Я помню тот вечер до мельчайших подробностей. За окном февраль, метель завывает как раненый зверь, а у нас дома — своя буря.
— Что это? — Марина протягивает мне какой-то смятый листок. Руки дрожат, глаза красные. Сразу понятно — плакала.
— Где ты это нашла? — вопросом на вопрос. Классика жанра, да? Только в горле почему-то пересохло, и сердце забилось как бешеное.
— Не важно! — она швыряет бумажку мне в лицо. — Важно, что там написано! Десять лет, Андрей! Десять лет ты врал мне в глаза!
А я смотрю на этот злосчастный листок и понимаю — всё. Приплыли. Старый медицинский отчет о бесплодии, который я прятал все эти годы. Диагноз, поставленный еще до нашей свадьбы.
— Дай мне объяснить...
— Объяснить?! — её смех больше похож на рыдание. — Что именно ты хочешь объяснить? Как позволял мне верить, что Димка и Алиса — твои дети? Как смотрел, когда я говорила всем, какие они на тебя похожие?
Дети... Господи, как же я их люблю. Димка — уже второклассник, такой серьёзный, весь в науке. Алиска — первоклашка, егоза, папина принцесса... Папина. От этого слова внутри что-то обрывается.
— Марин, послушай...
— Нет, это ты послушай! — она делает шаг ко мне, и я вижу в её глазах что-то незнакомое, чужое. — Ты никогда не был отцом для наших детей! Ты был... Обманщиком! Играл роль, да? А я-то, дура, верила...
— Неправда! — впервые за вечер я повышаю голос. — Я любил их с первой секунды! Каждую бессонную ночь, каждую болезнь, каждый рисунок на холодильнике...
— Замолчи! — она закрывает уши руками. — Всё, что ты говоришь — ложь! Как ты мог? Как ты мог так поступить с нами?
В этот момент скрипит дверь детской. На пороге стоит заспанная Алиска в пижаме с единорогами.
— Мама? Папа? Что случилось?
Марина резко разворачивается, хватает дочь на руки:
— Ничего, солнышко. Просто взрослые разговоры. Пойдем, я уложу тебя обратно.
Алиса через плечо матери смотрит на меня своими огромными карими глазами. В них столько доверия, столько любви... А я стою, прирос к полу, и не могу пошевелиться.
Когда Марина возвращается, её голос звучит глухо:
— Собирай вещи.
— Что?! Марин, давай поговорим...
— О чём? О том, как ты заставил меня пройти через все эти процедуры ЭКО? Как я винила себя, когда ничего не получалось без ЭКО? А ты... ты просто молчал! Опять же сколько денег потратил…
— Я боялся тебя потерять! — слова вырываются сами собой. — Когда узнал диагноз, мир рухнул. А потом встретил тебя, и... Ты так хотела детей, свою семью...
— Так ты решил построить её на лжи? — она качает головой. — Знаешь, что самое страшное? Я бы приняла правду тогда. Мы бы справились. Вместе. А теперь...
Теперь я стою с чемоданом у двери собственного дома. В кармане телефон, в нём — десятки фотографий. Первые шаги Димки. Алиска на карусели. Семейные праздники, походы в парк, обычные выходные...
— Детям скажу, что ты уехал в командировку, — голос Марины звучит как приговор. — Потом... потом придумаю что-нибудь ещё.
— Они мои дети, Марина! — в горле ком. — Может не по крови, но...
— Уходи. Просто уходи.
Дверь захлопывается. Метель усиливается. А я стою, прижимая к груди телефон с фотографиями, и понимаю: иногда правда не освобождает. Иногда она разрушает всё, что ты строил годами. И нет способа склеить осколки обратно.
Говорят, время лечит. Вот только никто не говорит, сколько этого времени нужно. Неделю спустя я снимаю квартиру на другом конце города. Каждое утро проезжаю мимо школы, надеясь хоть издалека увидеть своих... нет, её детей.
Марина подала на развод. В графе "причина" написала: "Непреодолимые разногласия". Забавно, да? Десять лет жизни уместились в два сухих слова.
А вчера Димка позвонил. Сам, тайком от матери. Спросил, когда я вернусь из командировки. Сказал, что Алиска скучает и каждый вечер целует мою фотографию перед сном...
Я не выдержал. Расплакался прямо во время разговора. А он вдруг говорит:
— Пап, ты только возвращайся, ладно? Мы с Алиской будем ждать. Мы же твои дети...
И знаете что? В этот момент я понял — правда не всегда имеет значение. Важно то, что ты чувствуешь сердцем. А сердце говорит: они действительно мои дети. И всегда будут моими, что бы ни случилось...
Два месяца. Шестьдесят один день без возможности обнять своих детей. Я считаю каждый час, каждую минуту.
Димка звонит почти каждый день. Научился удалять историю звонков с телефона — смышлёный парень растёт. Рассказывает про школу, про свои пятёрки по математике, про то, как защитил какого-то пацана в классе от старшеклассников. Горжусь им. Безумно.
С Алиской сложнее. Она не понимает, почему "командировка" длится так долго. Однажды во время видео звонка расплакалась:
— Папочка, ты нас больше не любишь? Почему не приезжаешь?
Сердце разрывается. Как объяснить семилетнему ребёнку всю эту взрослую муть с ложью, предательством, недоверием?
А вчера... Вчера случилось то, чего я совсем не ожидал. Марина позвонила сама.
— Алиса заболела, — голос усталый, надломленный. — Температура под сорок, бредит. Всё время зовёт тебя.
Я сорвался немедленно. Плевать на запреты, на гордость, на всё. Когда дочь болеет, какие могут быть преграды?
Открыла дверь. Смотрит исподлобья, но пропускает внутрь. В квартире всё по-прежнему: мои тапочки в прихожей, фотографии на стенах, детские рисунки на холодильнике...
Алиска лежит в своей комнате, горячая как печка. Увидела меня — глаза загорелись:
— Папа! Ты вернулся!
Обнимаю осторожно, целую горячий лобик:
— Конечно, принцесса. Как я мог не приехать?
Димка выглядывает из своей комнаты. Подходит, прижимается молча. А потом вдруг говорит:
— Мам, пусть папа останется? Хотя бы пока Алиска не поправится?
Марина стоит в дверях, кусает губы. Я вижу, как она борется с собой.
— Хорошо, — наконец выдыхает. — Только... только на диване в гостиной.
Три дня я не отходил от Алиски. Менял компрессы, поил лекарствами, читал сказки. Димка присоединялся после школы, и мы втроём играли в настольные игры или смотрели мультики. Почти как раньше. Почти.
Марина держалась в стороне, но я замечал, как она украдкой наблюдает за нами. Однажды ночью, когда дети уже спали, она принесла мне чай.
— Помнишь, — говорит, — как мы познакомились?
Конечно, помню. Корпоратив у общих друзей. Она — яркая, смешливая, в красном платье. И я, уже знавший свой диагноз, уже поставивший крест на личной жизни...
— Ты танцевала так, будто завтра не наступит, — улыбаюсь я. — А я боялся подойти.
— Почему?
— Потому что уже тогда знал — ты особенная. Такая... настоящая. А я... — голос срывается. — Я не мог дать тебе того, чего ты заслуживала.
Она молчит, крутит в руках чашку.
— Знаешь, — наконец произносит, — все эти недели я много думала. О нас. О детях. О том, что важнее — правда или любовь...
— И что надумала?
— Что иногда самая большая ложь — это когда мы врём сами себе, — она посмотрела на меня. — Я говорила, что ты не был отцом нашим детям. Но это неправда. Ты был. Ты есть. Лучший отец, о котором можно мечтать.
У меня перехватывает дыхание:
— Марин...
— Нет, дай договорить, — она качает головой. — Я не говорю, что всё сразу станет как прежде. Не говорю, что смогу сразу забыть... Но, может... может, попробуем всё сначала? Ради детей. Ради нас?
В этот момент из детской доносится тихий кашель Алиски. Мы оба встаём, как по команде. Наши руки случайно соприкасаются, когда мы берёмся за дверную ручку...
И знаете что? В этот момент я понял: иногда жизнь даёт второй шанс. И неважно, через что пришлось пройти. Важно лишь то, что ты готов сделать с этим шансом. А я... я готов бороться за свою семью. За настоящую семью, построенную на любви.
Алиска поправлялась медленно, но верно. Каждый день я видел, как её щёки розовеют, а глаза снова начинают блестеть от любопытства. Димка, как всегда, был моим верным помощником.
— Знаешь, — тихо сказала она, — я всё вспоминаю о том, что сказала тогда. О том, что ты не был отцом для наших детей... Ты всегда был их отцом. Даже когда я злилась, даже когда ненавидела тебя за ложь... я знала, что они тебя любят. И что ты их любишь.
Я посмотрел на неё, не зная, что сказать. В её глазах была боль, но также и надежда.
— Я не прошу, чтобы ты простил меня сразу, — продолжила она. — И сама ещё не до конца всё понимаю. Но... я хочу попробовать...
— Марин, — начал я, — я не знаю, как всё будет. Но я знаю одно: я люблю тебя. И люблю наших детей. Я готов сделать всё, чтобы мы снова стали семьёй. Даже если это займёт годы.
С тех пор прошло несколько месяцев. Мы не стали идеальной семьёй в одночасье. Были ссоры, были слёзы, были моменты, когда казалось, что всё снова рухнет. Но мы держались. Держались за детей, за наши общие воспоминания, за ту любовь, которая, как оказалось, никуда не делась.
Алиска снова стала моей маленькой принцессой, а Димка — моим гордым помощником. Марина... Марина снова стала той женщиной, в которую я влюбился много лет назад. Яркой, смешливой, настоящей.
И я благодарен за этот шанс. За нашу семью. За нашу любовь.
Ведь самое главное — это не то, как всё начиналось, а то, как всё заканчивается. А наша история... она продолжается...
