Главный герой неоконченной повести Лермонтова – Лугин; мне приходилось встречать мнение, что в его образе Лермонтов изобразил самого себя. Думаю, это не совсем верно. Какие-то черты автора, бесспорно, в герое присутствуют; мне кажется, в частности, вот это: «Несмотря на то, что в странном выражении глаз его было много огня и остроумия, вы бы не встретили во всём его существе ни одного из тех условий, которые делают человека приятным <в> обществе». Однако в этой же характеристике мы встретим и совсем иное.
Лермонтов делает своего героя художником – во время пребывания в Италии «он пристрастился к живописи; природный талант, сжатый обязанностями службы, развился в нём широко и свободно под животворным небом юга, при чудных памятниках древних учителей. Он вернулся истинным художником». Но тут же замечание: «В его картинах дышало всегда какое-то неясное, но тяжёлое чувство: на них была печать той горькой поэзии, которую наш бедный век выжимал иногда из сердца её первых проповедников». Если продолжать параллели с личностью автора, то, конечно, мы вспомним о таланте Лермонтова-живописца. До нас дошло немало его картин, акварелей, рисунков (хотя, по-видимому, многое оказалось потерянным). Но можно ли говорить о «тяжёлом чувстве», вызываемом картинами Лермонтова? Вот, к примеру, акварель из походного альбома Лермонтова, посвящённая траурной церемонии, - «При Валерике. Похороны убитых». Грустная, без спора. Но оставляет ли она «тяжёлое чувство»? Мне кажется, всё же нет. Скорее, светлую грусть.
А если мы обратимся к лермонтовским пейзажам (к слову, он даже не упоминает, в каком жанре писал свои картины Лугин), то увидим, как мне представляется, просто свет и гармонию:
А дальше будет подчёркнуто, что Лугин, не верящий в возможность истинной любви к себе, о любви мечтает, но, как пишет автор, это «достаточно фантастическая любовь к воздушному идеалу, любовь самая невинная и вместе самая вредная для человека с воображением». Этот свой идеал он пытается воплотить на холсте, но не может: Лермонтов подробно опишет «эскиз женской головки», которая, «несмотря на прелесть рисунка и на живость колорита», «поражала неприятно чем-то неопределённым в выражении глаз и улыбки; видно было, что Лугин перерисовывал её в других видах и не мог остаться довольным, потому что в разных углах холста являлась та же головка, замаранная коричневой краской».
Таким образом, перед нами человек «странный» (если вспомнить название другого лермонтовского произведения), прячущий от окружающих свои мечты, свои устремления… и, несомненно, свою нежность и ранимость (он ведь и талант свой прячет – «одни только друзья имели право наслаждаться его прекрасным талантом»), о которых никто не догадывается.
Он явно далеко ещё не стар, но уже успел пережить много тяжёлого: позднее мы прочтём, что он плачет, вспомнив, «как часто бывал обманут, как часто делал зло именно тем, которых любил, какая дикая радость иногда разливалась по его сердцу, когда видел слёзы, вызванные им из глаз, ныне закрытых навеки»; он делает для себя суровый вывод, от которого «ему стало так больно! так тяжело!» – «он недостоин был любви безотчётной и истинной».
И застаём мы Лугина в достаточно сложную минуту: он жалуется Минской на «сплин», который выражается в весьма странном восприятии окружающих: «Вообразите, какое со мной несчастье: что может быть хуже для человека, который, как я, посвятил себя живописи! — вот уже две недели, как все люди мне кажутся жёлтыми, — и одни только люди! добро бы все предметы… Так нет! всё остальное как и прежде; одни лица изменились; мне иногда кажется, что у людей вместо голов лимоны». Напомню, что жёлтый цвет традиционно связывают с безумием… Лермонтов упомянет «признаки постоянного и тайного недуга» на лице Лугина, скажет, что «он три года лечился в Италии от ипохондрии».
Этот разговор – по существу, завязка произведения. Почему решает признаться Минской? Автор укажет на их духовную (и только!) связь: «Он бывал часто у Минской: её красота, редкий ум, оригинальный взгляд на вещи должны были произвести впечатление на человека с умом и воображением. Но любви между ними не было и в помине».
И он ей почти признается («Вам это можно сказать, вы надо мною не будете смеяться»): «Знаете ли, что я начинаю сходить с ума?» И расскажет о странных (что это? видения? галлюцинации?) вещах, навязчивых идеях: «Вот уже несколько дней, как я слышу голос. Кто-то мне твердит на ухо с утра до вечера — и как вы думаете что? — адрес: — вот и теперь слышу: в Столярном переулке, у Кокушкина моста, дом титюлярного сове<тника> Штосса, квартира номер 27. — И так шибко, шибко, — точно торопится... несносно!..»
Интересно что признание это прозвучит после того, как «заезжая певица» споёт «балладу Шуберта на слова Гёте: "Лесной царь"», где речь идёт тоже о странных голосах, о необъяснимых явлениях.
Нет, Минская не будет смеяться, но, хоть и не заметит, как побледнел её собеседник, попытается помочь ему, предложив сначала прозаическое объяснение («У вас кровь приливает к голове, и в ушах звенит»), а затем и средство для успокоения: «Идти к Кокушкину мосту, отыскать этот номер, и так как, верно, в нем живёт какой-нибудь сапожник или часовой мастер, — то для приличия закажите ему работу».
Минская практически уверена, что подсказанное ею решение поможет преодолеть навязчивые видения. Если поначалу она не прочь и пококетничать, как истинно светская женщина (не случайно же полушутя посоветует влюбиться в неё, с взглядом, в котором автор читает что-то вроде «мне бы хотелось его немножко помучить!»), то затем тревога Лугина возбудит в ней сочувствие: «"И, возвратясь домой, ложитесь спать, потому что... вы в самом деле нездоровы!.." — прибавила она, взглянув на его встревоженное лицо с участием».
Но, разумеется, ей и в голову не может прийти дальнейшее развитие событий.
Недаром Петербург называют подчас самым мистическим городом России. Именно в нём происходят события многих произведений, где так или иначе проявляются какие-то сверхъестественные силы, - это и «Пиковая дама», и «Уединённый домик на Васильевском»… И «Штосс», без всякого сомнения, стоит в этом ряду.
В начале следующей главы мы увидим Лугина на Кокушкином мосту. Очень интересна авторская ремарка – «повеся голову, он шёл неровными шагами, как будто боялся достигнуть цель своего путешествия или не имел её вовсе». Несмотря на опасения, он идёт вперёд. И позднее Лермонтов объяснит нам: «Но бывают случаи, когда таинственность предмета дает любопытству необычайную власть: покорные ему, подобно камню, сброшенному с горы сильною рукою, мы не можем остановиться — хотя видим нас ожидающую бездну».
Лугин неясно представляет себе, что может его ожидать. Но он начинает свой путь навстречу «ожидающей бездне».
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Оглавление" по циклу здесь
Карту всех публикаций о Лермонтове смотрите здесь
Навигатор по всему каналу здесь