раньше два полицая приходили. Один уж совсем в годах, старше Серафимы. Другой моложе немного. Да и бывали они тут совсем редко. А потом что то у них там сменилось и на Выселок стал приезжать Степан. Здоровый парень, а глаза так и бегают, сдловно высматривает что то.
Как то приехал этот Степка на тарантасе.. Как и раньше прошел по всем избам, справился нет ли пришлых людей. Увидел траву, что сушилась во дворе.
- Кому это ты сено накосила? - справился он у Серафимы.
- Так не сено это, трава сухая. Знаешь, чай, что людей лечу травами.
- Колдунья что ли?
- Что ты, милок. Какая колдунья. Испокон веков, чай, люди травами лечились.
Степка посмотрел в сторону Ольги. Ну успела она приготовиться к встрече. Обычно завязывала платок пониже, почти закрывала глаза, прятала волосы. А тут предстала перед ним с распущенными до пояса черными волосами, глаза как два уголька горят. Хоть и успела она завязать платок, да из под него все одно такая красота выглядывает.
- Бабка, а дочь то твоя не еврейка, не цыганка? Уж больно черна.
Степка знал, что хозяева с такими не церемонятся и не хотел, чтоб его обвинили в укрывательстве.
- Да что ты, Степан. Русские мы . Нету в нас ни цыганской, ни еврейской крови.
- Ну смотри, да не ходи развязка то, - кивнул Степка в сторону Ольги. - Хозяева ведь разбираться не будут.
С этими словами он тогда и ушел. Ольга выдохнула. Думала что уж все, заберет он ее с собой и Настенку.
Мать ей рассказывала. Бабушка была наполовину цыганка, на половину молдаванка, а замуж ее взял русский мужик, украл из табора. Серафима то в отца уродилась, не сказать что беленькая, но и не цыганка. А вот дочка видимо в ту родню пошла. Выросла черноглазая красавица, волосы, что вороново крыло.
Как Ольга подросла, парни возле нее табунами виться начали. Из всех своих ухажеров выбрала Ольга Николая. Уж такая любовь у них была. Свадьбу сыграли. Жить бы да радоваться. Только вот ребеночка им Бог не давал.
Чего Серафима не делала, и травами то разными ее поила, и к бабкам возила, и сама то ей живот правила, на место ставила. Но все равно не получалось ничего.
- Видно грехов на мне много, сказала мать Ольге. - Из за моих грехов ты страдаешь. Мне видно надо свои грехи отмаливать.
Дала она тогда обет, что будет целый год по церквям ходить, ребеночка для дочки вымаливать.
В те годы церкви то где, где оставались. Все поразорили. Но Серафима не отступилась. Попросила прощения у мужа своего, что оставляет его на год да и парнишку, который уж тоже женихаться начинал. Из деревни в деревню шла пешком, молилась у часовенок, что встречались на пути. В церквях прислужницей останавливалась. И так из одного места в другое.
Она и сама не знала, какой великий грех отмаливает, может свой, а может материнский. Но сердце подсказывало Серафиме, что так надо делать. Прошел год. Вернулась она домой. Обняла свою Олюшку.
- Ну вот, что могла, я сделала. Теперь ждать будем.
Ольга не очень то верила в затею матери. Время такое было. В школе внушали, что Бога нет. Она даже не говорила никому, куда мать делась. Боялась, что смеяться над ней будут, а мать так вообще сумасшедшей назовут. Это ж надо подумать. Семью бросила и молиться пошла.
Но прошло время и Ольга пришла к матери с покаянием, со слезами. Ведь случилось то, чему она не верила и даже иногда посмеивалась над матерью. Носит она ребеночка под сердцем. Вымолила его Серафима.
Николай нарадоваться не мог. Столько лет прожили, а тут такое чудо случилось. В положенное время родила Ольга долгожданную Настену. Случилось это десятого июня. Тогда никто и подумать не мог, что через двенадцать дней нагрянет такая беда, что омрачит радость от рождения Настеньки. А Ольге в ту пору двадцать восемь лет уж было.
Война шагала на восток. Быстро, страшно. Мужчины в семье, даже младший брат, которому только девятнадцать лет исполнилось, пошли на войну добровольцами, не дожидаясь повесток. Николай умолял жену сразу же уехать подальше от дома, от войны. Но так страшно было это сделать, все бросить, годами нажитое, и пуститься в неизвестность. И жила еще надежда, что остановят немца. Не могут допустить, чтоб он так далеко прошел.
Надежда таяла с каждым днем, время было опущено, не успели уехать от войны. Настигла она это маленькое семейство. Третий год идет, как война началась. Что делается в мире женщины не знали. Было время, что с самолетов листовки немцы разбрасывали, что Москву взяли. Да потом вдруг приутихли. В деревне разные слухи ходили.
И вот теперь эти списки. Что за этим последует. Страшно думать даже было. Чтобы зря не испугать мать, Ольга улыбнуться себя заставила.
- Ну чего нам раньше времени переживать. Может порядок решили навести. Документов то никаких не осталось. Все сгорело, когда сельсовет сожгли. Новой власти, видишь, он не понравился. Давайте лучше поедим. Вон и Настенка, чай, есть хочет.
Ольга подошла к рукомойнику, висящему на стене, смыла с себя соленый пот с лица, с шеи, с рук. Серафима поставила на стол блюдо с похлебкой, забеленной молоком. Остальное молоко Нестене в кружке. Картошки давно уж не было. Зато травы полно, какой хочешь. Еще Ольга ходила к болоту, выкапывала там земляные орехи. Вот из них да из травы разной и варили похлебку. Траву на зиму тоже запасли. Весь чердак был увешан вязанками сухих трав.
После того, как поели, взяла Ольга ведро воды, травы свежескошенной охапку, горшочек для молока. На конце усада в полуразвалившейся банешке прятали они свою Белку от ненужных глаз. Банька далеко от дома стоит, если и заблеет коза, слышно не будет. Белка услышала знакомые шаги, голос, начала ласкаться.
Только рано утром, когда солнышко еще вставать собирается, выпускала Ольга козу на лужок погулять. Полицаи в такую рань сюда не заглядывают. А ведь животинке тоже надо белый свет, хоть немного, да увидеть. Ольга вылила воду в выдолбленную колоду, положила траву в ясли. Потом она примостилась на чурку, подоила козу.
Пусть хоть и немного доставалось козе солнечного света, да сочной травы, но летом молока она давала побольше. Настене вдоволь его хватало. Может поэтому, несмотря на скудное питание, девочка росла здоровенькая и не болела.
Дома отлила Ольга в кружку парного молока. Спать будет укладывать Настену и даст ей перед сном. А остальное молоко спустила в под пол, чтоб ненароком не попало на глаза полицаю. А то узнает про козу, да уведет ее. Скажет, что немцам надо. А кто знает, как распорядится. И ведь слова против не скажешь.