Мне приходилось, и не раз, встречать сравнение «Штосса» с пушкинской «Пиковой даме»: в обоих произведениях находим страсть к игре, доводящую до безумия. Но так ли уж они похожи? Давайте вспомним пушкинского героя.
Германн с самого начала одержим идеей разбогатеть. Он «твёрдо убеждён в необходимости упрочить свою независимость», а единственным средством для этого считает обладание богатством. Унаследовав от отца лишь «маленький капитал», он не позволяет себе, как говорит сам, «жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее». Однако, «будучи в душе игрок», мечтает о крупном выигрыше, который должен ему это богатство принести. Вспомним, что он «ночи просиживал за карточными столами и следовал с лихорадочным трепетом за различными оборотами игры». Вероятнее всего Германн изучает все пути к возможному выигрышу. Вспомним его сон: «Ему пригрезились карты, зелёный стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно, и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман». Он, «имея сильные страсти и огненное воображение», до какого-то времени мог смирять себя, однако «анекдот о трёх картах сильно подействовал на его воображение и целую ночь не выходил из его головы» именно из-за возможности осуществить мечту. Его стремление узнать «три верные карты» заставляет искать средства узнать тайну графини, не считаясь ни с чем и ни с кем.
Мы не знаем, каким образом собрал он деньги, огромные по тем временам (сорок семь тысяч), которые поставит на карту в первый вечер. Вероятно, это всё, что у него есть (Пушкин указывал, что он «жил одним жалованьем», не только не тратя отцовский капитал, но «не касался и процентов»). Как все, конечно, помнят, в первые два вечера ему сопутствует успех, но в третий он проигрывает всё («Германн вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама»).
Пушкин завершит рассказ о Германне сообщением о его сумасшествии: «Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: "Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!.."». Но мне кажется, что и до этого он пребывал не в здравом рассудке: недаром же его будут преследовать зримые образы трёх карт: «Тройка, семёрка, туз — скоро заслонили в воображении Германца образ мёртвой старухи. Тройка, семёрка, туз — не выходили из его головы и шевелились на его губах». И одна навязчивая идея – «воспользоваться тайной, которая дорого ему стоила». Да и сам приход к нему явление призрака графини описан так, что мы толком и не поймём, что это было: действительное явление или бред больного воображения.
Повторю ещё раз, что вся сюжетная линия «Пиковой дамы» (именно пушкинской повести – прошу не путать с оперой П.И.Чайковского!) строится именно на стремлении к богатству.
А что у Лермонтова?
Да, его Лугин в какую-то минуту «решился играть, пока не выиграет; эта цель сделалась целью его жизни: он был этому очень рад». Более того, «он уже продавал вещи, чтоб поддерживать игру; он видел, что невдалеке та минута, когда ему нечего будет поставить на карту». Но что послужило тому причиной?
Давайте проследим за ходом событий. В первую ночь Лугин, проиграв свой золотой, требует: «Еще талью!» — но получает отказ (причём поразительна авторская фраза – «Оно покачало головою», как будто ещё больше подчёркивающая нереальность происходящего: оно - явление? привидение?). При этом ему сказано: «В середу», — на что последует бурная реакция: «А! в середу! — вскрикнул в бешенстве Лугин; так нет же! — не хочу в середу! — завтра или никогда! слышишь ли?»
Чем руководствуется Лугин, настаивая на продолжении игры в следующую ночь? Мне сразу вспоминается другой лермонтовский герой: «Мне это надоело, и я вышел, твёрдо решившись достать ключ этой загадки». Думаю, что таковы же и намерения Лугина. «Ему было досадно, обидно, что он проиграл!..» Однако, скорее всего, это сожаление не о деньгах («он имел независимое состояние»), а о том, что не удовлетворил своё любопытство, не проник в тайну.
Очень интересны его мысли в ожидании следующей ночи. Здесь и какое-то торжество, что настоял на своём: «Однако ж я не поддался ему! — говорил он, стараясь себя утешить: — переупрямил. В середу! — как бы не так! что я за сумасшедший! Это хорошо, очень хорошо!.. он у меня не отделается». И снова рассуждения о загадочном явлении: «А как похож на этот портрет!.. ужасно, ужасно похож! — а! теперь я понимаю!..» И, наконец, пробудившийся интерес к ставке старика: «Однако я не посмотрел хорошенько на то, что у него <в> банке! — думал он, — верно что-нибудь необыкновенное!»
Всего случившегося, конечно, достаточно, чтобы Лугин «с лихорадочным нетерпением дожидался вечера». А вечером происходит необычное…
И вот здесь позволю себе немного вернуться к уже написанному. Я думаю, мои читатели помнят мучительную работу Лугина над женской головкой, которую он «перерисовывал в других видах и не мог остаться довольным», так как она всё время «поражала неприятно чем-то неопределённым в выражении глаз и улыбки».
Вспоминает Лермонтов и его «достаточно фантастическую любовь к воздушному идеалу, любовь самую невинную и вместе самую вредную для человека с воображением».
И всё это вдруг находит своё отражение в удивительных явлениях, начинающих представляться Лугину.
Вспомним: когда в первую ночь старик указал на нечто, находящееся у него в банке, Лугин лишь «с отвращением отвернулся», увидев, что «возле него колыхалось что-то белое, неясное и прозрачное». На вторую же ночь он увидит, что за «мёртвой фигурой» старика «подвигалась другая, но до того туманная, что Лугин не мог рассмотреть её формы».
Несколько меняется начало игры. В первый вечер, достав колоды, странный старик предложит: «Не угодно ли, я вам промечу штосс?» На второй он попросту садится за стол и «приготовился метать, по-видимому, не ожидая от Лугина никакого сопротивления; в его глазах блистала необыкновенная уверенность, как будто они читали в будущем». А Лугин, «остолбеневший совершенно под магнетическим влиянием его серых глаз, уже бросил было на стол два полуимпериала», но вдруг, как будто опомнившись, готовится сопротивляться! Он потребует: «Хорошо... я с вами буду играть — я принимаю вызов — я не боюсь — только с условием: я должен знать, с кем играю! Как ваша фамилия?.. Я иначе не играю». И услышит насмешливое «Что-с?», вносящее ещё бо́льшую таинственность во всё происходящее…
Но в этот момент как будто оживает его «воздушный идеал», а «туманная фигура» на какое-то мгновение представляется вполне реальной: «В эту минуту он почувствовал возле себя чье-то свежее ароматическое дыхание; и слабый шорох, и вздох невольный, и лёгкое огненное прикосновенье. Странный, сладкий и вместе <болез>ненный трепет пробежал по его жилам»...
И меняется всё!
**************
Уважаемые читатели! Ещё раз прошу всех (а одного – в особенности) не торопиться помещать в комментариях иллюстрации к произведениям.
К «Штоссу» с трудом нашла несколько иллюстраций – и вдруг вижу одну из них в комментарии! Ну почему вы так ко мне относитесь?
Прошу не обижаться, но в следующий раз, увидев нужные мне иллюстрации в комментарии, сразу их удалю.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Оглавление" по циклу здесь
Карту всех публикаций о Лермонтове смотрите здесь
Навигатор по всему каналу здесь
