Начало здесь. Глава 1.
Зина вся обратилась в слух. В висках от напряжения глухими ударами пульсировала кровь. Шаги, раздававшиеся за спиной, вдруг перешли на бег. Девушка шла, не изменяя скорость, сжав почему-то побелевшие кулаки. Несколько мгновений, и молодой мужской голос раздался рядом.
- Зин, привет, - теперь шаги раздавались в такт её шагам.
Она повернула голову и увидела запыхавшегося Лёнчика.
- Привет, - бесцветным голосом сказала девушка.
- Ну и быстро же ты ходишь, спортсменка. Устал тебя догонять, - Лёня сунул руки в карманы джинсов. – Может, пожалеешь меня, сбавишь ходу? – даже не глядя на парня, Зина по интонации понимала, что он улыбается.
- А нам разве по пути? – не сбавляя темпа, бросила Зина.
- Ну, нет, так нет, - уже без улыбки сказал Лёня. – Ты, Зин, далеко живёшь?
- Нет, не далеко, - девушка смотрела вперёд, пытаясь поскорее дойти до следующего желтоглазого фонаря.
Пауза сопровождалась синхронными звуками шагов, быстро растворяющимися в остывающем весеннем воздухе.
- Ты чё такая молчаливая, Зин, а, Зин? Рассказала бы хоть чего? – Лёня зашёл на несколько шагов и повернулся лицом к девушке, продолжая идти спиной вперёд.
Она резко остановилась, почувствовав оцепенение во всё ещё сжатых ладонях.
- Я с чужими парнями не разговариваю, - несмотря на присутствие алко_голя в затуманенном мозгу, некоторые мысли были абсолютно чёткими.
- Ты про Маринку что ли? – парень пристально всматривался в Зинино лицо.
- Да, я про Марину, - не отводя горящих недобрым огнём глаз, сказала она.
- Так мы с ней всё, больше не вместе. Да она и не узнает, что я тебя провожал, да, Зин? – он приблизился вплотную.
Вместе с ним в сознание девушки ворвался запах дешёвого одеколона, мужского пота, и ещё чего-то незнакомого, но мерзкого и вызывающего отторжение.
- Конечно, не узнает, потому что дальше я пойду одна. До свидания, - Зина обошла Лёню и пошла быстро-быстро, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.
- Да никому ты не нужна, рыжая! – не беспокоясь о нарушении ночной тишины, громко крикнул парень.
Зину будто ударили в спину. Она резко остановилась. Лицо её превратилось в страшную гримасу. Зина развернулась, и крикнула, вместе со словами выплёвывая накопившуюся боль:
- Сама знаю!
Лёня вздрогнул от неожиданности. «Вот ду_ра девка. Радовалась бы нормальной компании. Чего орать-то!»
Зина шла, пытаясь зареветь, освободиться, успокоиться. Но даже её слёзы не хотели выйти в этот жестокий мир. Получались только жалкие короткие пустые всхлипы. Тогда она ударила себя с размаху по одной щеке. Потом по другой. Зареветь не получалось. всё тело сотрясалось, мучимое запертой в ней никем не любимой душой. Тогда Зина вцепилась когтями правой руки в щёку, расцарапав себя до крови. От боли она закричала, зарыдала, слёзы потекли, разъедая свежие раны. Девушка, скривив губы, улыбнулась.
- Так тебе и надо. Ты никому не нужна. Тебя никто не любит.
В эту ночь плакала и Лиза, не получившая ни одного долгожданного письма от Эдика за две недели. Свет круглой луны не мог пробиться через плотные шторы, чтобы прикоснуться и успокоить своей нежностью девушку. Она вспомнила обложку любимой книги «Бегущая по волнам», и отодвинула штору. Села на подоконник, хотя маме это не нравилось, и она частенько делала дочери замечания. В окнах пятиэтажки напротив люди провожали сегодняшний день. В некоторых из них царил мрак, скрывая то настоящее, что происходило в комнате. В одном окне за неплотными шторами ссорились мужчина и женщина, размахивая руками. Жестами они пытались донести то, что не мог услышать другой человек, ослеплённый яростью. Или ревностью. Или горем. «Подсматривать нехорошо,» - сказала себе Лиза и перевела взгляд на другое окно. В нём из одного конца комнаты в другой, ходила женщина с маленьким ребёнком на руках. Её плечи были согнуты. Иногда она склоняла голову к маленькому личику в пелёнках, и её волосы закрывали милый профиль. Иногда закидывала голову назад, будто обращаясь к кому-то наверху. Держа ребёнка одной рукой, она прикрывала рот, будто пыталась сдержать слова внутри себя.
В другом окне без штор двигался дед. Он открывал шкаф, что-то аккуратно доставал оттуда, квадратное и увесистое. Медленно шаркая, (Лизе казалось, что она слышит это) он подходил к столу с лампой в зелёном абажуре, стоявшему напротив окна. Отодвигал стул, и аккуратно садился, будто боялся сломаться. Открывал страницу, долго всматривался в содержимое, чтобы медленно перевернуть её. Затем так же долго вглядывался в следующую.
«Интересно, а какими мы с Эдичкой будем в старости?», - подумала Лиза. Она стала смотреть на луну, представляя, сколько разных людей в целом мире так же, глядя на холодное свечение, просили о чём-то своём, делились с ней горем или радостью. «Ты не поможешь мне, - кивнув головой, подумала Лиза, - мне поможет только Эдичек.»
Она чувствовала себя так, будто потеряла руку или ногу. Представьте себе, вот вы живете и живёте себе, с двумя руками, с двумя ногами, и голова на месте. А потом просыпаетесь в один день, и руки нет. Или ноги. И только тогда вы понимаете, что вчера были абсолютно счастливы. А сегодня – абсолютно несчастны. Тело Лизы затекло. Окинув взглядом палитру окон напротив, она будто попрощалась с тенями живущих там людей, и снова перенеслась в свой настоящий мир. «Написать ещё письмо? Или нет? Я не знаю.»
За завтраком собралась дружная семья. Мама беспрестанно улыбалась, всё время поглядывая на папу. Тот будто хотел быть ближе к ней. Ближе, чем обычно. Подвинул свой табурет к её табурету, и они сидели, касаясь плечами друг друга. Родители сидели молча, неподвижно, наслаждаясь маленьким ростком счастья.
- Это что, минута молчания? - не выдержала Лиза.
- Ты или я? – спросила мужа Светлана Владимировна, глядя на прозрачный пар, поднимающийся от белой чашки с фиолетовым ирисом.
- Давай я, - решительно сказал Николай Степанович. – Лиза, доченька, наша мама беременна, - он протянул руку к ладони девушки, лежащей на столе, и погладил её.
- Ой, - только и смогла сказать девушка, добавив через несколько секунд, - поздравляю вас. Это так неожиданно!
- Это и для нас неожиданно, - переглянувшись с мужем, сказала мама.
- Меня-то вы меньше любить не будете? – с искренней улыбкой на лице спросила Лиза.
О том, что мама с папой не родные ей по крови, девушка узнала ещё в садичном возрасте. Так получилось, что одна девочка без спросу взяла куклу другой из шкафчика в раздевалке. Кукла была маленькая, но совсем как живая. С длинной чёрной косой и в клетчатом комбинезоне. За девочкой пришёл старший брат, который и понятия не имел, есть у сестры такая кукла или нет. Утром её, как обычно, привела мама.
Аккуратно раздев девочку, она погладила её по голове, прежде чем открыть дверь в группу.
- Здравствуйте, - сказала мама, и слегка подтолкнула замершую дочь с чужой куклой в руке.
Девочка нерешительно вошла, сделала несколько шагов и оглянулась на мать. Та утвердительно кивнула головой в пушистой песцовой шапке. Девочка подошла к надутой малышке и протянула ей куколку:
- На, Настя, возьми. Извини меня, пожалуйста, я больше так не буду делать.
- Не надо мне её больше. Она теперь не моя дочка, - и ткнула куклу обратно извинившейся девочке.
Лиза с возмущением рассказывала дома о произошедшем.
- Она не взяла свою куклу обратно. Ей же обидно теперь! Как же так, мама?
Светлана Владимировна перестала расчесывать волосы дочери.
- Подожди меня минуточку, хорошо? Я сейчас приду.
Она вышла на кухню, открыла кран. Пропустила воду, пока не побежала холодная. Подставила кружку, наполнив её до краёв. Пила медленными глотками, будто оттягивая время от исполнения страшного приговора. Промокнула губы тыльной стороной ладони, поправила причёску и вошла в зал.
Лиза, улыбаясь, протянула ей ощетинившуюся массажку. Светлана Владимировна взяла её, усадила дочь на колени.
- Знаешь, доченька, такое случается, - неторопливо начала она серьёзный разговор.
Лиза молчала, укутанная маминым теплом.
- Даже со взрослыми такое бывает, - мама покачивалась из стороны в сторону, будто убаюкивая ребёнка.
- Они кукол бросают тоже? – шустрая Лиза была необычайно тиха.
- Нет, Лизонька. Некоторые мамы рожают детей, а вырастить не могут, - голос мамы едва заметно дрогнул.
- Почему не могут? - спросила Лиза.
- Болеют, например. А некоторые родители очень хотят детишек, но они не приходят.
- Почему не приходят? – Лиза представила толпу пузатых пупсов, похожих на маленьких детей, марширующую по улицам города.
- Об этом никто не знает, доченька. Когда ты появилась, мама, которая тебя родила, поняла, что не сможет тебя вырастить.
- А ты что, меня не родила, получается? – Лиза вскочила с коленей матери и с недоумением смотрела на неё. – И что, папа тоже меня не родил?
- И папа тоже. Но, одна мама родила, а другая вырастила. У тебя, Лизонька, две мамы получается.
Девочка стояла, не верив своим глазам.
- Знаешь, мамочка, я ту, другую, маму не знаю. Значит, она не считается. Я только тебя с папой знаю. Да и всё. Мама, а ты можешь мне резиночку купить? На волосы, которая. Вероника вчера пришла с та-а-акой красивой резиночкой! Я знаю, что завидовать нехорошо. Но я ей не завидую, - она решительно покачала головой. – я просто жду, когда у меня своя будет, да ведь, мамочка?
С тех пор в семье несколько раз говорили об этом, но никаких ужасных эмоций свершившийся факт не вызывал.
День, когда Лиза узнала о беременности мамы, прошёл как обычно. Если не считать, что она была чуть более задумчива. Возвращаясь из школы, девушка приостановилась перед подъездной дверью, выдохнула, и вошла в полумрак. Заглянув в круглые отверстия голубого почтового ящика, подтвердила свою страшную догадку. Письма снова не было.
Дома Лиза, как обычно, переоделась, тщательно помыла руки, вскипятила чайник. Сделала пару бутербродов из ароматного рассыпчатого белого хлеба с сероватой корочкой, с маслом и жёлтым сыром с аккуратными мелкими дырочками. Налила кипяток в любимую кружку с ярко-алой розой, закрыла глаза, будто прислушиваясь к себе. Через секунду распахнула их, будто мир должен измениться за это время. Решительно вышла из кухни в свою комнату. Села за письменный стол, вырвала серединку из новой тетради в клетку, и начала писать письмо.
Она написала всё, что чувствовала. Как долго она ждала, что Эдичек напишет. Как ей больно дышать, потому что она больше ему не нужна. Что она дорожит их настоящей дружбой, и ни за что не хотела бы отказаться от неё. В конце Лиза написала, что расценивает такой поступок друга, как подлость. Потому что, если ты не хочешь больше писать, честно будет сказать об этом самому. А не заставлять другого человека ждать и мучиться.
Лиза достала конверт из припасённой стопки, посмотрела, и, передумав, вернула его обратно. Пошла в кухню, разорвала неотправленное письмо на мелкие-мелкие кусочки и подожгла в стеклянной пепельнице, куда складывали обгоревшие спички. Она смотрела сначала на полыхающий огонь, который рассерженно лизал края своей тюрьмы, не имея возможности выбраться. Потом смотрела на хрупкие тлеющие остатки, которые вызвали в её сердце жалость. И вот, пришло время серой никчёмной золы, в которой нельзя было распознать ни пламени, ни даже углей от сгоревшей боли.
Лиза вытряхнула содержимое пепельницы в мусорное ведро, тщательно вымыла её, вытерла полотенцем и вернула на место. Долила коричневую заварку с крошечными чаинками в остывший чай и выпила его, без аппетита прожевав бутерброды. Она чувствовала мутное бессилие. Ничего не хотелось делать. В своей комнате достала дневник, открыла его, заполненный крупным округлым почерком.
- Алгебра, литература, физика, биология, физо, - прочитала она вслух. Захлопнула дневник, сложила учебники и тетради на завтра в сумку и легла, отвернувшись к стене.
Когда родители вернулись с работы, Лиза спала, положив сложенные вместе ладошки под голову. Мама включила ночник и села рядом с ней.
- Доченька, что случилось? Тебе плохо? – Светлана Владимировна погладила дочь по спине.
- Да, мама, плохо, - Лиза медленно села, откинувшись на стену. – Мне Эдик писать перестал.
Женщина взбила смятую подушку, пристроила её аккуратно в изголовье кровати.
- Как давно он не пишет, Лиза?
- Две недели, уже, - девушка наматывала неизвестно откуда взявшуюся белую нитку на указательный палец.
Мама улыбнулась, наклонив голову набок.
- Ну, что ты! Может он забыл…
- Раньше он никогда не забывал, - перебила маму Лиза, - никогда!
- Ну, хорошо. Раньше не забывал, а сейчас забыл. Скажи мне пожалуйста, ты переживаешь, что ты не знаешь о его жизни, не знаешь, здоров ли он, всё ли в порядке? – Мама выдержала паузу. – Или ты переживаешь, что он ТЕБЕ не пишет?
Лиза смотрела в голубые глаза мамы, будто открывая что-то в себе в это время.
- Что он МНЕ не пишет, наверное. Но, ведь мы так привыкли, нам это надо было всегда, с самого четвёртого класса! – возмутилась девушка.
Светлана Владимировна села рядом с дочерью, так же откинувшись на стену с обоями в розовый цветочек.
- Понимаешь, доченька, в чём дело. Даже если вы с Эдиком очень-очень давние друзья, даже если у вас есть определённые правила, ты должна уважать его мнение.
- Но я… - попыталась объяснить своё мнение Лиза.
- Подожди, дочь, дослушай, - мама примирительно положила руку на колено девушки. – И дружба, и тем более любовь – это всегда союз двоих людей.
Лиза покраснела лицом, шеей, и ушами.
- Дружба же, мама, глядя на кончик пальца, заду_шенный ниткой, сказала она негромко.
- Хорошо. И дружба, и любовь, это всегда союз двух людей. Если человек не хочет, а ты заставляешь его, он не будет счастлив рядом с тобой. И ты не будешь счастлива, потому что он несчастен.
- Я ещё не думала об этом, - Лиза доверчиво, как в детстве, положила голову на плечо мамы.
- Вот представь себе, что Эдик стал бы тебе писать, потому что должен, потому что обещал. Ты хотела бы получать от него, своего друга, такие письма?
Лиза пожала плечиком, задумавшись.
- Нет, наверное, мама, я так не хочу.
- Вот видишь, какая ты у меня умница, всё сама понимаешь. Взрослая совсем. И он тоже взрослый. Возможно, с девочкой какой-нибудь встречается, - Светлана Владимировна вынуждена была снять розовые очки дочери.
- Нет, мама, точно нет. Мы же только в восьмом классе!
- Доченька, ты в восьмом классе, и он в восьмом классе. Не ВЫ, понимаешь?
- Мама, я бы точно знала. Он бы мне обязательно написал, - Лиза не хотела разрушать свои воздушные замки.
- Хорошо. Поживём, увидим. Будем надеяться, что он жив и здоров. Ты ведь об этом тоже переживаешь, доченька?
- Да, и об этом тоже, - наконец улыбнулась девушка.
Дверь в комнату приоткрылась, Николай Степанович с порога огласил:
- Девочки, ужин согрелся. Пойдёмте на кухню!
Проходя по коридору, он напевал себе под нос:
- Хоть бы парень, хоть бы парень, хоть бы парень…
На уроках Лиза сидела с Вероникой. Обе так и остались скромными девочками. Обычно они серьёзно относились к учёбе. Но только не сегодня, когда Лиза пришла с невыученным домашним заданием. Первые два урока прошли налегке. По алгебре писали самостоятельную по пройденному материалу. Класс, как обычно, шушукался, ребята перекидывались шпаргалками. Самые смелые передавали листочки с решёнными заданиями, чтобы отстающие могли списать. По литературе задавали выучить стихотворение наизусть, но Лизу, что называется, пронесло.
Девушки пообедали на большой перемене, вернее, поковырялись в склизкой безвкусной перловой каше. Съели по куску хлеба, запив мутноватой коричневой жидкостью, в меню носившей гордое название «чай». В класс было идти рано, до урока оставалось ещё минут пять - семь. Подружки подошли к высокому подоконнику, залитому длинными полуденными солнечными лучами. Лиза встала лицом к окну, подставив дневному свету сегодняшнее равнодушие. Вероника оглянулась в поисках дежурных, и прыжком взобралась на подоконник, помогая себе руками.
- Вероника, слезай, а если застукают! Нельзя же! – Лиза пыталась предупредить подружку.
- Да ладно, не волнуйся, все дежурные уже по классам сидят, - она одёрнула трикотажную юбку.
В этот момент из кабинета секретаря появилась учительница младших классов, Галина Георгиевна. Очень выразительная внешность при первой встрече привлекала всеобщее внимание окружающих, независимо от пола. Карие глаза под тяжёлыми веками смотрели томно, длинные чёрные ресницы порхали медленно над высокими узкими скулами. Волосы были чёрные, тяжёлые, длинные, и всегда заплетены в одну косу, спускающуюся ниже талии. Однако, стоило молодой женщине произнести первое слово, как неземное очарование растворялось. Будто с картины сняли полупрозрачное полотно, а там оказалось что-то неожиданно неприятное. По-видимому, у Галины Георгиевны были проблемы с голосовыми связками. Голос был то высокий, то низкий, поэтому интонации казались странными, будто говорили на незнакомом, режущем слух, языке. Но особенность разговора была не единственным поводом, чтобы ученики называли её коротко: «Га-га». Она всегда была недовольна, замечания сыпались с её прекрасных губ, как из рога изобилия.
Повизгивая, она пыталась привлечь внимание первоклассников, уставших сидеть на уроке, резкими, как удар плети, покрикиваниями:
- Не бегать! Не бегать, я кому сказала!
- Фёдоров, оставь девочку в покое!
- Коля, не пинай рюкзак, что ты делаешь!
И, видя бесполезность своих усилий, распалялась и кричала ещё больше, подходя то к одной кучке детей, то к другой, сжимая в красивых руках журнал несчастного первого «А» класса.
Вот и сейчас Галина Георгиевна устремила карающий взгляд, достойный Медузы Горгоны, на парочку учениц у раздражающе яркого окна.
- Это что такое? Ну-ка, слезь сейчас же с подоконника, Замятина!
Вероника молча слезла с белого подоконника, поправила рукава и юбочку.
- Вот же подружка у тебя, нормальная. А ты что? Я всегда была о тебе лучшего мнения. Что ты, как парень! – повизгивая, причитала молодая учительница.
- Галина Георгиевна, можно мы в класс пойдём, - взглянув на круглый циферблат, попросила Лиза. – Сейчас звонок уже будет.
- Идите. Имей в виду, Замятина, ещё раз, и я сообщу классному руководителю.
- Хорошо, хорошо, я поняла, - Вероника дёргала Лизу за рукав кофточки, призывая уже пойти в класс.
Раздалась предупреждающая трель первого звонка. Девушки быстрым шагом вернулись в класс, достали тетради и учебники, необходимые на уроке.
Учитель физики был необыкновенным человеком. Он влетал в класс, как птица, или врывался, как ветер. Бросал журнал на учительский стол чуть не от самого порога. Журнал, как миниатюрный ковёр-самолёт, на долю секунды зависал в воздухе, и, сложив невидимые крылья, хлопался на гладкую поверхность стола. Мужчина был сухой, поджарый, резкий, с шевелюрой седых волос, и разговаривал с характерным акцентом, свойственным носителям западно-тюркского языка. Его можно было назвать «Мистер Непредсказуемость», ребята ждали его урока и особенно эффектного появления, как фокусника в цирке.
Вот и сегодня он влетел в класс, замер на мгновение, отправил журнал в воздушное плавание, весь вытянулся в струнку, приподняв острый подбородок, и в три шага оказался около учительского стола. Сел, положив ладони на стол, как умеющий превосходно блефовать, игрок в покер. Обвёл орлиным взглядом из-под густых бровей класс, остановил его на Лизе.
- Отвечать пойдёт… Егорова.
Она поднялась из-за парты, посмотрела в глаза учителя.
- Я не готова, - членораздельно сказала она.
Ладони громко хлопнули по столу.
- Молодец! – громче Лизы прорычал настоящий учитель. – садись, за правду «пять»!
По классу покатилось «О-о-ох» и «Ничего себе!».
- Дневник на подпись, Егорова! – продолжил выступление он.
Сидевший за Лизой одноклассник вытянул руку, затем поднялся во весь рост:
- Я тоже не готов!
- Молодец, - кивнул головой учитель. – Садись, «два».
- А мне почему «два»? - недоумённо спросил симпатичный голубоглазый парень.
- Потому, что со мной такой фокус дважды не пройдёт, - пронзительные глаза пожилого учителя смеялись.
Памяти неповторимого Нияза Ахмедишовича посвящается.
- Путеводитель здесь.