В результате Октябрьской революции власть в России захватили большевики. Но не только они готовили эту Революцию. История эсеровской партии заслуживает пристального внимания, в том числе из-за радикальных методов борьбы, полезных для изучения и службами безопасности. Мы продолжаем чтение записок эсерки-максималистки Е.Ю.Григорович, названные “Зарницы” (1925г.). Эта, по сути, авантюрно-детективная повесть о том, как группа максималистов под командой Медведя (Михаила Соколова), отколовшись от партии эсеров, прибывает из Москвы в Петербург в 1906г. и готовит чуть ли не государственный переворот путем захвата Государственного Совета. Разведку группе обеспечивает Елена Григорович при помощи своего отца, крупного чиновника Рыбачкова.
В стане врага
“В Петергофе железное кольцо конспирации сжимается ещё теснее. Я в стане зорких, изощрённых врагов, и ни на минуту нельзя сбросить с себя шапку-невидимку. Но в особенности тяжела эта шапка-невидимка по отношению к моему отцу - другу и единомышленнику; от него у меня до сих пор не было тайн. Однако посвятить его в свои дела я считаю на этот раз недопустимым – о таких вещах говорится лишь тем, кому нужно, а не только можно знать. К тому же истинное незнание часто самая лучшая конспирация, а ему вряд ли избежать в будущем самого утончённого допроса. И, наконец, - да минет его чаша сия, пока не настанет его час…
Продолжение. Ранее см. Ударник первой русской революции. Идея захвата Госсовета. Облик эсера-максималиста Медведя. Мемуары
Но и с ним придерживаюсь обычного для себя приёма лжи – “почти правды”. Это “почти”, всего полутон меняет весь регистр, позволяя сохранить общее построение. Итак – в Петергофе я отдыхаю [рисую], бросила на лето партийные дела, но хочу воспользоваться исключительными условиями, укрепиться в светском круге, возобновить прежние знакомства, завязать новые – всё это пригодится для будущей организации, которую близкая мне группа собирается ставить зимой в Петербурге. “Ты не беспокойся, если и я останусь здесь на зиму, моя роль будет косвенная, информационная, это не опасно. А вернее, что осенью уеду заграницу – тогда тем более нужно использовать положение и передать своим побольше сведений.” Отец верит, сочувствует и охотно помогает мне устроиться в новом Петергофе и войти в круг его знакомых. При его же содействии я получаю билеты на заседания Государственного Совета.
Я нанимаю комнату в семье придворного лакея Клепикова, на самом бойком месте. Здесь постоянно проезжают со станции во дворец, во дворце кататься или с визитами. Окна выходят на окна дворцового театра. Хозяева доверчивы, радушны и словоохотливы. Через две недели я уже знаю, что налево почти рядом живёт Трепов, а по ту сторону дача графа Орлова; что во дворце Екатерины II (по определённым дням пускают публику осматривать) останавливаются высокопоставленные гости, а по воскресеньям – парадные завтраки, и на них присутствует (между 2 и 4) сам “Папаша” – так зовётся у придворной челяди Николай [II]. Всё население Н.Петергофа, за исключением должностных лиц и немногих, хорошо известных охране, дачников, состоит из “паучков”, так называют здесь сыщиков. Они живут под видом дачников, лавочников, извозчиков, трактирщиков – весь Петергоф густо заткан охранной паутиной. Один из “паучков” живёт у Клепиковых, мой сосед по комнате, Николай Андреевич Кирсанов. По этому случаю умышленно “забываю” запереть на ключ шкатулки, чемоданы, спрятать письмо или карточку. Живу, как в витрине магазина. Играю на рояле, рисую, часто бываю в гостях, в парке на музыке.
Знакомые дополняют картину. Особенно полезно бывать с ними на музыке – они охотно показывают свои “достопримечательности”: “вот прошёл Мин…а там с дамой Риман - он теперь в штатском (так вот где прячется ускользнувший от мести Риман!).
Это Нижняя дорога – за воротами дорога к Ропшинскому дворцу (резиденция Николая): здесь перед закатом часто проезжает государь кататься. У Золотой горы в коляске Трепов – его любимое место, отсюда слушает музыку…” После двухнедельного карантина, убедившись, что ко мне окончательно привыкли, и что “паучки” отхлынули, я опять сижу с Медведем и Наташей на низеньком диванчике у рояля в Поварском. Вручаю им билеты в Государственный Совет. Наташа пойдёт со своим знакомым, сослуживцем её отца. Отец Наташи – сам член Совета, но, к счастью, теперь он в отпуску. Я рассказываю, какой конус вырос у меня в Петергофе из первоначальной точки.
- Да это целый клад! – восклицает Медведь. – Сколько времени, сил и денег уходит, чтобы проследить сотую долю того, что вы шутя сделали за две недели. Вас бы следовало совсем отстранить от похода на Совет и сохранить для будущего. – Но ведь будущего не будет после Совета – вы же сами сказали, что “даже поражение будет нашей победой,” – шучу я, - зачем мне оставаться каким-то консервом!.. Медведь не возражает, смеётся. – Сыграйте что-нибудь на прощание, - говорит он, - так хочется музыки. Я профан, но очень люблю её. Вот это- моё любимое… И робко подаёт романс: “В тени задумчивого сада.”
Обедаю в Петергофе на балконе ресторана на главное улице. Вдруг происходит нечто неуловимое, но несомненное, будто чьи-то невидимые руки моют воздух. Чувствуется напряжение и на балконе. Я ещё не понимаю, в чём дело, но уже ясно, что чего-то ждут. Улица опустела -невидимые руки разогнали пешеходов и экипажи. На шоссе проносятся рои “паучков” на велосипедах.
А потом - в опрозраченном воздухе появляется коляска, запряжённая парой, в ней – что же это? Новогодний № Нивы – портреты из актового зала гимназии? Проносится в голове. Я не сразу сознаю, что это живой, настоящий Николай II и Алиса [его жена]. Николай глупо улыбается. У Алисы такой вид, будто она раз навсегда обиделась на весь мир. Я вижу их первый раз в жизни. Я понимаю кошку, которая смотрит на плавающих в аквариуме рыб за толстым стеклом… Если мысли действенны, то в эту минуту где-то в мире должна была скатиться звезда. Здесь всё по-прежнему. – Пока.
Разведка в Государственном Совете
В зале Дворянского собрания (Петербург, Итальянская 9 - О.Д.). Места для публики за колоннами вокруг партера. В партере – ниже, чем места за колоннами – происходит заседание Государственного Совета (“как в котловине – легко окружить”). На кафедре кто-то что-то читает. Старцы, которых забыли похоронить, понемногу засыпают… “Так все согласны?” – повышая из последних лёгких воздух, спрашивает председатель, кажется, самый древний из всех этих ископаемых.
Из глубины сонного оцепенения раздаётся несколько встрепенувшихся голосов. “Я не согласен… Мы не согласны.” – “Единогласно?” – выдыхает председатель. “Ну и прекрасно. Значит пункт первый принят. Благоволите продолжать,” – обращается он к докладчику. Попытки протеста замирают, как звук в вате. Понемногу зал снова погружается в сонное оцепенение. Кто-то что-то читает с кафедры.
Недалеко от нас сидит красивая брюнетка, оживлённо расспрашивает своего кавалера о заседающих. Он, видимо, здесь свой человек, называет со скучающим видом громкие имена. Отец изнывает от скуки. Рассматривает публику. “Какое хорошее лицо”, говорит про Наташу. Я небрежно: ”да, красивая.” – “Не только красивая - умное, благородное лицо. Подсядем к ним, я тут многих не знаю, спросим…” “Зачем, папа? Отсюда слышнее речи….и неловко, им, может быть, хочется вдвоём.”
Отец неоднократно порывается к ним. С трудом – один предлог глупее другого! – отговариваю. Нет, неведение не всегда лучшая конспирация! “А посмотри направо – тоже интересное лицо – нет, там в сером…” Смотрю направо. У балюстрады сидит Медведь, горящий взгляд устремлён куда-то в партер. Бегу взглядом за его взглядом – граф Игнатьев. А у Медведя – в кармане браунинг. Понимаю. Ещё одна звезда должна сорваться с неба… Но здесь всё по-прежнему… Пока. Здесь пока вся “звёздная палата” налицо. Перерыв. Идём в буфет. Красивая брюнетка ест мороженое и, небрежно окидывая взглядом помещение: “А когда построено Дворянское собрание? А этот зал куда выходит?”
Под вечер в Поварском. Ах, как хорошо! Одним, втроём после “первого бала”. Делимся наблюдениями, набрасываем план здания, намечаем посты. Медведь ухитрился проникнуть даже на черную лестницу – “по ошибке”. – Ну, как я себя держала? - Не заметно, что я “такая”? – простодушно спрашивает Наташа. – Нет, вы хорошо. Но Медведь! – Знаю, знаю,- но Игнатьев? - Медведь хватается за голову: - Ах, что я пережил!.. – То же, что я при виде “портретов из Нивы [Николая II и Алисы]”, - говорю с лёгким упрёком. – “Нет, больше. У вас в ту минуту ведь не было снаряда (т.е.бомбы – О.Д.) под рукой!...”
Охранка не дремлет
Ночью в доме у нас [в Петергофе] тревога: приходили, пошептались, быстро ушли, потом опять пришли и долго шептались. На утро Клепикова сообщает, что Николай Андреевич получит теперь наградные – ночью поймал важного преступника, готовилось покушение – “забыла уж фамилию – жид из чайной фирмы – Моц, Поц, что ли…” Продолжаю рисовать. Молчу. Гоц! Абраша Гоц! Молнией проносится в уме. Значит, и эс-эры заняты Петергофом. Надо их (эс-эров об аресте товарища – О.Д.) поскорее известить… За ним уж дней 10 следят, продолжает Клепикова, умудрился таки поселиться здесь, да нашего Николая Андреевича не проведёшь… приставлен к особе Трепова – двести рублей в месяц – 12 помощников - переодеваются по 3-4 раза в день – картуз, котелок, фуражка - на велосипеде”.
12 помощников умножить на картузы, фуражки, котелки – сколько это будет? …”..Надоела я вам своей болтовнёй, мешаю работать”, говорит по обыкновению Клепикова и по обыкновению не уходит. – Нет, что вы, Анна Васильевна, я слушаю. – Мимо нас везли-то его под утро – я видела. - В Петербург? – Нет, пока дня два подержат в тюрьме в Старом Петергофе, так уж водится… Нелёгкая тоже служба наших паучков… Разговор переходит на трудности жизни вообще. Дети растут.
Продолжение следует
Очерк включен в подборку Русское революционное движение - до 1917 года блога Друг Истории.
Признателен за лайки и подписку, а также донаты (подмога) на развитие канала) Душин Олег ©, Друг Истории №320, следите за анонсами публикаций - и на Tелеграмм канал Друг Истории