Прежде чем перейти к разбору описания той самой страшной третьей ночи, которая станет последней для Хомы Брута, хочу сказать ещё несколько слов, и всё о том же – о церкви и жителях хутора.
Мы читаем в конце повести: «Вошедший священник остановился при виде такого посрамления Божьей святыни и не посмел служить панихиду в таком месте». Как я указала в предыдущей статье, священник в селе есть, а потому не очень понятно, почему церковь пребывает в таком состоянии.
Однако интересно другое: существует первоначальная редакция «Вия». Обычно, говоря о ней, указывают лишь на одно обстоятельство: в ней вся нечисть, явившаяся Хоме, описана достаточно подробно (позвольте не цитировать, желающие легко найдут о интернете). Но затем Гоголь согласился с мнением критиков, которые считали подобный приём неудачей; интересно, что В.Г.Белинский, всегда полемизировавший с С.П.Шевырёвым, в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» привёл его мнение: «Ужасное не может быть подробно: призрак тогда страшен, когда в нём есть какая-то неопределённость; если же вы в призраке умеете разглядеть слизистую пирамиду, с какими-то челюстями вместо ног и языком вверху, тут уж не будет ничего страшного, и ужасное переходит просто в уродливость», - и полностью с ним согласился. Из второго издания повести Гоголь устранил подробные описания привидений.
Однако есть в первой редакции и ещё одна фраза (может быть, только мне не попалось нигде её анализа?), очень любопытная: «В это время дверь отворилась и вошёл священник, прибывший из отдалённого селения для совершения панихиды и погребения умершей. С ужасом отступил он, увидев такое посрамление святыни, и не посмел произносить в ней слова Божьего». Священник приехал «из отдалённого селения». Значит, действительно обитатели хутора от Бога как-то отошли…
Собравшиеся на панской кухне охотно рассказывают Хоме о проделках панночки. В конце их беседы «материя о ведьме сделалась неисчерпаемою. К тому ведьма в виде скирды сена приехала к самым дверям хаты; у другого украла шапку или трубку; у многих девок на селе отрезала косу; у других выпила по нескольку вёдер крови». Конечно, тут много преувеличений, но всё же на чём-то они основаны. Очень интересно и другое: перед последней ночью Хома попытается поговорить с сотником и отказаться от чтения. Он сначала просто скажет: «Такая чертовщина водится, что прямо бери шапку, да и улепётывай, куда ноги несут», - а затем и прямо обвинит умершую: «Припустила к себе сатану. Такие страхи задает, что никакое Писание не учитывается». И что же отец? Похоже, его это вовсе не удивило: «Читай, читай! Она недаром призвала тебя. Она заботилась, голубонька моя, о душе своей и хотела молитвами изгнать всякое дурное помышление… Тебе одна ночь теперь осталась. Ты сделаешь христианское дело, и я награжу тебя». А затем пригрозит «отодрать» как следует, но и предложит выбор: «Ступай, ступай! исправляй свое дело! Не исправишь — не встанешь; а исправишь — тысяча червонных!» И – очень странно для меня! – его слова «я не люблю этих выдумок» относятся к нежеланию продолжать чтение над покойницей, а вовсе не к её обвинениям в ведьмовстве… Выходит, пан сотник что-то знал об истинной сущности дочки?! Ведь сулит за выполнение её желания огромную сумму! Стремится «очистить» её или заранее знает, что платить не придётся?
Снова обращаюсь к комментариям. Хому Брута забросали обвинениями в смертных грехах (а вместе с ним и меня – что глупости пишу), из-за которых он и понёс кару. Что он грешен, сомнения нет. Но всё же «неистовые ревнители» подчас, по-моему, просто «перегибают палку», и получается, что хуже его вообще никого на свете нет… кроме того, те, кто жалеет Панночку (которая выглядит у них чуть ли не «невинноубиенной»), забывают о её колдовской натуре. Я же думаю, слова Хомы «Видно, проклятая ведьма порядочно грехов наделала, что нечистая сила так за неё стоит», совершенно верны.
Да, философ Брут погибает. Но всё-таки вряд ли это может рассматриваться, как Божья кара. Другой вопрос, что защитить себя он как следует не сумел. Придя в церковь в первую ночь, он рассуждает: «Человек прийти сюда не может, а от мертвецов и выходцев из того света есть у меня молитвы такие, что как прочитаю, то они меня и пальцем не тронут». Однако в страшную минуту он «перевернул один лист, потом перевернул другой и заметил, что он читает совсем не то, что писано в книге», затем «только крестился да читал как попало молитвы». В фильме 1967 года чётко видно, что, очерчивая круг, он сам нарушает его границы, но у Гоголя этого нет, там просто сказано, что он начал читать, «очертивши по-прежнему около себя круг». И этот круг на какое-то время защищает его: вспомним, что ворвавшиеся в церковь чудовища «глядели на него, искали и не могли увидеть его, окружённого таинственным кругом». И только вмешательство Вия меняет всё:
«— Вот он! — закричал Вий и уставил на него железный палец. И всё, сколько ни было, кинулось на философа. Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха».
Кстати, тут не очень ясно: «кинулись», конечно, но ворвались ли в круг? Ясно же указано, что умер он страха, а не убит нечистью, как в фильме.
И вновь подчёркивает автор вину Хомы в собственной гибели: «"Не гляди!" — шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он и глянул». Вспомним что в предыдущую ночь «зажмурив глаза, всё читал он заклятья и молитвы»; возможно, не взгляни он на Вия – и уцелел бы…
И, наверное, очень важно, что, уничтожив несчастного философа, чудовища погибают и сами: «Раздался петуший крик. Это был уже второй крик; первый прослышали гномы. Испуганные духи бросились, кто как попало, в окна и двери, чтобы поскорее вылететь, но не тут-то было: так и остались они там, завязнувши в дверях и окнах… Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдёт теперь к ней дороги».
Кстати, ещё два слова. Здесь снова помянуты Гоголем «гномы» Мне уже задавали вопрос, насколько типичны их образы для восточных славян. Я, конечно, не специалист по «демонологии», но, насколько мне известно, не типичны совершенно ни гномы, ни прочие карлики (маленькими видели наши предки лишь представителей, я бы сказала, «мелкой» нечистой силы: домовых, кикимор и т.п.)
***********
А вот закончит свой рассказ Гоголь, снова переведя повествование на сугубо бытовую основу. «Тиберий Горобець, который в то время был уже философ и носил свежие усы», назовёт причину гибели приятеля: «А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет. Я знаю уже всё это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, — все ведьмы» (заключение, конечно, изумительно!).
И снова – неподражаемый гоголевский юмор: мы узнаём, что богослов Халява стал «звонарём самой высокой колокольни» и ходит «с разбитым носом, потому что деревянная лестница на колокольню была чрезвычайно безалаберно сделана» (очевидно, никто не задаётся вопросом, в каком состоянии поднимается он по этой самой лестнице, потому что привычек своих он явно не оставил), и, помянув Хому, заметил, «что язык его не мог произнести ни одного слова», и поэтому «осторожно встал из-за стола и, пошатываясь на обе стороны, пошел спрятаться в самое отдалённое место в бурьяне. Причем не позабыл, по прежней привычке своей, утащить старую подошву от сапога, валявшуюся на лавке».
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Оглавление" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь