Глава ✓12
Начало тут
Продолжение здесь
Эх, российские дороги
На воды-то барыня отправилась, да Машу с собой брать не захотела. Молодая девка, пригожая, шустрая - а ну как сбежит? В дальней-то стороне, в чужом государстве, - как, кому и где её искать?
Выскочила девка-служанка в лавку или на рынок с корзинкой, в которой серебро хозяйское или украшения драгоценные, и пиши пропало.
Так что надёжнее со старой кормилицей, старшей над сенными девками, состарившейся для горняшки, да со старшей дочкой.
Для девицы на выданье поездка за границу на воды - первый повод жениха найти. А дома и экономка есть, и управляющий, и дочки младшие, и прислуги полный штат. Будет, кому за мужем и поместьем приглядеть..
А дама иногда и отдохнуть право имеет!
Вот матушка Дяди Фёдора, пока все четыре платья не выгуляла, с Черноморского курорта не уехала.
А какая просвещённая женщина, культурная во всех отношениях, с дядей с большими усами за роялем поёт голосом Толкуновой. А ребёнок в деревне один, позабыт - позаброшен. Оставлен в возрасте 10-11 лет на попечение кота и собаки, топить печь, из колодца воду носить, корову доить и сено косить.
А она на морях с мужем, батюшкой мальчонки-отказника-скаута-выживальщика загорает, и ни у одного из родителей сердечко не захолонуло...
А всего-то делов: чемодан-вокзал-пляж.
Подготовка к поездке в начале века 19- го - это отдельная песня. Горькая
Первым делом дворня озаботилась каретой, в которой барыне предстоит путешествовать.
Выкатили из каретного сарая старый дормез, да полностью у него колеса перебрали, обковали полосками железными, кожу и деревянный каркас как следует жиром и воском обработали. Поставили новые оси и полозья не забыли под днище дормеза закрепить. Ибо сколько его, того лета?
Пока барыня до Чехии доберётся, в России уже первые белые мухи полетят. Во Францию ей ехать боязно - Наполеон в Европах лютует, страсть! Авось в Чехии тихо...
Конечно, после Аустерлица (1805 г), расположенного как раз в Чехии, здесь тихо! (Это сарказм) Е.А. ещё не знает, что как раз в эти июльские дни 1809 года у города Зноймо, (Моравия, что в те годы тоже Чехия и заодно Австрия) французы разгромили австрийцев...Но соцсетей и электронных СМИ ещё не существует. Быстро разнести новость по миру невозможно.
На почтовых ехать долго и муторно, дорого и чревато.
На перегонах между станциями иногда грабят. На постоялых дворах еда не для хворых печенью, в постели клопы, на стенах - тараканы. И лошадей не дождёшься. Поговаривают, по два дня путешествующим своей очереди ждать приходится.
Так что, как Поэт описывая "старушку Ларину", которая "Боясь прогонов дорогих, Тащилась тихо, на своих", описывал вполне обычную ситуацию.
В другое время заложили бы кибитку или возок, но летом на них ехать - пыль глотать.
Он же, так сказать, в разрезе
Это ж вагон класса люкс!
Сиденья в лежанки раскладываются, печурка на случай похолодания имеется, даже отхожее место в наличии, скрыто дощечкой на дне. Это вам не русская кибитка или заграничный почтовый дилижанс. Серьёзное средство передвижения, на долгие вёрсты предназначенное.
За качеством подготовки следил управляющий. Его мнения мужики, кузнец, плотники да шорники, слушаются безоговорочно. А за сбором вещей и припаса следила экономка.
Маша сама в короба грузила и чайный погребец, и кофр с обувью и платьями, и бельё и многое другое, что описывал классик.
Ваш выход, товарищ Пушкин
Он, современник событий, так описывал отъезд в Москву:
"Осмотрен, вновь обит, упрочен
Забвенью брошенный возок.
Обоз обычный, три кибитки
Везут домашние пожитки,
Кастрюльки, стулья, сундуки,
Варенье в банках, тюфяки,
Перины, клетки с петухами,
Горшки, тазы et cetera,
Ну, много всякого добра."
А это не в первопрестольную отъезд, а куда как далее...
Дальние проводы - лишние слёзы
Бегала Маша по дому с вещами, а сама слёзы украдкой смахивала, так ей с барыней хотелось уехать - мОчи нет.
И не оттого, что на курорт барыня отправилась, а от того, что страшно ей здесь, в имении, у родной матушки под боком, одной оставаться. Управляющий всё чаще её останавливал в коридорах, да расспрашивал о разном, а руки его то за плечо её держат, то по спине жарко придерживают.
У Маши сердце так и обмирает от ужаса. А пожаловаться кому вроде и повода нету. Ничего дурного он себе не позволяет. Пока. А что дальше будет, когда зоркая барыня, Евпраксия Алексеевна, с дочкой со двора съедут? Она девок портить дворне не позволяла.
За насилие могли по её приказу и батонов ослушнику ,,отсыпать,,, даром что управляющий, а всё одно подневольный человек, дворня.
Девка нетронутая да ловкая - сама по себе целое состояние: от 40 рублей ассигнациями за простую бабу до двух сотен серебром за хорошенькую, нецелованную и умелую горняшечку платили.
А коли девка сама загуляла, так её, как пузо заметят, быстро из поместного дома на деревню замуж отправляли. Коли виновник неженатый, так женили шалопутников. А иначе могли по своей воле и за вдовца с табуном детишек выдать, и за пьяницу или буйного. Тут волком от тоски взвоешь!
Да ведь дворне-то, мужикам, всё едино. Жениться им не дозволялось, чтобы всё их время только барам принадлежало.
А кровь горячая, вот эти жеребцы стоялые и до баб охочие, часто распускали не только руки. Зажмут в темном коридоре, погребе или закутке и поминай, как звали тебя, девичья честь.
Так что, как Марфа, развлекавшая барина да забрюхатевшая от него, это ещё повезло. Да и барыня вовремя в дорогу собралась. Авось, Марфа родит, так барин её за какого тихого мужичка хозяйственного и отдаст.
А как схорониться самой Маше? Вот и плачет девка, наряды хозяйские упаковывая да мятой сушёной их перекладывая для свежего духа и защиты от насекомых.