Тяжелая фарфоровая тарелка скользнула в мыльной пене, и Ольга едва успела подхватить её дрожащими пальцами. Из гостиной доносился взрыв хохота — муж с друзьями опять засиделись допоздна. Третий раз за неделю! Она бросила быстрый взгляд на часы: почти одиннадцать. Завтра снова рано вставать, а она тут, как последняя служанка...
Звон бокалов. Чей-то громкий тост. Монотонный голос телевизора сливается с гулом голосов, и всё это отдаётся тупой болью в висках. Ольга машинально вытерла лоб тыльной стороной ладони, оставив мокрый след. Перед глазами плыло от усталости.
— А помнишь, Витёк, как мы в девяностые... — донеслось из гостиной.
Ольга поморщилась. Сейчас начнутся эти бесконечные истории про лихие времена, потом перейдут к политике, и так до полуночи. А она? Она будет молча собирать объедки с тарелок, оттирать жирные пятна и красные разводы от вина.
Тарелки громоздились в раковине бесконечной горой. Соус "Тартар", который она готовила три часа назад, засох по краям посуды коричневой коркой. Ольга механически водила губкой, пытаясь оттереть присохшие остатки, когда услышала, как кто-то опять роняет вилку. Звон металла об пол стал последней каплей.
Она замерла. Что-то оборвалось внутри — то ли терпение, то ли страх показаться невежливой хозяйкой. Медленно вытерев руки кухонным полотенцем, Ольга расправила плечи и решительно направилась к дверям гостиной.
Виктор как раз разливал очередную бутылку красного, когда она встала в дверном проёме. Его друзья — Семён с неизменной сигаретой в зубах и Павел с растрёпанным галстуком — что-то бурно обсуждали, размахивая руками.
— Ты решил, что я прислуга? — её голос, обычно мягкий, сейчас звенел как натянутая струна. — Тогда убирай за своими гостями сам!
Полотенце полетело на диван. В гостиной повисла оглушительная тишина, только телевизор продолжал бубнить что-то про курс валют. Виктор застыл с бутылкой в руке, недоуменно моргая. Семён поперхнулся дымом, а Павел неловко одёрнул галстук.
— Олечка, ты чего? — Виктор попытался улыбнуться. — Мы же как всегда...
— Вот именно — как всегда! — в глазах защипало от подступающих слёз. — Ты хоть раз спросил, может, я устала? Может, мне тоже хочется просто посидеть с книжкой вечером, а не драить твои бесконечные тарелки?
Она развернулась и быстро вышла, чувствуя, как предательски дрожит подбородок. В спину ударила неловкая тишина, нарушаемая только шелестом сигаретного дыма и звяканьем поставленной на стол бутылки.
Той ночью Ольга почти не спала. Лежала, глядя в потолок, и впервые за пятнадцать лет брака чувствовала себя абсолютно чужой в собственном доме. Утром, дождавшись, пока Виктор уйдёт на работу, она собрала небольшую сумку. Положила самое необходимое: пару платьев, косметичку, зарядку для телефона. Сверху пристроила любимую фотографию с их свадьбы — тогда они оба были такие счастливые и полные надежд.
Когда Виктор вернулся вечером, на кухонном столе его ждала короткая записка: "Я у Тани. Не звони — мне нужно время подумать".
Первое утро без Ольги встретило Виктора тишиной и застоявшимся запахом вчерашнего застолья. Он поморщился, проходя через гостиную: окурки в пепельнице, разводы от бокалов на столе, крошки по всему ковру... Раньше он даже не замечал этого утреннего беспорядка — просто приходил вечером в чистый, уютный дом.
На кухне его ждал неприятный сюрприз: гора немытой посуды возвышалась в раковине как немой укор. Виктор открыл холодильник в поисках привычного завтрака, но нашёл только заветрившийся кусок сыра и бутылку кетчупа.
— Ничего, — пробормотал он себе под нос, — подумаешь, обиделась. К вечеру вернётся.
Но Ольга не вернулась ни вечером, ни на следующий день. Её записка "Я у Тани" лежала на столе, и Виктор периодически перечитывал эти три слова, словно пытаясь найти в них скрытый смысл. Звонить он не решался — что-то в голосе жены вчера подсказывало: лучше не торопить события.
К концу третьего дня холостяцкой жизни кухня превратилась в поле боя. Виктор честно пытался справиться с хозяйством: дважды мыл посуду (оставляя разводы на бокалах), загрузил стиральную машину (случайно положив красное с белым) и даже попробовал пропылесосить (забыв сменить мешок для сбора пыли).
— Витёк, у тебя что, всё серьёзно? — Семён оглядывал квартиру с плохо скрываемым удивлением. Они с Павлом заскочили проведать друга, но на этот раз не спешили располагаться за столом.
— А что такого? — огрызнулся Виктор, пытаясь незаметно спрятать гору нестиранных рубашек за дверь спальни. — Подумаешь, небольшой творческий беспорядок.
Павел деликатно кашлянул, разглядывая засохшие разводы на кухонном столе:
— Слушай, может, клининг вызовешь? Есть хорошая фирма...
— Ещё чего! — вспылил Виктор. — Сам справлюсь. Подумаешь, великая наука — убираться!
Но к вечеру, когда друзья ушли, он впервые по-настоящему испугался. В ванной обнаружилась первая катастрофа: любимая рубашка, постиранная вместе с красным свитером, приобрела нежно-розовый оттенок. На кухне его ждала вторая: в раковине что-то забилось, и вода уходила с неохотным бульканьем, оставляя маслянистые разводы.
Виктор сел на кухонный табурет и обвёл взглядом своё холостяцкое царство. В голове впервые мелькнула предательская мысль: а ведь Ольга делала всё это каждый день. Просто делала — без напоминаний, без жалоб, без...
Он не успел додумать. С потолка раздалось отчётливое "кап". Виктор поднял голову: на белой побелке расплывалось желтоватое пятно. Соседи сверху решили выбрать именно этот момент, чтобы затопить его злополучную кухню.
— Твою ж... — выдохнул Виктор и впервые за три дня почувствовал, как внутри что-то надломилось. Не гордость даже — уверенность в том, что весь этот налаженный быт существовал сам по себе, без ежедневных усилий и заботы.
После недели холостяцкой жизни Виктор решился на отчаянный шаг. В памяти всплыл прошлогодний день рождения, когда Ольга приготовила его любимую курицу с апельсинами. Казалось бы — что сложного? Птица, фрукты, специи... Он даже нашёл рецепт, небрежно записанный на обороте старого конверта родным почерком жены.
В супермаркете Виктор потратил почти час, придирчиво выбирая продукты. Курица должна быть непременно охлаждённой, апельсины — свежими и сочными, травы — самыми ароматными. Кассирша с улыбкой пробила его покупки:
— Праздник намечается?
— Можно и так сказать, — буркнул он, складывая пакеты в тележку.
Дома Виктор с воодушевлением принялся за дело. Включил духовку, достал противень, разложил на столе все ингредиенты — прямо как в кулинарном шоу. Но уже через пятнадцать минут понял: что-то идёт не так.
Нож, которым он пытался разделать курицу, скользил и не слушался. Виктор никогда не задумывался, почему у Ольги ножи всегда острые — теперь понял. Апельсиновый сок тонкими струйками стекал по разделочной доске, капая на пол и создавая липкие лужицы. Чёртова птица никак не хотела помещаться в форму для запекания.
— Да что ж такое! — он в сердцах швырнул полотенце на стол.
В этот момент из духовки повалил дым. Виктор, чертыхаясь, распахнул окно и метнулся к плите. Оказывается, он забыл убрать с противня старую фольгу, и теперь та чадила на всю кухню.
Звонок телефона застал его в момент, когда он пытался одновременно проветрить кухню и спасти многострадальную курицу, которая, вопреки рецепту, почему-то подгорала снаружи, оставаясь сырой внутри.
— Алло! — рявкнул он в трубку, зажимая её между ухом и плечом и пытаясь прихваткой достать противень.
— Витя? — голос Ольги, такой родной и встревоженный, заставил его замереть. — У тебя всё в порядке? Таня живёт напротив, говорит, у тебя окна настежь и дым валит...
Виктор медленно опустился на табурет, глядя на учинённый им разгром. Разделочная доска в потёках сока и жира, раскрошенные апельсины, рассыпанные специи, почерневшая курица в дымящейся форме...
— Оль, — его голос предательски дрогнул, — я сдался. Я не знал, что это так трудно. Помнишь твою курицу с апельсинами? Я просто хотел... — он замолчал, подбирая слова. — Прости меня. Я такой идиот.
В трубке повисла тишина. Виктор слышал только мягкое дыхание жены и далёкий шум улицы из её открытого окна. Время растянулось, как резиновое.
— Я рада, что ты это понял, — наконец произнесла Ольга, и в её голосе он уловил нотки тепла. — Может, теперь обсудим, как будем жить дальше?
Виктор прикрыл глаза, чувствуя, как внутри разливается облегчение:
— Давай. Только... может, сначала поможешь мне спасти эту несчастную курицу? А то у меня тут форменная катастрофа.
Он услышал её тихий смех — впервые за эту бесконечную неделю:
— Включи духовку на сто восемьдесят градусов, накрой форму фольгой...
Виктор торопливо записывал инструкции на том же самом конверте, где был рецепт. Но главное он уже понял: иногда нужно всё разрушить, чтобы начать строить заново.
В воскресенье утром Ольга стояла перед дверью их квартиры, сжимая в руках небольшую дорожную сумку. Сердце стучало где-то в горле. За эту неделю она успела и поплакать у Тани на плече, и переосмыслить многое в их семейной жизни, и даже испугаться — а вдруг Виктор так и не поймёт?
Но вчерашний звонок и эта нелепая история с курицей... Она улыбнулась, вспоминая, как диктовала мужу по телефону рецепт спасения подгоревшего блюда. В его голосе было столько искреннего раскаяния и беспомощности, что все заготовленные упрёки растаяли сами собой.
Ключ повернулся в замке неожиданно легко. В прихожей пахло свежестью — неужели Витя всё-таки научился пользоваться стиральной машиной? Ольга сделала шаг и замерла: на тумбочке стоял букет ромашек — точно таких же, какие он дарил ей в день их знакомства. Рядом лежала записка, написанная знакомым размашистым почерком: "На кухне".
Она прошла по коридору, отмечая непривычную чистоту — пусть местами и неидеальную. В корзине для белья не было привычной горы грязных рубашек, а паркет поблёскивал, хоть и с небольшими разводами. Виктор явно старался.
На кухне её ждал сюрприз: муж, одетый в фартук (её фартук с смешными клубничками!), колдовал над плитой. На столе дымились две чашки кофе, а в центре красовалась тарелка с...
— Это что, блинчики? — Ольга не смогла сдержать удивлённую улыбку.
Виктор обернулся, и она заметила следы муки на его щеке:
— Пятая попытка. Первые четыре... скажем так, кот соседей снизу был бы счастлив.
Он шагнул к ней, неловко вытирая руки о фартук:
— Оль, я такой болван. Всё думал — ну что такого сложного в домашних делах? А оказалось...
— Что даже курицу запечь — целая наука? — она лукаво прищурилась.
— И это тоже, — Виктор смущённо потёр затылок. — Знаешь, я тут много думал. О нас, о том, как мы живём. Я ведь правда воспринимал как должное, что ты всегда всё успеваешь. Дом, готовка, уборка... А сам только командовал: "Олечка, свари кофе", "Олечка, погладь рубашку", "Олечка, у меня сегодня друзья придут"...
Ольга присела за стол, обхватив ладонями горячую чашку. От кофе поднимался ароматный пар, смешиваясь с запахом свежих блинов и чего-то ещё... домашнего, родного.
— И что надумал? — спросила она тихо.
Виктор сел напротив, взял её руку в свои:
— Давай договоримся. Во-первых, гостей будем принимать не чаще раза в неделю. И готовить буду я — ты только подскажешь, что и как. Во-вторых, по выходным уборка на мне. В-третьих... — он замялся. — Может, будем ужинать вдвоём хотя бы три раза в неделю? Без телевизора и друзей. Просто ты и я.
Ольга почувствовала, как предательски щиплет в носу. Она осторожно высвободила руку и потянулась к сумке:
— Тогда у меня тоже кое-что есть.
На стол лёг потрёпанный блокнот в коричневой обложке:
— Помнишь, ты всё спрашивал, где я записываю свои рецепты? Вот, решила тебе показать. Тут всё: и курица с апельсинами, и твой любимый борщ, и...
Договорить она не успела — Виктор порывисто обнял её, уткнувшись носом в макушку:
— Я люблю тебя. И... прости меня, ладно?
Вечером они сидели на кухне, перебирая старые рецепты и строя планы на будущее. За окном моросил мелкий дождь, в раковине мокла посуда после ужина, а на столе остывала последняя чашка чая. Ольга украдкой наблюдала, как Виктор, закатав рукава, придирчиво оттирает сковородку, и думала: иногда нужно просто набраться смелости и сказать "нет", чтобы начать всё заново. И, может быть, даже лучше, чем было.